ПЖЗ. Палач. Жертва. Зритель.

Совсем недавние пересортированные фотографии со времён учебы на первом курсе всколыхнули не самые приятные воспоминания, когда на глаза попалось ещё доброе и приятное, как и множество прошедших лет до этого, лицо того, которого ещё около года назад я называл своим другом, но после ряда возможно несвязанных друг с другом событий, а может и нет, его образ изменился, наполняясь холодом и жесткостью. Сейчас, я снова и снова, как и всегда в последние полгода, использую свой старый и несколько маломощный компьютер и в страхе теневой стороны интернета, сижу на глупых и давно проверенных сайтах, отгородив себя от любой возможности случайно или ещё хуже, по собственному желанию повторить путь к сайту с чертовой комнатой пыток. Одного раза мне было больше, чем достаточно. Бывший хакер, коим меня многие считали, в какой-то момент перестал быть таковым, решив отказаться от всего, что было предметом моего интереса долгое время. Все началось в тот вечер, когда мой друг, не спуская с меня немигающего взгляда ледяных глаз, спрашивал, не хочу ли я попробовать найти её. Я не хотел. Даже сейчас, если бы вы спросили меня об истинности моих намерений и желаний, я бы ни за что не пошёл на это, но что-то гипнотическое было тогда в его взгляде. Я не имел над собой власти, полностью поддавшись на его чертову провокацию, на его приказ, указание, повеление. И почти через год не могу подобрать подходящего слова для того, чтобы описать всю эту ситуацию в целом. Много воды утекло, много событий произошло. Много странного соотносится по времени того или иного события, но чёрт возьми, я не даю себе об этом думать, потому что слишком красиво в центре всей картины встаёт лишь единственный человек. Тот, кому я столько лет верил и тот, кто пугал меня сильнее всех в последние наши встречи, становясь всё менее похожим на себя прежнего… Пропал наш сокурсник — мой редкий собеседник во время перерывов на важные для природы и вообще планеты темы. С ним было интересно переброситься парой фраз или какими-то весьма специфическими шутками. Он многое знал, интересно рассказывал. Хотелось даже проводить с ним больше времени, но он исчез раньше, чем я бы даже смог назвать наши отношения хотя бы устоявшимся крепким товариществом. Чуть позже, буквально через неделю, произошел инцидент с Боссом с работы, подвергшегося насилию, чему я стал случайным свидетелем. Мои нервы шалили настолько сильно, что я по непонятной причине даже в какой-то степени почувствовал себя виноватым за то, что с ним произошло. Это было странно, но я хотел хоть как-то помочь ему. А потому предложил дружбу, основанную на взаимовыручке. Мы оба пострадали — вот чем я тогда был ведом. Налаживание отношений с ним, появление некоего подобия дружбы. Очень специфической, но тем не менее довольно надежной. И кроме этого… пропажа. Исчезновение того, кого я много лет считал другом. Лучшим другом. Признаться, в какой-то степени мне принесло это облегчение. Это событие было первым среди перечисленных. Не уверен, в правильном ли направлении работает мой мозг, но всё это кажется слишком подозрительным. Словно целенаправленное «убирание» людей из моего ближайшего окружения… Правда, некоторые студенты с потока клятвенно заверяли, что видели моего Друга несколько раз в весьма дорогих местах. Счастливого и явно довольного своей жизнью… Но не связаться с ним, не найти в известных мне местах, где он иногда останавливался на некоторое время, мне так и не удалось… Однако, мне всё же интересно, где бы он мог быть сей… Звонок в дверь прервал мои размышления, а руки, что бесцельно и беспрестанно выводила каракули на бумаге, сопровождая мои мысли, дрогнув, оставила жирную смазанную точку, надломив недавно остро заточенный стержень. Звонок в дверь повторился рядом нестройных звуков, в которых так и сквозила нервозность. Сглотнув и чуть ли не бросив карандаш, который, крутанувшись, упал со стола на пол, я встал и направился к двери. Не знаю почему, но мне не хотелось туда идти. Катастрофически не хотелось. Я чувствовал что-то знакомое в этих нажимах на кнопку звонка. Слышал, боялся и не мог не идти. Холод линолеума в прихожей, коснувшись босых стоп, пробрал насквозь, совершенно не успокаивая, а даже наоборот. Остановившись у двери, я приоткрыл глазок. На кнопку звонка в очередной раз надавили, но это я уже проигнорировал, потому что не мог поверить, что вижу человека, который почти год назад исчез из моей жизни, оставив воспоминания о жестокости во взгляде и любом поступке незадолго до исчезновения. Глаза, что до этого были опущены вниз, распахнулись, глядя прямо в глазок. Последовала тихая, но твёрдая команда: «Открывай». «Как он понял, что я здесь и слышу его?» Сглотнув, я положил руку на замок и крутанул рубильник. Раздался громкий щелчок и дверь слегка отделилась от косяка, позволяя пальцам человека за дверью, подобно монстрам из фильмов ужасов, проникнуть в квартиру. Хотя, признаться честно, «Друга» я боялся много больше, чем несуществующих монстров из творений режиссёров, сценаристов, мастеров по спецэффектам, компьютерной графике и прочих людей из киношной гвардии. Со скрипом старого металла дверь открылась шире, впуская в поток света из прихожей человека за порогом. — Йоу, давненько не виделись, — произнесло нечто, что еще более отдаленно, чем в прошлый раз напоминало моего друга. Глаза потеряли не только блеск, добро, хоть какое-то подобие эмоций, но и приобрели отблеск чего-то первобытно ужасающего. В очередной раз сглотнув комок нервов в горле, что беспрестанно формировался, я нашёл силы ответить: — Да. Давно. Он ни слова не произнёс, даже не взглянул на меня, но видя, как уверенно, словно у себя дома, он снимает куртку и обувь, я просто отступаю в сторону, пропуская его вглубь квартиры. Слыша его удаляющиеся шаги за своей спиной, я закрываю дверь в квартиру. Замок щёлкнул, отгораживая от остального мира, оставляя нас наедине. — А здесь ничего не поменялось, — произнес он, вдыхая запах квартиры. В голосе одновременно прозвучала насмешка, издёвка, удовлетворенность, облегчение. «Как ему это вообще удалось? Хотя, скорее всего, мне просто показалось» — Ну, я предпочитаю постоянство, комфорт и все дела, — пытаюсь и себя убедить, что могу говорить спокойно и твердо, подходя и становясь от него в трёх шагах. Ненавидя полумрак коридора, включаю свет. — Да, именно, — медленно протянул он, облокачиваясь на дверной проем в зал, куда начал попадать свет из коридора, — Ты сейчас здесь сидишь с компом? В его голосе я услышал удивление с некой долей неодобрения. «Я снова ему не угодил?» — Угу, временно перебрался сюда. — А чего с твоей комнатой? — он шагнул к двери рядом со мной, по-хозяйски распахивая её. — Ремонт? С чего бы? Звук захлопнувшейся двери ударил по ушам подобно раскату грома. — Просто решил освежить интерьер, — потерев тыльную сторону шею, я почувствовал как дрожат руки. «Чёрт! Не бойся! Не бойся! Он не должен узнать, что я просто не мог там больше оставаться. Чем чаще я там спал, тем отвратнее сюжеты снов на основе той пыточной!» — Освежить интерьер, — медленно протянул он, словно разговаривал с умственно отсталым. — А как же «постоянство, комфорт и все дела»? «Похоже, он решил уколоть меня моими же словами». — В… В данном случае… «Сопротивляйся. Соберись! Чёрт бы тебя побрал!» Взглянув на собеседника, я твёрдо посмотрел ему в глаза. Два чёрных ледяных омута затягивали, инстинктивно заставляя подчиняться. Медленно вобрав в себя наполняющийся напряжением воздух, я наконец смог произнести: — … Я предпочел комфорт постоянству. Изогнув в сомнении бровь, он со всем скептицизмом посмотрел на меня. Хмыкнув оттянул ворот футболки, прошёл в зал, рассматривая слегка изменившуюся обстановку. Не сходя с места потянулся, вытягивая руки вверх. Мышцы спины, которые просматривались даже сквозь ткань плотно обтянувшей торс рубашки, словно скрипнули, сопровождаясь хрустом нескольких суставов, что явно давно не приводили в такое положение. — Чай. Он даже не развернулся, когда руки медленно опустились. Короткое и слишком привычное слово прозвучало резко и хлёстко. Я не смог произнести ни слова и лишь для того, чтобы оттянуть, скорее всего, предстоящий не самый приятный разговор, иначе бы он вряд ли пришёл, кивнув его спине, отправился на кухню. По привычке положив в гостевую кружку одну ложку сахара, я уже собирался закрыть сахарницу. — Я пью с двумя ложками. Забыл? «Блять. Я даже не услышал, как он прошёл за мной сюда. Да и как услышишь, когда старый чайник шипит, как допотопный паровоз?!». — Д-да. Прости. Сейчас добавлю, — судорожно открываю тару, досыпая еще одну ложку в кружку. — А где для тебя? Легкие нотки неудовлетворенности прозвучали в этом вопросе. — Что? — мне пришлось развернуться, чтобы посмотреть на собеседника. — Ты не выпьешь чаю со старым другом? — он стоял, прислонившись к дверному косяку со скрещёнными на груди руками, склонив голову на бок и испытующе глядя на меня. Из-за паники плохо соображая, и совершенно не понимая, чего от меня хотят, снова перевожу взгляд на стол. Одна кружка. Два человека. Что-то щёлкнуло в голове. — А. Нет. Я буду… Просто задумался. Приходится доставать еще один бокал. Разливаю вскипевшую воду. «Задумался?! Твою мать, задумался я! Конечно! Я так его боюсь, что чуть ноги не трясутся! Никогда больше не буду осуждать героинь в кино, которые «тупят»… Тут такой треш и адреналин в крови, что не забывать бы дышать… Чёрт». — Неужели мой приход настолько выбил тебя из колеи? Этот простой, вроде даже слегка издевающийся вопрос с легким «сдаюсь» вздохом, был произнесён настолько непринужденно, что прошлое на несколько мгновений всплыло в голове. Я вспомнил того человека из прошлого, которого я не боялся. Не шарахался от каждого движения. Общением, с которым я от души наслаждался. Резкая смена настроения никогда не была моей чертой, но что-то в этой фразе, в этом вздохе было таким, что разрушило все мои опасения, страхи. Всё, что наполняло мою душу до этого момента. И впервые за этот вечер я смог расслабиться по-настоящему. — Хех, — страха больше нет. Я могу говорить спокойно. — Если честно, — передаю ему наши кружки, смотря прямо в глаза. — то да. Это было настолько неожиданно, что я думал, что у меня сердце остановится. — Неужели? — усмехнулся он, разворачиваясь и направляясь в зал, — Поставить на стол? — доносится уже из комнаты. — Если там что-то мешает, то отодвинь в сторону! — откликаюсь из кухни, собирая нехитрый скарб из печенюшек и прочих завалявшихся сладостей из настенного шкафа. — Не! Места хватает, — раздается в ответ. — Всё в порядке! — Ну, ладно! — закрываю все уже ненужные ящики и отправляюсь в комнату. Друг, по-хозяйски расположившись в кресле, потихоньку потягивал всё ещё дымящийся чай. При взгляде на этого человека изнутри снова кольнуло чувство тревоги, напоминая о совсем еще недавно дрожащих коленках, но, проигнорировав это, я сел на недавно облюбованный мною диван. Даже не задумавшись, подбираю под себя ноги, выставляя на стол плошки с карамелью и прочими сладостями. Неожиданно на меня накатывает ностальгия. «Чего-то такие приступы сегодня зачастили ко мне… Фотографии, тот тон его фразы, сама ситуация… Не к добру становиться настолько сентиментальным, но отчего-то, я не могу отказать себе в этом». — Что-то приятное вспомнил? — вторгается в мои воспоминания голос. Несколько раз моргнув, выходя из раздумий, вижу, как он нагнулся, выбирая из пиалы относительно целое печенье. — Что? Ты о чём? — Ты улыбался. Такой… вспоминательной улыбкой, что ли… или… Как бы сказать? О! Улыбка от воспоминаний! Во! Точно! — печенье тут же было откушено. — Ааа… Я даже не заметил, — беру свою кружку со стола, согревая об неё мгновенно замёрзшие пальцы: укус был несколько кровожадным. — Ну, так и? Что вспомнил? Перевожу взгляд на слегка волнующуюся жидкость в бокале, что я держал в руках. Делаю несколько небольших глотков, согревая себя изнутри. Стало теплее. — То, как мы с тобой и раньше собирались на «сладкие посиделки». Для парней это не свойственно, даже родители на нас с тобой иногда ворчали, что это «не по-мужски». Но мы всё равно продолжали так делать, потому что это было нашей общей чертой… Тем, что нас связывало. Помнишь? — поднимаю глаза на собеседника. — Разумеется. Его взгляд. Такой внимательный и пронизывающий смотрел прямо в душу. Даже улыбка на его лице не казалась такой милой, как даже пару минут назад на кухне. Но в довершении к этой улыбающейся маске, в его глазах в то же время промелькнула мимолётная искра мрачного торжества. Или мне так только показалось? Чтобы отогнать ненужные мысли, задаю самый очевидный из все возможных вопросов. — Где ты был? — В смысле? — его в удивлении взлетевшие брови настолько говорили о крайней степени недоумения по поводу моего вопроса, что просто поставили меня в положение сомнения. «Стоит ли вообще продолжать этот разговор?» Но мне хотелось знать. — Ты пропадаешь на целый год, а потом, придя ко мне, не считаешь нужным ничего рассказать? — кружка в руках начинает мешаться, хочется жестикулировать, поэтому отставляю наполовину пустой стакан на стол, скрещивая руки на груди, максимально символизируя этим свое недовольство. — Хмм, — его рука зависла над очередным печеньем. Пальцы были напряжены: это чувствовалось в его жесте, резкости движения руки, кисти. Словно кот, приготовившийся к прыжку, все мышцы которого похожи на сжатую пружину. «Такое в нём и раньше иногда прослеживалось. Может быть, я ошибаюсь на его счет?» — Целый год? Интересно, а что же я делал? — Максимально издеваясь, протянул он, нарочито растягивая гласные. — Упс… — остатки сломанного печенья падали обратно в чашу. — Сломалось. «А может, и не ошибаюсь». Очередной нервный глоток, когда он снова поднял на меня глаза. — Тебе интересно, чем я всё это время занимался? Сердцебиение участилось, хотелось отказаться от своих слов, сказать, что мне совершенно не интересно, что все это просто бред. Я чувствовал себя так, словно стоял с занесённой ногой над пропастью и был в шаге от смерти, конца, но умел ли я когда-нибудь беречь себя? Нет. И я кивнул, падая навстречу тьме, которая обязательно наступит и поглотит меня. «Нет, он не мог настолько сильно измениться. Не мог. Я хочу помочь ему. Знаю, что так можно сделать, но что сказать? Как повлиять?» Он отставил пустую кружку, откинулся на спинку кресла, перекидывая ногу на ногу и сцепляя руки в замок, положив их на колени. — Я жил. — чётко и тихо произнёс он. — Жил так, как я всегда хотел. Не отчитываясь ни перед кем, не заботясь ни о ком, жил в своё удовольствие, вернув себя настоящего, о существовании которого меня заставили забыть. — Ты развлекался, даже не показавшись на похоронах родителей. — Его лицо, невероятно холодное и надменное, так и хотелось ужались, задеть побольнее, заставить его почувствовать боль, раскаяться. — Что бы они сказали, если бы видели сейчас, как ты себя ведёшь, как решил жить? — О! Не волнуйся, — до невозможности беззаботно с просиявшими глазами он махнул рукой, словно я говорил о каком-то пустяке, — проклятья в свой адрес по этому поводу я уже выслушал от них. — Что? «Какие проклятья? О чем он? Когда он виделся с ними?» — Что слышал. — его склонённая набок голова смотрела, издеваясь, изгибая губы в усмешке больше похожей на звериный оскал. — К-когда ты с ними виделся? — голос предательски сел, заставив меня прошептать вопрос. — Когда? Дай-ка подумать… — он слегка сощурился, прислонив ладонь к подбородку, — А! Вспомнил. В день их смерти. Точнее, накануне. Узнав, как я жил, чем занимался, а ведь я всего лишь хотел поделиться радостью, тем, что нашёл свое место в жизни, — его лицо просто мгновенно преобразилось, став по-детски расстроенно неудовлетворённым, как у маленького ребёнка, что не получил ожидаемой похвалы от родителей, — но они не оценили благородства моего порыва. Сначала застыли в ужасе. Потом мать начала плакать, говоря, что всё было напрасно, что это они в чём-то виноваты, истерить короче. А отец, дико вылупив глаза, ну ты знаешь, как он умеет, стал проклинать меня, говорить, что я больше им не сын. Чтобы убирался и не смел появляться. Пфф! Ха-ха-ха!!! Пока он смеялся, я чувствовал, как ужас свинцом окутывает мое тело. Дыхание сперло, заставляя меня опустить ноги с дивана, отодвинуться от него подальше и вцепиться в дальний подлокотник дивана. — Ух. Давно я так не смеялся, чуть слёзы не выступили, — но его холодные глаза говорили совершенно о других эмоциях. — Знаешь, они повели себя так, будто я не знал, что я — приёмный! Ха! Вот смешные люди, но знаешь, мне кажется, если бы они знали, в кого я вырасту, несмотря на все их «усилия», они бы меня сдали обратно в детдом в тот же день, как только бы забрали домой. Упивающийся непонятным весельем, он пугал. Пугал настолько, что каждая клеточка моего тела была в напряжении и вопила об опасности, но при всём этом, я чувствовал себя странно расслабленным. И это пугало ещё сильнее. — А может, они думали, что смогут воспитать меня правильно? Очень сомневаюсь, — тихо добавил он, откидываясь на спинку кресла, — так могут думать либо глупцы, либо полные идиоты. Наивные, верящие в чудеса глупцы. Я смотрел на него во все глаза, но его начал заволакивать туман. «Чёрт… Какая-то пелена в глазах. Да что происходит с моим телом?!» Приходится провести ладонью по глазам, пытаясь вернуть чёткость картинке. Бесполезно. Выходит лишь на пару секунд. От его взгляда не ускользнуло моё движение: он внимательно проследил за моей рукой с выражением удовлетворения, решимости, сомнения и простого удовольствия? Или всё это морок в глазах? «Улыбается? Он… чем-то доволен? Что в этой ситуации может веселить его еще сильнее?» — Знаешь, воздействовать на ребенка при помощи гипноза, чтобы преодолеть страх, развить талант или подавить агрессию — это довольно интересная и успешно практикующаяся вещь, но даже профессиональные психологи и гипнотизеры утверждают, что если человеку суждено пройти по кровавой дорожке — его ничто не спасет и не изменит, особенно, когда в мире столько катализаторов, что в любой момент могут сорвать все ограничения и свести все усилия на нет. — О чём ты? Я не понимаю… При чём здесь гипноз? — Задолго до того как мы с тобой познакомились, когда я ходил в детский сад, меня водили к психологу, я нашёл записи в своей старой медицинской карте, но никаких подробностей мне выяснить не удалось. Даже родители уходили от ответа, когда я пытался выяснить причину. Я пытался вспомнить и сам, но ничего не получалось, пока однажды не сломал в драке одному придурку руку. Это было сделать проще, чем казалось, и после этого что-то щёлкнуло в голове. Что-то очень важное показалось на задворках памяти, завеса тайны приоткрылась, но я всё равно не мог вспомнить. Руки чесались что-то сделать, иногда снилось что-то непонятное, что заставляло кровь просто вскипать в венах. Меня всего ломало, как в лихорадке, вечно чего-то не хватало… В порыве монолога он вскочил на ноги, нервно расхаживая по комнате, иногда сжимая собственное запястье. В свете заходящего солнца, пробивающегося в окно, он был похож на фурию, заточённую в клетку. Против моей воли и к своему собственному удивлению, я почувствовал, что зеваю. Пытаюсь подавить позыв, но слезы выступают на глазах. Звук шагов по комнате затих. Поднимаю на него глаза. Он явно улыбается, смотря на меня. — Похоже, времени у меня остаётся всё меньше, — он снова расположился в кресле, не спуская с меня цепкого взгляда. — Времени? — чтобы чётче видеть собеседника, приходится щуриться. Стараюсь незаметно ущипнуть себя, чтобы хоть немного прийти в чувство, но все бесполезно. — Ага. Время в нашем случае очень важно. На чём я остановился? А! Мне все время чего-то не хватало, но я чувствовал, что истина где-то рядом. И вот… чуть больше года назад я нашел одну крутую работу… — Я помню, — становилось тяжело дышать, сонливая истома заполняла тело, — после этого ты очень изменился. — Так ты заметил? — радость в его голосе была неподдельной, — прекрасно. Меньше придётся объяснять. — Я весь во внимании, — веки против воли начинают опускаться. — Так вот… в первый день там кое-что произошло. Небольшой инцидент, связанный с моими обязанностями. И я всё вспомнил. Вспомнил до мельчайших подробностей. Всё началось с однажды найденной раздавленной кошки, кишки которой были настолько красиво размазаны по дороге, что мне захотелось увидеть такую картину ещё раз. И создать что-то подобное своими силами. Все было мне на руку: в тех местах, где тогда мы жили, во времена моего детства, было много бродячей живности. Сбежавшие домашние мыши, кошки, щенки — все такие ласковые, видно, что ещё недавно были домашними — и все они умирали ради меня, создавая прекрасные кровавые картины. Сначала я из кустов выбрасывал их под колеса, но это не всегда получалось, поэтому пришлось и самому прикладывать руку. И это было невероятно прекрасно. Тепло чужого тела, обволакивающие сосуды, словно карта рек, мягкие… — Ты болен. — не узнаю собственного голоса. Даже себя слышу словно издали и ничего не могу с этим поделать. Холод пробирается под кожу, но тело совершенно не слушается. — Вот родители так и подумали, поэтому и потащили меня к психологу… Та беззаботность, с которой он снова махнул рукой при этих словах, как о каком-то бесполезном деле, выглядела настолько неестественно, что хотелось вскочить, закричать, чтобы он прекратил весь этот балаган. Схватить за грудки, как следует встряхнуть, заставить прийти в себя, но это было не в моих силах. Я переставал чувствовать собственное тело и всё, что я мог — это слушать, дрожа от страха. — Но это не помогло. Судьба не ведает, что значит поворот. Моё жизненное предназначение само меня нашло. И, наконец, на моей новой работе, боже, какое непривычное и неправильное слово, в моем личном раю, я, наконец, добрался до тех, кого хотел мучить на самом деле все эти годы. Догадка на секунду возникла в моей голове, но я отчаянно не хотел в неё верить, отказываясь признавать даже возможность реальности подобного исхода. «Неправда. Неправда. Бред. Совершеннейший бред. Не говори этого. Не смей произносить эти слова!» — И там я мучил людей. Предположение обернулось правдой. Неверие, что я всеми силами источал, отказываясь признавать его заявление, разливалось по комнате, видимо, еще сильнее его забавляя, потому что он продолжил: — Я заставлял их страдать, пытал, резал, бил, колол, рубил, измельчал на мелкие кусочки, — шёпотом, словно шелестя бумагой, он ясно проговаривал каждое слово. — А самое приятное в этом то, — он встал, прошел ко мне и сел настолько близко, что я почувствовал себя окружённым и вжатым в угол дивана. Я хотел отодвинуться, встать, убежать, но не мог и рукой пошевелить. А голос его в моей голове становился все дальше и дальше. — Самое приятное, что платят за это немерено, и можно затащить своих собственных жертв, дабы усладить жестокого зверя в душе, — продолжал он проговаривать слова, склонившись к моему уху. — Х-хочшь и мня зтщить т-туда? — язык еле ворочался, а голова словно отдельно от тела попала на бесконечную круговую карусель. — Нет, мой дорогой, нет. Все, кого я хотел наказать, уже побывали в моих руках. А теперь спи, прекрати бороться. Скоро снова увидимся, моргнуть не успе… Конец его фразы я уже не слышал. Мое сопротивление оказалось бесполезным, скорее всего, как он и предполагал, и тьма всё же поглотила меня. *** -…снись… ора вста… Эй! Замутнённое сознание отказывалось возвращаться к реальности, постепенно выплывая из недавнего дурмана. Слова, что доносились до, меня казались лишь шумом, помехами на телевидении. Голос настойчиво звал меня, но идти не хотелось. Хотелось отречься от всего и вся, включая самого себя. Но я отчетливо понимал, сделать этого мне точно не дадут. Понимаю, что уже не сижу, как до провала в пустоту, а лежу. Чувствую, что по телу прошла небольшая волна покачиваний со стороны плеча. «Меня… трясут?» Чувство самого себя и окружающего пространства медленно возвращается ко мне, напоминая о недавних событиях, всех словах, откровениях и прочем. Приоткрываю глаза и тут же закрываю обратно. В комнате было не ярко, но даже имеющийся свет слишком сильно бил по глазам. — Не притворяйся, что всё еще без сознания. Я и так выждал положенные два часа, прежде чем тебя будить. «Интересно, а ещё более безразличным его голос может быть?» Ещё раз, на этот раз потихоньку, я открываю глаза и натыкаюсь на такой странный взгляд моего гостя… Вроде виделась и вина, и сожаление, но в то же непоколебимая уверенность в чем-то, решимость. «Кажется, я уже видел этот взгляд сегодня… Видимо, не показалось…» — Снотворное, да? Я с уверенностью в собственных словах посмотрел на того, кого когда-то звал своим другом и недоумевал, почему он так странно выглядит. Сидел на стуле, сложив руки на его спинке, и устроив на них слегка склонённую голову. Но больше всего меня вводило в недоумение то, что он был по пояс обнажённым. — Ты всегда был довольно сообразительным. — утвердил он и выпрямился, оставив руки на прежнем месте. Хочу провести рукой по глазам, но ничего не выходит. Рука словно онемела. Я её чувствую, только немного отдаленно, но пошевелить не могу. Тяжело дыша, как после реального, естественного сна, спрашиваю: — Что ты со мной сделал? Почему я не могу нормально пошевелиться? Что, блять, было в этом снотворном и почему ты полуголый?! — Слишком много вопросов, чувак, слишком много. Был бы ты таким дерзким раньше, — вздохнул он с сожалением. — И кстати, это уже эффект не от снотворного. Всего лишь паралитик, — в его голосе чувствовалось веселье. — Снотворное, паралитик… Что это за шутки?! — Я сам не хотел использовать снотворное, но все паралитики вводятся внутривенно. А ты бы дал себя уколоть? — Конечно, нет! — Я так и подумал, поэтому пришлось выкручиваться. Надеюсь, что это ещё сильнее не уменьшит твою чувствительность. Всё же, я понимаю, что делаю все неправильно, надо было идти другой дорогой, достичь единения душ, но время не на моей стороне. — Чувствительность? Единение… Что за бред ты.? — Знал бы ты, как же меня бесило наличие некоторых людей рядом с тобой. — Он медленно встал со стула, даже не заметив, что уронил его, подошел к дивану, на котором я всё ещё лежал, и встал на колени рядом с моим лицом. — Какие люди? О чём ты? — Шшш, — в ответ на вопрос он лишь прижал палец к моим губам, — не шуми. Времени и так мало, — он продолжил двигать рукой, медленно проводя ею по моей щеке. Сердце пропустило удар. Я не хотел знать к чему он ведёт, чего он хочет добиться, какие ещё тайны мне хочет поведать, зачем ему нужны были все эти манипуляции с препаратами. Я хотел лишь уйти отсюда, исчезнуть, сделать так, чтобы этого всего не было, но я даже своим телом управлять не мог, оставалось лишь молчать и с ужасом смотреть на него. — Не смотри на меня так, — к одной руке добавилась вторая, — я лишь хотел защитить тебя. Уберечь от тех, кто хочет навредить тебе. Я делал всё ради этого. Хотел, чтобы все получили по заслугам. Одними губами повторяю «Защитить?» — Конечно. Все ради тебя. От Босса, что третировал тебя. Жаль, что он не ко мне в руки попал и его отпустили, как одноразовый материал, но это я поспособствовал его наказанию… Я навёл на него… В его глазах разгоралось безумие, руки двигались все более беспорядочно, задевая уши и губы, не теряя при этом нежности в прикосновениях. Страх в душе постепенно превращался в липкий ужас, растекаясь по моему бесчувственному телу. — Он прошел через нашу организацию, он получил по заслугам. А…а…а, А еще тот ублюдок, что задирал тебя на первом курсе… «Стойте… тот? Но я думал, что он перевелся в другой вуз, но так внезапно. в середине третьего курса? Так значит… он.?» — А еще та чёртова старуха, твоя вторая арендодательница, та прескверная женщина, что никогда не знает, что ей надо. Чёртова психичка, требующая деньги за все, на что только падал её глаз. «Это же ещё более старая история! Я уже даже не помню, как она выглядела!» — Только один раз я, правда, промахнулся, проштрафился… Отправил к ним того, с кем ты общался. Того, с кем тебе вроде было весело. С кем проводил время… Но это не моя вина! Не моя! На секунду сжав мои щеки с такой силой, что они стали пульсировать, а с моих губ сорвался тихий порывистый вздох, он мгновенно расслабил руки, прижавшись своим лбом к моему, беспорядочно бормоча извинения. — Я ревновал… Я ревновал тебя к нему, но ты не виноват. Он хотел разлучить нас. Это он виноват. Он виноват. Только он. За это он поплатился… Боясь его всё сильнее, желая оказаться совершенно в другом месте, всё, что я могу сделать — это прошептать глупый вопрос: — Ревновал? — Да, — он тихо вздохнул совсем рядом с моим лицом, смотря на меня так, как никогда не смотрел. Или смотрел, но я предпочитал этого не замечать? «Нет. Пожалуйста, прекрати говорить. Ничего не говори. Остановись. Уйди. Я боюсь, мне страшно. Почему, почему я даже не могу заставить свой рот открыться, чтобы хоть что-то ему сказать кроме глупых односложных вопросов?!» — Ревновал, потому что люблю тебя. Слишком давно и слишком сильно, чтобы отказаться хотя бы от мизерной возможности побыть с тобой. Прости, я уже говорил, что все должно было быть по-другому, не так, но время… Я хочу побыть с тобой, но сейчас время против меня, а ты… Ты здесь, со мной, а я тебя не оставлю… И в тот же миг, когда сердце сжалось в ужасе от его признания, а воздух застрял где-то в горле, его сухие и холодные губы соприкоснулись с моими. От неожиданности я вздрогнул, отдаляясь от него. Как мне это удалось — я не понял, скорее всего, это были редкие посильные мне потуги. Чтобы пресечь это, его рука скользнула на шею, не давая сдвинуться ни на миллиметр. Второй рукой он обшаривал мой торс, прижимая меня к себе всё сильнее, вжимаясь пальцами в тело, всё ещё облачённое в одежду. В то время, как его язык с остервенением вылизывал мой рот, словно стараясь пометить и заклеймить, воздуха катастрофически не хватало. Зажмурившись, отрицая происходящее, я пытался дышать, урывая краткие возможности для глотка кислорода. Я хотел его оттолкнуть, но руки по-прежнему не слушались. Они ощущались на уровне бесчувственных кусков мяса, как когда ты их отлёживаешь, и они перестают функционировать, наполняясь прежней силой лишь спустя пару минут вместе с уколами множества иголок. Вот только для меня этого не будет. Подвижность не вернётся, как бы я этого не хотел. Сколько будет действовать этот дурацкий препарат я не знал, но этот человек явно позаботился о том, чтобы воспользоваться сложившейся ситуацией по максимуму. В подобных вещах он никогда не был глуп. Поцелуй всё не прекращался, наполняя моё тело мрачным предчувствием дальнейших событий и осознанием невозможности предотвращения данного исхода. Где-то на периферии размышлений, я почувствовал, как одежда задирается, и рука начинает ласкать мое тело, выводя незатейливые узоры настолько медленно и неторопливо, словно стараясь запомнить каждый миллиметр кожи. Из-за внезапности я распахиваю глаза и встречаюсь с совершенно безумным взглядом. Взглядом голодного зверя, вырвавшимся из клетки и дорвавшимся до своей жертвы. Отчего-то приходит понимание, что ничто мне сейчас не поможет. «Безысходность? Смирение? Отчаяние? Что будет правильным сейчас? Мне конец? Я умру? Или призрачная надежда ещё есть?!» Наконец, он отрывается от моих губ, продолжая оставлять лишь мягкие, почти невесомые поцелуи. — Чёрт, — задыхающимся голосом шепчет он, зарываясь в мои волосы своими длинными пальцами, нежно массируя затылок, — как же трудно сдерживаться, когда перед тобой любовь всей жизни. Скажи, — он заставляет меня смотреть прямо ему в глаза, — а ты чувствовал ко мне симпатию? Хоть что-нибудь? — Прости… «Блять… Я-то почему хриплю? Что за срывающийся голос?!» — Я всегда считал тебя всего лишь другом… Самым лучшим другом. Буквально на мгновение его рука сжала мои волосы в кулаке, но этот жест снова сменился на легкие поглаживания. — Да. Ты прав. Откуда могла появиться любовь… Чёрт, я же был прав, что надо было всё делать по-другому, тогда бы мы были вместе, но сейчас слишком поздно. Времени нет… Как же я ошибся. Прости. Прости меня. Продолжая просить прощения, он склонился к моей шее, медленно проводя по ней носом, периодически оставляя влажные поцелуи или легкие укусы. Мои руки подрагивали. Дыхание становилось тяжелым, а воздух вокруг сгущался. «Да что за атмосфера такая? Нет. Нет. НЕТ! Я этого не хочу! Остановись, прошу, не надо!» — Прости меня, — он неотрывно продолжал смотреть в мои глаза. Он видел мою немую мольбу, просьбу, но все равно продолжил, — Но я хочу тебя. Здесь и сейчас. — Х-хватит, прекрати, пока не поздно… — С тех пор, как я пришёл сюда сегодня, в любую минуту уже было поздно, — с этими словами он стянул с меня штаны. Воздух, добравшись до разгорячённой под одеждой кожи, неприятно холодил. Волосы буквально встали дыбом. — Ты пришёл только ради этого?! Как мелочно. Тот, кого я знал, никогда бы так не сделал, ублюдок! — голос срывался, а в голове была тысяча мыслей, но ни одна из них не успевала сформироваться, заставляя лишь дышать, стараясь хоть как-то успокоиться. — Не дыши так страстно. Твой голос, едва ли не срывающийся на стоны, так прекрасен. И я повторюсь, как жаль, что не был ты столь дерзок раньше. Может быть, все сложилось бы по-другому… *** Когда я наконец открыл глаза, в окно снова светило солнце. Свет его, только недавно радовавший меня, напоминал о фурии, что металась здесь подобно зверю буквально вот-вот. Внезапно накрыл приступ кашля. Во рту было невероятно сухо, а горло неприятно саднило. События ночи превратились в один сплошной калейдоскоп, феерию боли, ужаса и постоянного шёпота, наполненного признаниями в любви и не менее постоянными извинениями. Я уже не помнил, кричал ли я или же лишь стонал. Молил ли о пощаде или просто не мог сдержать поток бессмысленных ругательств, слёзы ли лились из глаз или это был пот от соприкосновения двух распалённых тел… Невозможность спасения, ужас перед призраками прошлого, паралитик, что сделал моё тело неподатливым к командам мозга — всё это было ночью, но сейчас, на утро, я чувствую, как снова начинаю ощущать своё тело, наполненное болезными напоминаниями минувшей ночи. Лёжа на полу, совершенно обнажённый под пледом, что когда-то был на диване, как и я, просто пытаюсь переварить весь поток информации, что вывалился на меня прошлым вечером. Хочу забыть всё, ненавижу себя и ненавижу его, презираю нас обоих, боюсь его и всего того прошлого, что связывает нас и совершенно не понимаю, что делать дальше. Минуты складываются в часы, отсчитывая время, наполняя тело жизнью, чувствами и болью. Сильнее физической лишь боль в душе из-за понимания собственной вины, взваленной на меня собой же. Слышу, как дверной замок щёлкает, открываясь, и вздрагиваю, боясь того, кто бы это мог быть. — Ты забыл, что я должен был прийти? Ау, ты где? Голос Босса, внезапно врезавшийся в рассветный час позорного утра, непонятно успокаивает, но в то же время приводит нервы в состояние натянутой струны, которой хватит единственного импульса для срыва. Звук шагов приближается к комнате. Тишина. — Что здесь произошло? — вся его напускная надменность, ворчливость внезапно сменились неподдельным недоумением и беспокойством. — Здесь… Я… Это… я… Простите… Простите меня, — против воли слезы начинают литься из глаз. Хочется сжаться в комок и просто исчезнуть. Руки дрожат, страх, что ночью отошёл куда-то на задний план, оставив место лишь боли и непонятному липкому чувству самоненависти, сейчас вернулся с новой силой, разбавляясь осознанием всего и сразу. — Что случилось? — он подходит ближе, присаживаясь рядом со мной на корточки. Его рука ложится на мое плечо. Как ошпаренный я вздрагиваю, стараюсь избежать прикосновения и скинуть его ладонь. Боль в потревоженном теле ощущается многократно сильнее. Тепло чужого тела, что жаждало меня и было со мной несколько часов, жгло кожу огнем, любым чужим прикосновением напоминая о себе. О «его» руках, губах, словах, что он своим голосом выводил на каждом участке кожи. — Эй… — он не пытается снова прикоснуться ко мне. Лишь ждёт от меня хоть слова. — П-похоже, мы с вами теперь ещё в одном схожи, — странный смех вместе с всхлипами вырывается из меня против моей же воли. «Неужели безумие заразно?» В голове снова возникает образ. Что бы он ни делал со мной, когда бы я не бросал на него затуманенный мольбой взор, он всегда смотрел мне в глаза. Непрерывно, не отрываясь ни на минуту, он смотрел в мои глаза, затягивая меня в липкую паутину из собственных больных чувств ко мне, боли от того, что он сам причиняет боль мне и невозможности освобождения от этого. Словно желая оставить во мне частичку себя, своей души, своей чёртовой психической неуравновешенности, он смотрел и смотрел, пытаясь разделить это всё со мной. — Схожи? — не дождавшись продолжения моей реплики, он снова задает вопрос. — Аг-га… С-схожи… Примете в свои ряды еще одного трахнутого мужика? — ещё сильнее сжимаясь, хочу вырвать сердце из груди. Реальность, облачённая в слова, била больнее всего. Туман в голове приносил все новые и новые подробности свежайших событий, а я плакал и плакал, сжимаясь и желая исчезнуть. Свобода от прошлого, которую я только недавно научился чувствовать после той злосчастной записи, что была просмотрена меньше года назад, была беспощадно уничтожена. Я чувствовал себя в клетке из собственных чувств и обстоятельств. Свободы, как и мечты о ней, больше нет. Меня самого больше нет.