ПЖЗ. Палач. Жертва. Зритель.

«Уважение достигается через страх и подавление других. Будут бояться — будут уважать». Так мне всегда говорили. Я верил в это, имея множество подобных примеров перед глазами. Вот только, как оказалось, я совсем не знал, где в таком случае следует ставить границы допустимого поведения. Своего поведения. Из-за незнания неправильно повел себя, и вместо страха родилась ненависть. Вместо уважения — презрение. Не авторитет. Не лидер. Не тот, кто поведет всех за собой, а тиран и деспот. Хааа. За это я и поплатился сполна. Некто, как я думаю, заказал услуги по унижению меня. Не простое избиение или угрозы. Это было… Черт. Вот только попался бы он мне в руки, я бы… Эти ублюдки перехватили меня, когда я ночью возвращался домой, оглушили, а пришёл я в себя в незатейливой камере с тусклым освещением и навесной полкой у стены, что, по-видимому, должна была когда-то выполнять функцию постельного места. Я долбился в закрытую дверь, требовал объяснений, ругался, угрожал, но всё было тщетно. В ответ звучали лишь тишина, пульсация в руках от ударов об металл и моё тяжёлое дыхание. Немного успокоившись и плюнув на это дело, я сел на кровать и принялся ждать, придумывая, что можно было бы сказать тем, кто зайдёт сюда ко мне. Секунды складывались в минуты, формируя в итоге часы. Или мне это только показалось? Скрипнув, дверь отворилась, и на пороге показался крепкого телосложения мужчина одетый во всё чёрное, включая перчатки и маску на лице. Ассоциации со смертью, на секунду всплывшие в моей голове тут же были отвергнуты. Чтобы не давать себе думать, я вскочил и собирался высказать всё, что успело сформироваться в моей голове, даже легкие наполнились достаточным количеством воздуха для гневной тирады, как на меня уже был направлен пистолет, который определенно ставил точку во всех моих возможных словах и возмущениях. Меня вывели из камеры, не сводя с моей головы направленного пистолета. Хотелось ли мне сдохнуть? Естественно, нет. И не мог я найти достойного варианта побега. Сколько их тут? Где я вообще? Где выход? Вопросов было слишком много. Больше, чем ответов, вот и не рыпался, хоть и дико хотелось. Мы шли по коридору, полному дверей, за которыми, судя по звукам, стонам и приглушенным голосам, кто-то находился. Мне не дали задуматься об этом. Толчок в спину дулом при моем замедлении, и я уже иду дальше. В направлении двери, что была открыта, встречая меня непроглядной тьмой, сверкавшей из входа. «Денег на лампочки не хватило?» — я не смог удержаться от ехидного комментария в своей голове. Неужто я пытался успокоить себя, расслабляя обстановку? Да неее. Бред какой-то! Бред! Рядом с дверью, по обе стороны от неё, стояло ещё два человека. «Неужто ждали меня? Какой «теплый» прием». Лишь стоило мне поравняться с ними, как мои руки были заломлены за спину, заставляя меня нагнуться вперед. Я начал вырываться, выплевывая на них поток оскорблений. Вот только не раньше ли это надо было делать? В любом случае, они лишь сильнее сдерживали меня, не обращая ни малейшего внимания на мои вопли и попытки вырваться. «Да чё вы за качки пересушенные?!» В несколько шагов меня довели до стула, что как оказалось, стоял посреди комнаты. Удар в корпус, в самое солнечное сплетение. «Это было подло, между прочим». Пока я прихожу в себя, пытаясь прокашляться, руки становятся прикованными цепями, что ведут к полу, а рот был заклеен скотчем. «Что со мной собираются делать? Что это за херня?!» Ничего не могу понять, и лишь глубокое дыхание не позволяет впасть в панику. Глаза постепенно привыкли к полумраку, что царил в помещении, и я начинаю осматриваться, чтобы отвлечься, но становится только хуже, когда я понимаю, что все стены увешаны сомнительного вида приспособлениями, направленные явно на достижение отвратительных целей. Чувствую, как в нос ударяет смесь железа, кожи и крови. Под босыми ногами ощущается шершавый пол. А вот теперь сдерживать панику стало намного труднее. «Черт. Да что здесь происходит?! Моя смерть пришла?! Только не это! Я жить хочу, жить! Жить… Я же… я же. Хороший! Я лидер! За мной идут люди!» Вразрез с моими собственными мыслями в голове всплывают лица подчиненных. Ни в одном из них нет и намека на готовность следовать или внимать мне. Уважения, восхищения или хоть чего-то похожего на это — нет. Лишь глаза, что смотрят на меня, как на дерьмо. «Вы серьезно? Так я ошибся? И осознал только сейчас?! Это расплата? Смерть? Боль? Да что же, твою мать?! Что же?!» Ожидание исхода накручивало меня сильнее и сильнее. В неизвестности и тишине, слушая свое сбивчивое дыхание, я сидел, опустив голову, прислушиваясь к каждому чертовому шороху. Всё началось внезапно: надо мной загорелась лампа, вовлекая меня в луч света, а в комнату зашёл неизвестный в стрёмном кожаном недокостюме. Хотел бы я ему высказать всё то, что накопилось. Которая это была бы попытка по счёту «высказать всё»? — моя давняя привычка разговаривать с самим собой снова проявлялась. И в последнее время всё чаще. В этот раз скотч помешал мне сделать это. Всё, что я смог — это помычать и издать нестройный ряд звуков. Реакция же этого хера в кожанках была несоизмерима с моими потугами. Пощечина неимоверной силы обрушилась на моё лицо. Видимо, у этого ублюдка была какая-то острая хрень на перчатке. Щеку неприятно саднило. «Неужто поцарапал? Сука. А. Ну да. А чего я ожидал? Ласкового обращения, швейцара и поцелуя в жопу? Жизненный реверс, сука!» Я смотрел на него, пытаясь глазами показать все своим эмоции, что испытывал на тот момент, но из щелей в шлеме на меня лишь зыркала пара ехидных и явно беспощадно насмехающихся глаз. Хотел прокомментировать его рожу, но снова замычал, а мне прилетел ещё один удар по лицу. «Ублюдок. Силушки то немерено. Так и будешь каждый раз колотить? Так и убить недолго. Или.? Ты этого и добиваешься?» Мне оставалось лишь бросать полные ненависти и презрения взгляды. А в ответ насмешка над моими «молниями». А дальше началось то, о чем вспоминать совершенно не хочется. Удушение. Унижение. Отвращение. Ебучие воспоминания из прошлого. «Черт. Никогда бы не подумал, что могу быть изнасилованным дважды за жизнь. Блять! Говорите, Бог любит троицу? Да подавитесь! Это не случится. Ни за что. Никогда». Изврат всё продолжал издеваться над моим телом, пока сознание не покинуло меня. Но самым уёбским в этой ситуации было то, что очнулся я на полу прихожей своей собственной квартиры. Слезы злости и отчаяния тогда подкатили, но мне удалось сдержать их. Вот только, когда я хотел вскочить и выплеснуть на чем-нибудь свою злость, разбив пару тройку дорогих, но категорически не нужных мне на самом деле вещей, я понял, что совершенно не могу пошевелиться. Вместе с осознанием произошедшего, проявились чувство боли, тянущее ощущение в районе задницы, вместе с четким осознанием, будто там чего-то не хватает, и ломота поясницы. Стоя на четвереньках, как и некоторое время назад, понимаю, что нахожусь в полной заднице, одновременно принимая и отвергая всё, что произошло со мной за эти сутки. И вот тут-то сдерживаемые слезы и проявились. Я рухнул обратно на пол и, лежа у дверей собственной квартиры, комкал ворс на ковре и, чертыхаясь, плакал, кусая собственные губы, совершенно не щадя их. Чувствуя назойливую и беспощадную пульсацию в анусе, всё ещё ощущаю движения рук и языка по шее, торсу и прочим местам. Бессилие, отвращение к тем людям и самому себе, что вообще не сдох, били по самому моему нутру, заставляя скрипеть зубами, захлебываясь всем паршивым спектром эмоций, на который только способен человек. Больнее же било только то, что причины данного инцидента были мне непонятны. Что-то промелькивало в моей голове, но то ли гордость, то ли упертость и непоколебимая уверенность в себе, но мозг совершенно отказывался признавать хоть толику собственной вины, выдавая лишь никому не нужную упертость в духе обвинений и оскорблений, что пульсировали в голосе, отдаваясь унижением во всём теле. «Будьте вы все прокляты… Ненавижу…» — сквозь слезы, стиснутую челюсть и напряжение мышц из меня льется яд бессильной ярости и абсолютного поражения. Следующее, что я помнил, было утро. Самое отвратительное утро в моей жизни. Я всё также лежал на полу, упираясь лицом в слегка влажный ворс, впитавший в себя мои слезы и пот лихорадки, что начинала отчетливо проявляться. Организм отказывался справляться с ситуацией адекватно. Что морально, что физически. Паршивое чувство. Я кое-как встал, придерживаясь подрагивающими руками за любой предмет вокруг. Сбросив легкую куртку, я прошёл в ванную, продолжая стягивать насквозь провонявшую одежду. Чуть ли не каждый шаг отдавался болью, вызывая совсем ещё свежие воспоминания, которые даже не нуждались в напоминании. Приходилось стоять, чувствуя дрожь в коленях, и просто дышать, пытаясь переварить всё это. С неимоверным усилием я добрался до душа, включил воду и подставил голову под беспощадные ледяные потоки. Чего мне тогда хотелось я даже не представляю. Хотелось забыть всё до последнего мгновения вчерашнего инцидента, включая собственное имя, а желательно, вообще переродиться и прожить жизнь по-другому, но это было категорически невозможно. Как жаль. ******* Две следующие недели я старался как можно меньше шевелиться, забиваясь в угол собственной квартиры и сознания, открещиваясь от себя и от всех событий, настигаемый кошмарами в своих воспоминаниях и снах. Боль, каша в голове, унижение самого себя — всё это находило меня каждый раз, когда я позволял своим мыслям ускользнуть. Давно мне не приходилось настолько контролировать свой мозг. До упрямства. До упорства. До попыток угадать марку автомобиля по звуку двигателя, доносящегося из окна. Но это не всегда работало. Мрак прокрадывался в голову вместе с усталостью и звенящей тишиной, что начинала отдавать звуком цепей и тяжелым дыханием, каждый раз, когда я закрывал глаза, и сон меня одолевал, сваливая, едва ли не замертво. Лихорадка и болезнь прочно продержались неделю. Бред и жар покинули меня в начале второй недели, оставив после себя туман полузабвения и слабость в теле. Не давая себе разгуляться после очередного тяжелого сна, отправился на кухню. Легкое эхо боли всё ещё отзывалось в многострадальных местах. Должно уже было пройти, но не проходило. Была ли в этом капля воздействия психологии или же действительно моё тело было совершенно не готово, да и как можно быть готовым, но боль уходила долго, медленно и с боем. Обязательства медленно, но верно напоминали о себе, приближая день, когда мой вынужденный отдых должен был прийти к концу. Тело продолжало подкидывать пару градусов к температуре по вечерам, заставляя просыпаться на утро пропотевшим с мерзко липнущей к коже одеждой. В день, когда я должен был отправиться на службу, я осознал, что вообще не покидал пределов своей квартиры всё это время. «Где я брал еду? Как я вообще питался? Я… Я… не помню… А что ждем меня там, за дверью?» С дрожью прикоснувшись к дверной ручке, я на секунду подумал, что, возможно, те люди ждут, когда я выйду, чтобы поймать меня и снова отправить в ту комнату. Ужас буквально на мгновение овладел мной, но я тут же отмел это, ссылаясь на то, что они адекватные люди и, если хотели поразвлечься ещё, то просто так бы не отпустили. Скорее всего. Только если не хотели увидеть новые эмоции на моем лице. Сглотнув, я всё же толкнул дверь, чуть ли не выпрыгивая в отдающее эхом прохладное помещение. Повернув ключ привычные два раза, я начал спускаться по лестнице, игнорируя лифт, как слишком страшное, жуткое и подозрительное замкнутое пространство. «Когда я стал параноиком?» Вызванное за несколько минут до выхода такси, уже ждало у дверей подъезда. Привычным движением открыл заднюю дверь, располагаясь внутри. Коротко бросил адрес конторы и погрузился в прочтение электронных писем, что накопились за время вынужденного отсутствия, с помощью планшета. Точнее, я хотел так сделать. Но то ли я забыл, какие дороги в этом районе, то ли водитель решил вспомнить каждую колдобину на маршруте, что должен занимать всего пятнадцать минут, но дорога стала для меня адом. Именно эти четверть часа я проклинал всё и вся из-за столь нахальным образом потревоженного вроде бы восстановившегося тела. Мрачнее тучи я наконец добрался до офиса. Процедив очередные ругательства, расплатившись по карте, я вышел из машины. Поясница напомнила о себе самым худшим образом, заставляя ненависть вновь вскипать в жилах. Гордо подняв голову, я вошёл в здание, поднялся на нужный этаж и снова оказался в своей стихии. Привычные унылые, говноподобные, недовольные лица окружали меня. Не обращая внимания на довольно вялые приветствия, я просто направлялся к своему кабинету. Вся эта ленивая атмосфера, тихо переговаривающихся сотрудников, их неторопливые движения, а где-то и смешки по углам явно отлынивающих работников меня доконали окончательно. Набрав воздуха, я просто заорал на всех и каждого, как и делал множество раз до этого: — Опять отлыниваете, бездельники?! А ну, за работу! Думаете, если я болен, то вам можно ни хрена не делать?! Несколько человек, что находились в непосредственной близости, вздрогнув, ретировались на свои рабочие места, у кого-то что-то упало. Кажется, даже я получил от кого-то насмешливый взгляд, но мне было всё равно. Моё состояние, злость, обида — они заполняли меня сильнее, чем любое трудное задание, с которым приходилось сталкиваться до этого. Раздав несколько указаний относительно чуть более старых контрактов, я наконец зашёл за дверь своего собственного кабинета. Мучительно выдохнув, я медленнее, чем до этого, преодолел последние метры до своего стола. Несмотря на довольно плотный завтрак, сил я уже практически не чувствовал. Последние остатки лихорадки всё ещё бродили по телу, отдаваясь тяжелым дыханием, а потревоженная поясница требовала внимания. Боль, пульсирующая в ней, заставила слегка сжать её ладонью, чтобы попытаться хоть как-то утихомирить расшалившиеся и так не желающие успокаиваться нервные окончания. Внезапно открывшаяся дверь застигла меня не в самой лучшей позе. Горделивый и задетый я возмущался причиной такого поведения, наглости, но… Этот человек, что зашёл ко мне… Он знал, что произошло со мной. Знал. Что. Произошло. Черт. Бы. Его. Побрал. Ужас, злость, шок и всякая прочая подобная чушь — что я только в тот момент не чувствовал. Паника вперемешку с отчаянием. Мне было страшно, туман заволакивал разум, лишая хоть капли логики. Но свято помятуя о человеческих соблазнах, я пошёл по самому простому пути. Хотелось подкупить его, заставить молчать, узнать правду и просто обо всем забыть. Ноо. всё произошло вообще не так. Он… предложил стать друзьями, «разделить боль, зализать раны», как он сказал. Это было… странно. Чего-чего, а такого я точно не ожидал. Он, блять, сказал, что тоже пострадавшая сторона, что-то там говорил про боль, мучения. Мне было похрен. Глубоко похрен. Он, серьезно, что ли думает, что нашу боль можно сравнить? «Ха! Как смешно!.. Смешно. Смешно.? Ни хуя не смешно». И он ничего не попросил. Ему ничего не надо было. Он хотел оставить это так, как есть, решив общаться со мной. «Ему реально делать нечего? Хотел так по службе продвинуться? Может это правда он стоял за всем этим? Вполне возможно. Он же компьютерщик-задрот. От кого, как ни от него можно было бы ожидать подобной подлянки?!» Я не поверю ему. Как вообще можно верить, что он наткнулся на это «случайно»? Ему нельзя верить. Нельзя. Ни за какие коврижки не поверю, что в этом нет его вины или причастности… Здесь есть его вина. Определенно. Я думал, но так и не мог решить, какие чувства я в данный момент испытываю в большей степени, чтобы прийти хоть к какому-то решению в поставленном вопросе. Но когда я увидел, что он хочет уйти, я запаниковал. Да, блять! Я готов был принять его помощь. Я слаб, сука! Мне нужна помощь! Если в прошлом это ещё можно было преодолеть самому, крепость нервов, тела, безбашенность на максимуме и всё такое, но сейчас… Это было невозможно… Мне… Нужен кто-то, кто мне поможет. Чем старше мы становимся, тем мы слабее, даже перед самими собой, собственными проблемами и скелетами в шкафах. И я принял его предложение. Спонтанно, наобум, даже через секунду пожалев о своем решении, но, стало чуточку лучше. Нет, не легче. Просто лучше. Страха одиночества в беде стало меньше. Боли обиды стало меньше. И просто груз гребаной тайны, навязанной чертовым роликом, оказавшемся на каком-то замшелом сайте, стал меньше. Как это сработало, почему именно этот человек, самый бесполезный, на мой взгляд во всей этой конторе, несмотря на всю его трудолюбивость и компьютерную талантливость. Но именно этот человек сейчас… стал мне не другом, но кем-то вроде товарища по несчастью. Сраное странное чувство. Возможно, когда-то я называл его благодарностью, но не сейчас. Это его инициатива. Я тут ни при чем. Ни при чем. Я никогда не поблагодарю его. Никогда ничего не скажу про всё это. Никогда и ни за что не позволю узнать, насколько я легче стал дышать в тот момент, когда за ним закрылась дверь моего кабинета… Первое время нашей «дружбы» даже сложно было назвать вообще хоть чем-то похожим на простое человеческое общение. Пару раз в неделю мы ходили выпить в бар. Мы не разговаривали, не одаривали друг друга дежурными фразами типа рабочих вопросов или «Вечерок сегодня не такой ветреный как вчера, да?». «Блять, как противно это вообще звучит». Вообще ничего. Просто в конце рабочего дня встречались глазами, кивали друг другу… «Как это происходило?» А потом вместе уходили, шли по неизвестно откуда известному нам обоим маршруту, садились возле барной стойки и заказывали каждый свое. Сидели полчаса, потягивали напитки, потом расходились, прощаясь у выхода из бара обычными кивками. Всё. Точка. Вот и всё общение. Это реально было странно, но я никак не мог отказаться от этого. Непонятно, как-то неловко, но мне это было нужно. Шло время, даже не скажу, сколько точно, но мы стали разговаривать. Нет, это не были дурацкие обычные вопросы, чтобы узнать друг друга и даже не те, что можно было бы связать с тем, что нас объединят. Просто в какой-то момент кто-то начал рассказывать про фильм, который недавно посмотрел. Хотя, наверно, это можно было бы отнести к «обычным вопросам», нооо нет. Это было что-то вроде «пустой болтовни». Ни к чему не обязывающей, ничего не несущей. «И зачем это вообще надо было?» И, признаться честно, не уверен, что тем, кто начал эти беседы не о чем, был не я. Мы говорили о каких-то средненьких фильмах, которые выпускаются, смотрятся, забываются и больше никогда не вспоминаются. Стали расширять географию наших совместных походов. Это были другие бары, простые, но работающие допоздна семейные ресторанчики, обычные пабы, какие-то спортивные мероприятия, попивание спиртного на чьей-нибудь хате… Если подумать, мы много где были, много о чем говорили… Странно всё это было. Этому же есть объяснение, да? Обычные люди это же как-то называют? Дружба? Товарищество? То, о чем он говорил изначально? Откуда бралось это чертово «семейное» тепло при встрече с ним? Это типо… как говорят современные подростки? «Бро»? Да, вроде так. Но, мы же не об этом договаривались. Он сам не говорил о таком. Хотели же просто помочь друг другу забыть о том инциденте, так почему? Почему мне кажется, что мы просто навсего лезем друг другу в душу?! Это неправильно! Так не должно быть! Мы где-то ошиблись. Я где-то ошибся. Это из-за того, что до этого я всегда был одинок?! Так не должно происходить! Человек не должен привязываться к любому, кто хоть раз проявит к нему доброту! Это за пределами человеческой природы! Должно быть за пределами! Так почему? Кто мне, блять, объяснит, почему мне так спокойно рядом с этим человеком?! Это неправильно! Неправильно! НЕ-ПРА-ВИЛЬ-НО! Хааа~~ Нет. Это невыносимо. Это выше моих сил. Сложно. Сложно. Не могу ничего понять. Не могу разобраться в себе, неуловимо меняюсь, не успевая заметить это сам, но уже вижу, что уже эти изменения коснулись и окружающих людей. Всё реже вижу презрение в глазах. Со мной стали советоваться как с настоящим, настоящим (!!!), блять, руководителем. Новички, чей конвеерный поток вообще никогда не остановить, с трудом верят рассказам старожилов о том, чего от меня можно было бы ждать всего несколько месяцев назад. Как так можно было измениться за какие-то месяцы, когда строишься всю жизнь?! Не понимаю, ничего не понимаю… Но этот человек… Этот человек… Он сильный. Он правда очень сильный. Вытянул меня из такого болота, раскрыл глаза на ситуацию… Он, блядь меня перекроил, чуть ли не как ему хотелось, но таким я нравлюсь людям больше… Да как так вообще?! «Блядский воспитатель, тоже умник мне нашёлся!» Никогда не признаю, что он мне помог… Никогда не скажу спасибо! НИ-КОГ-ДА! А ведь время шло. Дни наполнялись событиями, погода сменялась, подстраиваясь под очередной сезон. И так, совершенно незаметно, прошло уже больше полугода с тех мрачных событий, что заставили нас сплотиться. Меня кошмары посещали всё реже: всё же, мой дом не был для меня точкой моего конфликта, а скорее оплотом моего спасения и восстановления. Но Он… Как-то он признался, что уже давно не чувствует себя дома в безопасности. Хорошо спится только тогда, когда он совершенно вымотан и засыпает едва достигнув кровати. В остальных же случаях его сон — это шоу, в котором никто не знает, что случится с ним в эту ночь: будет ли он метаться в кошмарах, что раз за разом возвращают его в тот день, или же сможет просто выспаться, облегченно вздохнуть по пробуждении. Находиться в комнате становилось сложнее, стены давили, но мы пришли к довольно простому выходу… «Мы? Что за «Мы»? Мы не настолько близки. Что за хрень творится в моей голове? Какого черта я вообще беспокоюсь об этом человеке? Да пошёл он вообще куда подальше! Бесит! Бес… Ладно. Ему и правда сейчас очень тяжело. Я удивлен, что ему понадобилось столько времени на то, чтобы впасть в подобное состояние, но… Ему следует помочь». Мы пришли к выводу, что ему поможет легкий ремонт в его комнате. Ничего серьезного, просто обновление интерьера, может быть даже смена некоторой части мебели. По этому поводу, как бы странно это не звучало, я получил ключ от его квартиры. Я пытался узнать зачем он дает мне его, но он только пожал плечами, ответив со слегка задумчивым видом «Вдруг понадобится». И ничего другого мне добиться от него не удалось. Плюнув на это, я просто смирился. «Ладно, ладно, может когда-нибудь это пригодится». Вот только кто бы только мог подумать, что это «когда-нибудь» наступит в течении пары недель. Заранее договорившись о раннем утреннем сборе, чтобы приступить к активной фазе перестройки комнаты, в назначенный день я прибыл по привычному адресу и хотел предупредить, что уже подхожу к его дому, но трубку он не брал. Ещё звонок. Ещё. Ещё. И ещё. Ускоряя шаг я открыл дверь, поднялся на нужный этаж. Перед дверью выдохнул, вставляя ключ в замочную скважину. «Нет. Я не беспокоюсь. Он всё такой же оболтус. Как всегда проспал. Да. Вот именно. Или опять оставил телефон в другой комнате. С него станется. А мне на это плевать» Замок щелкает и дверь, поддавшись, отходит от косяка. Привычно захожу, бросая вглубь квартиры простое: — Ты забыл, что я должен был прийти? Ау, ты где? Ответом мне была тишина. С непонятным волнением в душе, я прохожу дальше, в зал, где он обитал уже некоторое время. Картина, что встретила меня, не говорила ни о чем хорошем. Лежа на полу, завернутый в плед, со следами укусов и засосов на тех местах, что выглядывали из-под ткани — он выглядел бы как участник страстной ночи, если бы не его лицо. Совершенно окаменевшее и безучастное, смотрящее в сторону окна. Я хотел узнать, что произошло, встряхнуть его, но он не дал к себе прикоснуться. Начал плакать, извиняться, сжимая свои собственные руки на пледе с такой силой, что костяшки белели. Ужас и боль, что отчетливо читались в его глазах мне обо всём сказали, но я хотел и не хотел, чтобы он сам это произнес. И он сказал. Объявил о ещё одной нашей «схожести»: «Примете в свои ряды ещё одного трахнутого мужика?» Это было крушением моих последних надежд на то, что я ошибаюсь и мои глаза меня обманывают. Но всё было именно так. В тот день мы естественно даже не притронулись к ремонту. Спустя какое-то время, устав слушать его нытье… «Да, я давал ему выплакаться. Мужики не плачут. И я тоже не плакал. Этого. Ничего. Не. Было». … Я заставил его встать и пойти отмыться, когда ванна набралась. Это правда было необходимо. Было тяжело. Мне ли не знать? Удостоверился, что температура ему подходит, помог залезть в воду. Услышал тихое шипение, полное боли — аж у самого внутри всё передернуло. Всё же, такие раны не заживают настолько легко… Убедившись, что ему хоть относительно «комфортно», я вернулся в комнату, чтобы немного убрать эти чертовы «следы». Я знал, где найти пакеты для мусора, и это не заняло много времени. «Думаю, он не будет против расстаться с этой вещью, особенно после всего этого». Оставив пакет у дверей, чтобы забрать на выходе, я вернулся в ванну. «Неужели я так же выглядел в те дни? Нееет. Я был обижен и взбешен, а он словно предан и уничтожен. Просто раздавлен». — Сможешь это пережить? На меня посмотрели глаза, в которых невозможно было прочитать ничего. Совершенно неподвижно он сидел в воде, покрытый отметинами, царапинами и, вероятно, совсем не замечая всей этой боли, сконцентрированный лишь на осколках своего внутреннего мира. — Ты же смог. Охрипший голос, который я до этого уже слышал, отдавшийся эхом в комнате, сыграл на каких-то моих струнах души, выводя на столь несвойственные мне откровения: — Мне было тяжело, хоть это был и не первый раз. Что-то вроде удивления промелькнуло в его глазах: — Не первый? Не желая повторять этого, я просто кивнул. Задумчиво смотря куда-то, он отвернулся от меня, попросив лишь подать губку для тела. «Он действительно намного сильнее, чем я». *** Когда квартира была проветрена, все улики и свидетельства убраны, а тело моего пострадавшего друга в максимально возможной степени очищено, подлатано и расположено на старом, но верном раскладном кресле, тишина окутала комнату. Из окна доносились звуки улицы, иногда было слышно громкие восклицания прохожих, перемешивающихся со всяким прочим шумом, но казалось, что гостиная окружена вакуумом, не позволяя чему-либо извне потревожить это мрачное настроение, но мы и сами к этому не стремились. Ближе к вечеру, несмотря на постоянный приток свежего воздуха, духота начала наполнять комнату. Давящая атмосфера становилась всё гуще, сжимая горло в своих объятиях, а мы всё продолжали сидеть в тишине, не произнося ни слова. Точнее, мы общались, именно в этой тишине, немом присутствии друга, деля всё это на двоих. «И как мы вообще докатились до такого? Когда наши взаимоотношения стали именно такими, когда достаточно просто быть вместе.?» Моим размышлениям не было суждено развиться в что-то другое: с кухни начала доноситься незатейливая мелодия звонка. — Т-телефон… Хриплый голос, донёсшийся с кресла, снова заставил моё сердце сжаться. — Сейчас принесу. Мелодия ещё не прекратила своего надрывного крика, когда я принес аппарат его владельцу, а, нажатая непослушными пальцами клавиша, не дала ей дойти до апогея. — Слушаю… -… «Я не знал, кто ему мог позвонить, даже на экран не смотрел. Семьи — это было одно из немногого, что мы не обсуждали. Хоть что-то хотелось оставить нетронутым…» — Да, это я, давно не созванивались… -… Но сейчас я внимательно следил за ним, присев на пол у дивана. Отчего-то было такое чувство, что если я сейчас хоть что-то упущу, то это будет непростительно — Нет, я… Что?.. -… Его лицо мгновенно вытянулось, в глазах промелькнуло осознание чего-то, страх, ужас, но он старался продолжать говорить максимально спокойным голосом. — Да. Хорошо. Я приеду, как смогу. Примите мои соболезнования… -… Через несколько секунд его рука вместе с издающим последние тихие гудки телефоном безвольно повисла, едва не касаясь пола. Взгляд был устремлен куда-то вверх, а в глазах снова ни одной эмоции. И лишь тихое: «Так вот, что значило, что у тебя нет времени…» Тишина, что была здесь до этого, теперь казалась просто островком спокойствия. Сейчас же всё пространство вокруг ощущалось болотом, затягивающим в свою смертоносную трясину. Не выдержав этого и пары минут, я решил тихо спросить: — Что случилось? Говорить он начал не сразу. Отпустил телефон, позволив тому упасть на пол, провел ладонью по лицу, словно собираясь со столь необходимыми ему силами и снова, хрипя и запинаясь, начал говорить: — Мой друг… Друг детства… Б-был сегодня днем найден м-мертвым. Предположительно сердеч-чный приступ… Полученная информация требовала времени для переваривания. «Что он сейчас сказал? Что он прошептал себе до этого под нос? Время? Друг? Умер? Что за.? Стоп. Стоп. Стоп. Соберись. Ему в подобной ситуации вообще не позавидуешь». Всё это, навалившееся, же просто убивает его морально и физически. Поэтому, собравшись с силами, я понял, всё, что я могу сейчас сделать — это поддержать его. — Я хочу помочь тебе справиться с этим. «Какого черта я вообще несу? Почему я должен сейчас быть здесь? Не понимаю, ничего не понимаю… Как это случилось? Когда это началось? Но что ещё хуже, когда это всё закончится… Что я буду делать?» Я ждал его реакции на мои слова, но он лишь смотрел. Внимательно всматриваясь в мои глаза, словно пытаясь увидеть что-то, о чем даже я не подозревал. — Ты и так уже сделал очень много. Я не знаю, какими словами можно было бы выразить мою благодарность. Тихо, но четко произнесенное каждое слово впивалось куда-то внутри меня, заставляя настоять на своем. — Но я хочу помочь. Тебе же это нужно. На таком же основывается наше соглашение, разве нет? С этого началась наша… дружба. «Черт. Черт. Черт. БЛЯТЬ! Твою мать! Я же не хотел.! Ааа! Ладно. Ладно. Это только для того, чтобы он успокоился. Если его сейчас оставить, то может произойти непоправимое. Я уверен. Чувствую это, сука» И снова внимательный взгляд. Почему мне от этого немного не по себе? Он просвечивает меня, что-то видит, понимает? Я запутался. Прошу, перестань. — Ты..? По-прежнему не спуская с меня взгляда, он остановился на полуслове. «Снова эта гнетущая атмосфера неопределенности. Пожалуйста, прекрати так делать! Я не хочу вытаскивать из тебя каждое слово клещами!» — Я… что? — Нет. Ничего — Но я… — Я принимаю твою помощь. «А? Я испытал облегчение? Почему?» — Сможешь съездить со мной на кладбище, чтобы навестить могилу? — Разве ты не собираешься присутствовать на самой… Эм… Церемонии? Нахмурив брови, он, наконец, отвернулся от меня, позволив мне выдохнуть. — Н-нет. Пусть там соберется только семья. Я лучше сам. Отдельно. «Если они долго не общались, то, наверно, это будет правильно, но, отчего мне по-прежнему так неспокойно?» — Хорошо. Не забудь сообщить, когда решишь ехать, я сам отвезу тебя. Ответом мне был слабый кивок. А ещё через пару минут я услышал размеренное дыхание спящего человека. «Слишком много потрясений для него одного. Но не волнуйся. Я помогу». *** Почти через неделю, которую я провел в его квартире, не давая оставаться в одиночестве, он попросил отвезти его на могилу. Без лишних разговоров, собравшись, мы отправились по печальному, но всем известному маршруту. Земля ещё не успела уплотниться, простой деревянный крест с обычной фотографией. Ни калитки, ни заборчика, ничего ещё не установлено. Это ещё только предстоит сделать семье погибшего. «Подобные места всегда нагоняют тоску. Так неуютно». Остановившись немного в отдалении, я позволил ему остаться наедине с самим собой, но не мог заставить себя отвести от него взгляда. Ветер доносил до меня звук его речи, но разобрать хоть слово мне не удавалось. Да и надо было? Определенно нет. Уж этого я точно не хотел. Ему это было очень нужно. Его голова была склонена, он всё что-то говорил, говорил, плечи дрожали, наверно, плакал, руки дрожали, пока он сжимал в них землю, что взял с могилы своего друга. «Наверно, они и правда были очень близ…» — Ненавижу тебя! Как же я рад, что ты сдох! Будь ты проклят! Проклят! ПРОКЛЯТ! Выкрикивая уже последние слова и швырнув землю обратно, он рухнул на колени, не скрывая своих слез, разрыдавшись в голос. Я рванул к нему, упал рядом с ним на колени, сжимая его руки, чтобы успокоить его, привести в чувство, потому что казалось… Если я этого не сделаю, он просто вырвет себе сердце. Своими собственными руками. На этой чертовой могиле, где наши колени утопали в грязи свежевзрыхленной земли. По пути домой он не проронил ни слова. А когда добрались до его квартиры, он категорически отказался пускать меня внутрь. Не понимая, что происходит, я смотрел с недоумением на него, задавая лишь один вопрос: «Почему?» Не смотря на меня, он ответил, что хочет побыть один. «Ты думаешь, что я тебя оставлю одного в таком состоянии?» — Ты что вообще о себе возомнил? — злость, что сверкнула в его глазах, заставила меня отступить. — Пуп земли выискался! Думаешь, что я без тебя ничего не могу?! Уйди! Оставь меня в покое! Списывая его состояние на шок, смотря в его всё ещё красноватые от слез глаза, я только кивнул. — Я приеду завтра утром проведать тебя. — Можешь не утруждаться. — он уже открыл дверь квартиры, собираясь войти. — Я всё равно приеду. На секунду задержавшись в проходе и снова смотря на меня своим анализирующим взглядом, он просто прошептал: «Черт с тобой». И дверь закрылась. Постояв ещё пару минут, глупо смотря на неё, наполненный мрачными чувствами, я пошёл вниз, отправляясь к себе домой. Собственная квартира встретила легким запахом пыли и тишиной. Я что-то делал, готовил еду, переставлял вещи, но не мог отделаться от чувства, что здесь что-то не так. Сон, так же наполненный беспокойством, как и все мои мысли, прервался, когда на часах не было и шести часов утра. Легкий завтрак, который не лез в горло, был призван лишь для коротания времени. «Чертова минутная стрелка. Ты всегда была такой медленной?!» Не дождавшись, когда перевалит за семь утра, я покинул свой дом. Я не понимал, откуда взялось это беспокойство, почему не могу найти спокойствия, почему душа рвется на кусочки, из-за опасений за него. Я ехал как можно скорее, взлетел по лестнице в подъезде, перепрыгивая через ступеньки. Не давая себе выдохнуть, дрожащими руками пытался вставить ключ в замок. Когда это получилось, провернул традиционные пару раз и просто ввалился в квартиру,. чтобы покинуть её позже в сопровождении полицейских, задающих мне вопросы о нем. В ушах звенело, перед глазами всё ещё его болтающееся под потолком тело. Не помню, что я бросился делать в первую очередь… Снимать его, вызывать скорую, полицейских… Но я помню его холодные руки. На лицо и смотреть не хотелось. Такое ставшее мне близким, такое перекошенное, но одновременно… спокойное? Я понял, почему не хотел оставлять его одного. Потому что, сука, чувствовал, что это точно добром не кончится. Неужто его квартира проклята и способна притягивать только несчастья? Пока ждал приезда хоть кого-нибудь, чувствуя, как сердце просто разрывает ребра изнутри, я лихорадочно осматривал комнату на предмет того, что его заставили сделать это, что он не сам решил свести счеты с жизнью, но как на зло, в глаза бросился лист бумаги, что лежал на столе. «Записка?» С трудом отпустив его руку, я подбираюсь к столу. «Почему в глазах всё плывет? Я… плачу?» Сквозь легкую пелену пытаюсь разобрать буквы, образующие слова. «Прости, Босс, что обращаюсь к тебе твоим старым прозвищем. Но я просто знаю, что именно ты первым найдешь меня. Просто знаю. И ты знай, что меня никто не заставлял. Я принял это решение сам. Из-за меня пострадало слишком много людей. Мой друг, в котором я не смог увидеть, что его беспокоило, ты и даже я сам. Я сам виноват в своей судьбе. Виноват в каждом событии. Вся моя жизнь была чередой несчастий, ошибок, неверных решений, отрицаний, что копились, соединялись, формируясь в громадный снежный ком. И в итоге, всё это ударило по мне самому, уничтожив до самого основания. И даже в последнее время, я продолжал разрушать людей вокруг себя. Точнее, одного человека. Тебя. Я вижу это по твоим глазам. То же, что всегда отрицал во взгляде своего бывшего лучшего друга. И я не хотел, чтобы это перерастало во что-то большее. Я боюсь своего будущего, боюсь того, во что это может вылиться. Боюсь того, как я влияю на людей. Боюсь того, что ещё может случиться по моей вине. Поэтому, я принял решение. Я поставлю во всём этом точку. Закончу всю эту череду несчастий вместе с их главным источником, со мной. Прошу принять это моё решение. Прости меня и прощай». В недоумении я перечитывал его последние слова снова и снова, снова и снова, пока на моё плечо не легла рука полицейского. Чуть позже, выяснив обстоятельства моего появления в квартире, но продолжая коситься на меня, они передали меня подъехавшей скорой, вкотившей мне дозу успокоительного. «Мне это было не нужно. Я просто кричал, не видя ничего из-за тумана в глазах, но… это ведь нормально для меня, да? Обычное поведение. И я просто не хотел отдавать им его тело. Хотя да. Это уже что-то ненормальное. Но ведь, меня можно понять, да? Я потерял своего друга! Он покинул меня. Он оставил меня одного. Он… предал меня, позорно сбежав, даже не попробовав бороться. Сука». Последующие события слились в одно сплошное смазанное пятно. Полицейские, медики, какие-то люди, представившиеся родней, слезы других, мои собственные сумбурные эмоции. Меня бросало из стороны в сторону, погружая на самое дно моих размышлений, в самую глубокую бездну, наполненную мраком и отчаянием. Меня просто разрывало от всех событий, что происходили со мной, с ним, с нами. Я думал, думал, снова и снова переваривая всё то, что происходило между нами, анализируя и сравнивая с его письмом, и не понимал ровным счетом ничего. «Ты явно хотел что-то мне сказать. Что-то очень важное, но ты выбрал слова, которые мог понять только ты, но, сука же ты, ты же собирался это сказать МНЕ. Ты, блять, ты никогда не мог подобрать нужных, понятных слов. И сейчас… Ты снова это сделал. ТЫ СНОВА ЭТО СДЕЛАЛ! Ты не сказал мне ровным счетом ни-че-го. Спасибо, приятель. Охуенная шутка. Отлично попрощался». День получился слишком насыщенным на события. Всё что-то мелькало перед глазами, что-то происходило, но меня это не волновало. Я не помню как добрался в тот день до дома. Что я делал после того, как за мной закрылась дверь? Почему наутро мои руки были в царапинах? Почему столько сломанных вещей в квартире? «Кто-то залез, пока меня не было… или это всё… я?» Уборка в доме заняла день. Уборка в голове — неделю, пока уже я не стоял над его могилой. Запах мокрой травы ранним утром после ночного дождя должен был бодрить, но ни черта подобного. Он раздражал. Мой мозг и так не отдыхал ни минуты с обнаружения его тела. Кошмары нахлынули с новой силой, ни давая забыть о случившемся ни на одну чертову секунду, заполняя собой всё моё существование, как ночью, так и днем. Всё время хотелось позвонить или поехать к нему в квартиру, но… теперь это не имело смысла. Вообще. Там больше никого не было. Гнев и обида на него разрастались с новой силой, заставляя меня вспоминать то, каким я был почти год назад. Я снова стал срываться на людей, вечная ненависть ко всем и вся стала моим постоянным состоянием. Я видел обреченность в глазах сотрудников и что-то типо… оправданного «я знал, что такие люди не меняются». «Вы, блядь, вообще в курсе, что мне пришлось пережить?! Через что я прошёл?! Сколько боли мне это принесло?! Неблагодарные ублюдки! Лучше бы вы так работали, как горазды языками чесать». И я выговаривал всё ему. Тому, над чьей могилой я сейчас стоял. Это всё его вина. Сам перекроил, перестроил и сбежал. — Потрясающе, чувак. Ты бесподобен. Ну и пидор же ты. Ублюдок. Как ты посмел умереть? Как ты посмел бросить меня, оставив эту ебучую записку, из которой всё равно нихера не понятно?! Весело тебе, сука, да?! ВЕСЕЛО?! ОТВЕЧАЙ, ТВАРЬ!!! Вертел мной как хотел, говорил, что хотел, и теперь вот это?! «Поможем друг другу, залижем раны» — вранье всё это! Ублюдок, мразь, сука, ненавижу тебя, ненавижу… НЕНАВИЖУ! «Что? Почему я задыхаюсь? Почему я не могу дышать? Почему спазмом сжимает грудную клетку? Откуда это сосущее чувство пустоты, предательства и страха одиночества? Почему опять плывет перед глазами? Почему ноги не держат, а руки дрожат, как в лихорадке? Я не понимаю, не понимаю, что со мной? Меня всего разрывает на куски… Больно. Больно. Как же больно». Не в силах сопротивляться напряжению, просто даю ногам согнуться в коленях. Тяжело дыша, не понимая, что со мной происходит, поднимаю глаза на черно-белое фото. — Скажи, зачем ты это сделал? Мы же могли справиться с этим вместе… Как раньше, как тогда, когда всё это началось. Так почему? Почему ты решил всё за нас? Что такого ты увидел во мне, что тебя испугало?! Почему ты не захотел просто поговорить со мной?! Я же… Только благодаря тебе я стал лучше, так почему? ПОЧЕМУ?! ЧТО Я СДЕЛАЛ НЕ ТАК?! ОТВЕТЬ ЖЕ МНЕ, ПОЖАЛУЙСТА!!! ПОЖАЛУЙСТА!!! Я… я так хочу снова тебя увидеть… Прошу, вернись… В тот раз… я не заметил, как снова пошёл дождь. Не заметил, как пальто начало промокать насквозь, а руки стали дрожать уже от холода. Не заметил, что зубы стучат друг о друга, когда я всё продолжал ругать, ненавидеть, просить, прощать, умолять, благодарить. Не обратил никакого внимания на человека, что тащил меня в сторону какой-то постройки, предлагал полотенце, горячее питье. Я слышал, что он говорил, но совершенно отказывался слушать. Мне было плевать на всё и вся. Моя жизнь окончена. Меня больше никто не сможет вытащить из этого болота. Я больше не смогу ни к кому привязаться, не смогу никому открыться. Не смогу никого принять, как дорогого мне человека… Не смогу принять… Пустота внутри, липкий холод в душе… Отвратительное чувство… Одиночество? Да. Точно. Оно и есть. Я остался один. И больше никого нет рядом со мной. Ни-ко-го.