***
Урок по химии сегодня начинается с новой темы и всё время сопровождается назойливыми взглядами одноклассников. Как бы я ни повернулась, что бы ни сказала, каждый вдох они пристально ловили, гадая, в какой момент ждать очередного столкновения с Кларой. Всё это дико раздражало и мешало концентрироваться на теме. Впрочем, не мне одной сегодня было не по себе. Клара, как я успела отметить беглым взглядом, пришла в школу с внушительными синяками под глазами и почти всё время молча пялилась в свою тетрадь, сидя в конце класса. Неподалёку от неё сидела Айза, которая обычно обитала в районе первой парты, а сегодня решила пересесть на последнюю. Никто из них не смотрел в мою сторону. Зато Альберт выглядел настороженно. Мы так и не поговорили со вчера, и я смутно догадывалась, что должна как-то выразить свою благодарность. Очень смутно. Мистер Росси сразу после объяснения темы принялся раздавать задания и вручил каждому ученику по варианту. Он хитро подмигнул классу, сказав, что набравший наименьшее количество баллов останется с ним мыть колбы из-под особо опасных химических соединений. - Всё равно от такого ученика нет никакой пользы для будущего химии. А когда дело касается собственного выживания, есть шанс исправиться и наконец начать мыслить. Очень педагогично. Я скучающее записывала формулы веществ, вступающих в реакцию, а под конец урока решила забить на последнюю задачу. Моего «хорошо» мне вполне хватит. Если, конечно, всё сделано верно. Когда звенит звонок, Альберт относит наши листы на стол к мистеру Росси, который неожиданно просит меня задержаться, чтобы обсудить последнюю работу. Я неуверенно киваю однокласснику, чтобы он шёл без меня, и мы остаёмся с учителем в пустом кабинете. Мистер Росси прикрывает дверь и осторожно улыбается. - Вот уж, какие меры предосторожности приходится предпринимать, чтобы поговорить наедине. - Так вы хотели поговорить не об уроках? - Да. То есть не совсем, - мистер Росси бунтарски усаживается сверху на учительский стол. - Я вчера стал свидетелем разговора о вашем конфликте с Кларой. И хотел бы узнать, всё ли у тебя в порядке, - мистер Росси выразительно смотрит на пересекающую моё лицо царапину. Я даже успеваю удивиться. Когда это химик так проникся моей персоной? - Всё в норме. Мы, вроде как, поговорили с директором, и он.. - Да, но что именно произошло? - учитель вглядывается в меня так пристально, словно хочет прочитать мои мысли по движению глаз. Что за нахрен? - Просто она бросилась на меня. И нет, я не знаю, что там щёлкнуло в её крашенной голове, - я хмуро посмотрела на мистера Росси, который вскинул руки в примирительном жесте. - Прости, что вмешиваюсь. Ведь ты девушка с непростой судьбой, и я обеспокоен произошедшим. - Давно ли? - Что? - Давно ли вы решили за меня беспокоиться? - я говорю это почти насмешливо, догадываясь, что за такой тон мне ничего не будет. Мистер Росси неопределённо хмыкает и говорит что-то о «достаточно внушительном сроке». - В любом случае, если что-то произойдёт, ты можешь рассчитывать на помощь учителей. - Спасибо, - я слегка пожимаю плечами, невольно выражая неуверенность. Учитель, кажется, замечает это, потому что на его лице появляется лёгкая улыбка. - Хорошо, можешь быть свободна. Я отъезжаю к двери и уже на пороге слышу, как мистер Росси выражает свою надежду на то, что я набрала достаточно баллов, чтобы не оставаться мыть с ним колбы. - Подсуживать не буду, - он доброжелательно улыбается, а я поджимаю губы и покидаю кабинет. Вот уж никогда не знаешь, чего от него ожидать. Я планировала поговорить с Альбертом перед геометрией, но миссис Лоренцо уже поджидала нас в классе и, как только мы показались на пороге, сразу начала проверку домашнего задания. В ответ на робкие возмущённые голоса, она пояснила, что вчера было упущено много времени и нужно всё наверстать. Ага, как же. Она просто создаёт иллюзию контроля, чтобы на её уроках никого больше не забирали в кабинет к директору. - Вообще-то вчера была алгебра, - Альберт тихо бормочет это, уткнувшись в тетрадь, и я слегка киваю в ответ. Видимо, все понимают происходящее. Я благополучно забила на домашнюю работу, но у меня ничего и не спрашивали. Клару проверка тоже обошла стороной. Весь урок миссис Лоренцо беспокойно поглядывала на нас, и вместо объяснения новой темы она то и дело вызывала учеников к доске, чтобы те решали примеры. Мне тоже досталось задание, которое пришлось выполнять письменно, и от которого я была в полной прострации. К счастью, рядом был Альберт, добросовестно рисующий на отдельном листке решение моей задачи. Я даже не удосужилась его переписать и сдала в таком же виде под конец урока. И кто говорит, что девочки должны лучше учиться в школе? На физику мы опаздывали из-за того, что миссис Лоренцо заставила весь класс под конец думать над сложным примером. Недовольный мистер Бруно встречает нас новостью о лабораторной работе и просьбой разделиться на пары. У физика было собственное представление о командной работе, поэтому вместо напарника в виде Альберта мне достаётся лабораторная с Айзой. Одноклассница почти не разговаривает и только изредка шёпотом сообщает посчитанные значения. Не сказать, что мне очень уж хочется общаться, но я так и не поговорила с Альбертом, что меня крайне нервировало. Наверное, почти так же, как запах тостов из бумажного пакета. Эти яблочные куски, зажаренные вместе с хлебом, вызывали тоскливое урчание желудка, но я не могла заставить себя к ним прикоснуться. Почему? Наверное, это означало бы.. Я мысленно себя одёргиваю, так и не решаясь додумать до конца. Хватит с меня того, что в голове и так постоянно крутятся всякие непрошеные мысли. Только проблем с едой опять не хватало. Я смотрю на тихую, молчаливую Айзу и непроизвольно думаю, а есть ли у неё такие же проблемы. Знает ли она хоть что-то о том, какого может быть мне. Да, в её жизни есть свои трудности, например, общение с одноклассниками, другой язык, но разве это так же важно, как лишиться ног? Иметь дерьмовых родителей? Она никак не пытается разрешить мои сомнения, и я решаю, что люди вокруг просто не знают о том, что такое настоящие проблемы. Вряд ли это может понять хоть кто-то из них. С физики мы наконец уходим вовремя, и по дороге на историю я прошу Альберта о разговоре. Он сегодня в какой-то строгой чёрной рубашке, придающей его лицу похоронный вид. Когда я озвучиваю свою просьбу, одноклассник серьёзно кивает, и мы отходим в сторону. Конспирация на уровне химика, не иначе. Всё это показалось мне довольно комичным, поэтому мой первоначально серьёзный тон сменился на скучающий. - Я просто хотела сказать тебе спасибо за то, что помог вчера. Если бы не ты, эта стерва бы и не такое устроила. Несмотря на ситуацию, говорить о Кларе было неприятно. Признать, что я так просто подверглась нападению равно тому, что бы расписаться в собственной беспомощности. - Ты не должна благодарить за это. Обеспечить твою безопасность для меня так же естественно, как, - Альберт запинается, теряя слова, и заканчивает неловкой шуткой про «как дышать». - Знаешь, мне не очень понравилось вчера, что она.. - теперь запинаюсь уже я. Как сказать об этом тому, кто непосредственно относится к этой теме? К тому, кому я, по выражению Клары, прихожусь «подружкой». Альберт, кажется, понимает, о чём я хотела сказать, потому что смущённо отводит взгляд в сторону и говорит, что Клара «просто была не в себе». Да уж, действительно редкий случай. Она не в себе, и даже кто-то не в ней. От такого немудрено поехать крышей. - И ещё. Прости меня, что так веду себя. Так.. Зажато? Агрессивно? Отстранённо? Альберт хочет что-то сказать, а я неожиданно для самой себя выдаю: - Просто у меня сейчас сложное время. Я застряла в болоте из своих страхов, депрессии и отсутствия пути. Но при этом я даже не хочу ничего менять, потому что всё мне кажется бессмысленным. Меня пугает настоящее, но ещё больше пугают разговоры о будущем, - кажется, я впервые доверяла кому-то так много. - И завтра ещё эта встреча с психотерапевтом, - последнее я говорю совсем тихо, буквально шепчу себе под нос, но Альберт всё понимает. - Мне так жаль, что это всё навалилось на тебя. Я не знаю, могу ли сделать что-то, чтобы облегчить твоё состояние, но могу представить, как тяжело тебе находиться в этом мире, где всё так не приспособлено под тебя. Мой прилив робкой благодарности мгновенно покрывается льдом холодной отстранённости. Он так ничего и не понял. Так и не увидел.. Видимо, моё выражение лица так сильно изменилось, что Альберт беспокойно заёрзал. - Всё в порядке? - Да, - я устало отмахнулась, не в силах что-то объяснять. - Идём в класс. Последним на сегодня был итальянский, где я традиционно обитала на последней парте. Когда мы зашли, мисс Эрика неодобрительно посмотрела на мою царапину на лице. Я смерила класс быстрым взглядом, а одноклассники ответили мне долгим, сверлящим поглядыванием в спину. Впрочем, сам урок прошёл довольно спокойно, а я была слишком расстроена, чтобы с кем-нибудь ругаться. Перед выходными мы получили кучу домашней работы, половину из которой я уже прикинула не делать. Когда мы выходили из школы, у ворот уже ждала Сарита. Всё-таки отсидеть все уроки в школе довольно необычное чувство. Не нужно даже озираться по сторонам, пробираясь к автомобильной парковке с видом «нас просто отпустили пораньше». - Ты завтра придёшь? - Не захочу, так заставят, - я слегка фыркнула. - Я был рад поговорить с тобой сегодня. - Ага. Хотелось бы мне также. Сегодня Сарита вновь решила попытать удачу с тренировками и поинтересовалась, не хочу ли я на них съездить. Я, разумеется, никуда не хотела, но мне стало жаль Сариту, которой всегда приходится меня уговаривать, и я согласилась. Приободрённая моим ответом сиделка снова решила было заговорить о еде, но я категорично отказалась. Утренние бутерброды всё ещё якорем висели на моей шее, но я бы ни за что не решилась об этом сказать. Мы ехали, и я думала о том, что меня снова пытаются засунуть в рамки жёсткого графика, щедро подкрепляемого родительским одобрением и общественным удовлетворением. В противном случае, я становлюсь социально порицаемым инвалидном и вечным грузом на шее несчастных родителей. Вообще-то это довольно обидно. - Блюбелл? - Мм? - Перед началом тренировки я должна убедиться, что ты хорошо поела. - Я.. - А ты поела? - Я..нет, - не хотелось врать Сарите. Да и запах бутербродов меня выдавал. Сарита вздыхает. - Давай я не буду спрашивать тебя, почему ты так поступаешь, а ты взамен просто возьмёшь и съешь завтрак? Или мы можем куда-нибудь заехать? Я замечаю испытывающий взгляд сиделки в окно заднего вида и молча достаю кусок зажаренного хлеба из пакета. Вкус почти не чувствуется. Её лицо выражает удовлетворение, и дальше мы продолжаем движение под весёлые песенки радио. Когда мы приезжаем к спортивному комплексу, я заглатываю последний кусок. Он липкий, сладкий и оставляет на пальцах вязкую карамель. Сарита не позволяет мне убрать её самостоятельно и вытирает грязь с моих рук.***
После тренировки руки и плечи неприятно болят. Я пытаюсь делать английский, но не могу придумать ничего на тему «Кем я хочу стать через 10 лет», потому что всё, чего я сейчас хочу, остановить дикую тошноту, скручивающую кишки. Под конец занятия мне стало совсем невыносимо, из-за чего пришлось экстренно использовать бумажный пакет, вернув ему бутерброды в несколько переработанном виде. Родителей дома ещё нет, и я слабо надеюсь, что Сарита не скажет им о моих гастрономических успехах. Если мать об этом узнает, скажет, что я опять специально не ем им «на зло», а потом устраиваю приступы булимии. Когда Сарита заглядывает в комнату, я умудряюсь нацарапать предложение о важности своевременного выбора для успешного будущего. Она в нерешительности смотрит на мои потуги сделать вид, что всё хорошо. К счастью, её отвлекает звонок, благодаря которому сиделка поспешно выходит из комнаты. В это время я потихоньку втягиваю ноздрями воздух, силясь не вывалить на тетрадь содержимое желудка. От этого усилия у меня даже выступил пот на лбу. Его капелька скатилась на тёмное дерево, извернувшись некрасивым пятном. Я пытаюсь сконцентрировать внимание на английском, чтобы отвлечься. Закинуть подальше мысль о стоящей у горла тошноте. Но стоит мне подумать о том, что родители увидят меня в таком виде, о криках матери и отстранённом отцовском покачивании головой, я тут же упираюсь в столешницу мокрыми от волнения ладонями. Сарита торопливо приходит в комнату с каким-то ведром, которое услужливо подаёт в мои холодные трясущиеся руки. Я пытаюсь сдержаться, но очередной рвотный позыв скручивает настолько, что приходится прямо с волосами свеситься в ведро. Сиделка поправляет запачканные в рвоте пряди, а мне кажется, что я по меньшей мере исторгаю из себя содержимое желудка за неделю. Как только я с тяжёлым вдохом отрываюсь от ведра, мои глаза сталкиваются с напуганным взглядом матери, застывшей в дверном проёме.***
Я напряжённо смотрю в глянцевый белый потолок, выискивая отражение знакомых предметов на гладкой поверхности. Делаю это больше машинально, мыслями теряясь где-то между редких бликов, скользящих по потолку. Рядом тоскливо стоит ведро, не опустошённое после очередного рвотного захода. Зад неприятно саднит после нескольких сделанных уколов от вызванных обеспокоенными родителями медиков. Они, вроде как, должны были помочь мне избавиться от рвоты. Глядя на заполненное ведро, я думаю, что самым непосредственным образом. Всё тело противно ломит, во рту стоит отвратительный привкус, волосы спутались и пропитались запахом рвоты, а я всё не могу уснуть, чтобы наконец отключиться от этого кошмара. Ужасы из снов сегодня царствуют наяву. Ближе к двум часам тошнота совсем отступила, оставив меня с чувством тупого, ноющего напряжения. Я отворачиваюсь от зловонного ведра и достаю из-под подушки телефон. Кажется, что сейчас, наедине со своей болью, я одна в целом мире. Сарита меня сегодня оставила, хотя я просила её не уходить. Мы сами со всем справимся. Моя мать вечно хотела производить впечатление заботливой и умной женщины, у которой всё под контролем. Но на самом деле она просто позёрка. Её стараниями я лежу совсем одна с этим вонючим ведром, не имея возможности даже попросить кого-то его унести. Я испытала такой острый приступ отчаяния. Одна. Как всегда одна. Яркий свет от экрана наполнил комнату, сильно резанув по глазам. Фейсбук высветил мне уведомление о том, что моя заявка в друзья принята. Едва не выронив телефон от волнения, я открыла свою страницу, на которой в списке друзей теперь красовался Закуро. Я нашла его профиль сегодня где-то между двенадцатью и часом ночи, когда пыталась скоротать время, призывая долгожданный сон. Впрочем, когда я увидела, что мои поиски так быстро дали результат (да ещё какой), я мигом перехотела спать. Вот только я не думала, что он ответит на заявку так быстро. Да и ответит вообще. Я смотрела на значок, показывающий его «online», и не понимала, зачем вообще это сделала. Разве мало было всего, что здесь происходит? Нужно ещё добавить волнение из-за какого-то.. Закуро? И тут сердце дрогнуло при виде совершенно неожиданно обрушившегося на меня сообщения. - Чего не спишь мелочь? Несмотря на рой мыслей в голове, я невольно отмечаю, что с пунктуацией у кого-то явно непорядок. Но какая, к чёрту, разница. Что мне ответить? Как не показать свою полную коммуникативную несостоятельность? Я злюсь на себя, что вообще об этом думаю. Какая разница, что этот самодовольный индюк вообще обо мне подумает. Действительно, какая? Я заношу палец над виртуальной клавиатурой, и тут мне приходит ещё одно сообщение. - Решила меня теперь и тут достать? От досады я больно закусываю губу и тот час жалею об этом. На ней остался след рвоты, теперь попавший на язык. Пока я поспешно сплёвываю вязкие слюни в ведро, телефон светится ещё одним сообщением и затихает. Я уже разозлилась на себя за то, что сделала такую глупость и нашла его профиль. Лежала бы себе спокойно, обнималась с ведром, увлажняла бы подушку. А теперь он ещё и считает, что я ищу его специально, чтобы «достать». Идиот. Форменный придурок. Тем не менее сердце глухо стучит, и я с придыханием открываю последнее сообщение. - Вообще то я собирался спать. - Ну и вали. Я успею написать это быстрее, чем обдумываю происходящее. Сообщение уходит, а я только взволновано прикрываю рот рукой. С одной стороны, так только с ним и надо, но с другой.. Закуро что-то печатает, а затем таинственно замолкает. Проходит пять минут. Десять. После пятнадцати я перестаю бесполезно обновлять новости на фейсбуке и откладываю телефон. Адреналин стал постепенно спадать, и мне впервые действительно захотелось спать. Видно, моя затея всё же имела какой-то смысл. Я выключаю телефон и рассеянным взглядом ловлю блики на потолке. Веки становятся тяжёлыми, и я впервые за всё время чувствую усталость, клонящую в сон. Вместе с ней приходит странное опустошение, сменяющее мечущийся внутри ураган. Я собираюсь было убрать телефон обратно, но тут экран вспыхивает, показывая, что время клонится к трём, а мне пришло очередное сообщение. С новым приливом волнения я захожу в нашу переписку с Закуро и вижу отправленную фотографию. На ней он лежит в темноте, откинувшись на какую-то бесформенную домашнюю подушку и показывая средний палец.