– Милый… а ты меня любишь?
– Конечно, – не сводя глаз с огней вечерней улицы, подмигивающих редким прохожим, я выдохнул горький дым и почувствовал, как меня обхватили тонкие руки, к спине прижалась тёплая обнажённая грудь. Лёгкий запах алкоголя на мгновение повис в воздухе.
– Правда?
– Ага, – я поморщился. Знает же, что ненавижу эти вопросы. – Замёрзнешь. Иди в комнату.
– А мы продолжим? – Карина отстранилась и попыталась перехватить мой взгляд.
– Да. Иди. Я ещё покурю.
Балконная дверь, наконец, приглушённо хлопнула. Пепел с кончика сигареты осыпался и, подхваченный ветром, унёсся, рассеиваясь. Конечно, стоять на открытом балконе в одних джинсах в конце февраля было не лучшей идеей, но холода я почему-то больше не ощущал.
Из комнаты послышалась возня, а затем тихо заиграла быстрая, больше подходящая для клуба, а не для домашнего вечера композиция. Я закатил глаза, в который раз удивляясь вкусовым предпочтениям своей новоиспечённой девушки.
С Кариной Горской я познакомился в начале месяца, случайно столкнувшись на улице, когда она, пьяная и глубоко несчастная, искала на асфальте ключи. Пожалел, нашёл пропажу, проводил до квартиры и… остался. Ей тогда было всё равно с кем продолжать банкет, а мне это было необходимо. В тот вечер я впервые выплеснул всю свою злость, раздражение и горечь единственным более-менее адекватным способом, не ввязываясь в глупые драки и не калеча себя. Воспользовался состоянием девушки? Возможно. Но на утро она просто улыбнулась и, пройдясь по мне оценивающим взглядом, сообщила, что хочет быть со мной.
Модельной внешностью Карина не отличалась, но сразу приковывала взгляд своей необычной грацией, плавными почти кошачьими движениями и раскосыми глазами с хитринкой. Я искренне считал её восхитительной. Невысокая, тонкая словно девочка, с пышной копной чёрных вьющихся волос, она меня действительно привлекала. К тому же, оказалось, что с Горской очень просто общаться, несмотря на то, что нам было категорически не о чем говорить. Слова в наших отношениях редко произносились, куда чаще – выстанывались или исступлённо выкрикивались. Карина оказалась безбашенной, часто смеющейся девчонкой, которая обожала клубы, секс и алкоголь. При этом Горская не была дурой, она просто не придавала значения многим вещам, которые являются для большинства людей важными. Она не обременяла себя обещаниями, не считала, что для секса необходимо искать «того самого», она ни черта не знала обо мне, потому что на следующий день забывала всё сказанное, не храня в голове бесполезные факты, а я не знал ничего о ней. Потому что не спрашивал. Мне было всё равно. Я восхищался её умением жить на полную, заводился от её тела, сходил с ума от того, как она позволяла обращаться с собой, не терпя нежности и не прося долгих прелюдий. Но на этом эмоции заканчивались, зацикливаясь, исчезали до следующего траха в её маленькой захламлённой квартире. После физической близости каждый раз накатывало отчаяние и злость, но я с этим справлялся, уходил курить на балкон, охлаждая разгорячённую голову. Гораздо хуже, когда приходила пустота. Весь месяц она постоянно жила где-то внутри, но и её я научился заталкивать в самые потаённые уголки сознания, не вспоминая о том, что пытался забыть, не позволяя ей поглотить меня без остатка. Однако бывало, она вырывалась. И тогда Горская, интуитивно улавливая моё состояние, бескомпромиссно переключала внимание на себя. Она не терпела любых проявлений конкуренции, с трудом позволяя мне быть отстранённым, но никогда не разрешая думать о ком-то другом. А я и сам был бы счастлив не думать. В целом мне нравилась такая жизнь. Ей… наверное, тоже.
Помню, я удивился и промолчал, впервые услышав от неё уверенное «люблю», а она чуть не закатила скандал из-за моей реакции. Глубокие чувства спустя неделю знакомства казались мне глупыми и наигранными, легко объясняемыми банальным влечением, но через некоторое время я понял, что Карина не была ни лицемерной, ни лживой. Просто… не в меру влюбчивый взрослый ребёнок. Её импульсивность и горячность делали душевные переживания сильнее, разжигали их, вынуждая возносить мимолётную симпатию в ранг любви. Разумеется, так же быстро они угасали. Она вообще представлялась сияющей искрой. И без памяти заигралась в страсть, беспечно впуская в гостеприимное сердце... На какое-то время. Её сумасшедшая любовь была сродни бабочкам-однодневкам: красивая, яркая, быстро превращающаяся в ничто… Мне было хорошо с ней. Она отдавалась целиком, без остатка, не думая, не планируя, не загоняясь по пустякам. Она жила так, как чувствовала, так, как я никогда не умел. Поэтому я оставался рядом, пока нам обоим это было нужно. Были ли мы парой? Безусловно, да. Во всяком случае, мы оба в это отчаянно верили.
– Саш, ты заставляешь меня ждать, – лохматая макушка высунулась из приоткрытой двери. Горская одарила меня недвусмысленным взглядом и облизнула губы. – Хочу…
– Иду, – хмыкнул я, выкидывая окурок в дешёвую пепельницу.
Когда спустя время мы, раздетые и влажные от пота, лежали на узкой кровати, Карина тихо, словно боясь моей реакции спросила:
– Милый, ты знаешь, что у тебя на телефоне 10 пропущенных от матери?
– Ебаная привычка копаться в мобиле у всех девчонок в базовой комплектации, да? – равнодушно поинтересовался я, лениво перебирая её мягкие волосы.
– Ну, извини, – фыркнула брюнетка, – всё равно ничего интересного я не нашла... И всё-таки? Может, стоит позвонить родителям, они же…
– Помолчи, – я неосознанно повысил голос, постепенно раздражаясь. В комнате повисла тишина.
«Так, приятель, только не заводись. Иначе на любое твоё слово прилетят её десять. Чёрт…»
– Извини. Зай, давай не будем об этом? – я натянуто улыбнулся в попытке загладить грубость, но споткнулся на чёртовой "зае". Не люблю уменьшительно-ласкательные. Но ей нравится. Вечно коверкает моё имя или выдумывает всевозможных животных.
Не позволяю я себя называть только котом.
– … ладно, так и быть, – девушка тяжело вздохнула, удобнее устраиваясь на моей руке. – Просто переживаю.
– Не стоит.
***
На следующий день я, злой и невыспавшийся, на первом же перерыве был вынужден выслушивать фирменные кораблёвские возмущения, от которых успел отвыкнуть за пару недель.
– Саня, я просто не понимаю! Где ты блять ночуешь? Опять у Карины своей? Или как там её? Почему мне в очередной раз звонит твоя мать? Я, конечно, прикрыл кое-как, мне не сложно, пойми... кстати, по легенде ты потерял телефон и сегодня должен набрать с моего… но блять! – Вадим обиженно воззрился на меня. – Мы вообще друзья или как?
– Друзья, разумеется, – устало кивнул я.
– Тогда какого фига?! Почему нельзя просто сказать, где ты пропадаешь, предупредить? И вообще, знаешь, Карина эта, ничего не хочу сказать, но она, как бы это помягче…
– Вадь! – я на секунду закрыл глаза, убаюкивая нарастающее раздражение. «Он просто волнуется. И хочет как лучше. Остынь» – Вадь… я не просил советов, окей? Поговорим позже.
– Но… Саня! Погоди, стой! Да ты чего?! Сейчас же пара!
Выйдя из универа, я понял, что не знаю, куда, собственно, собрался идти. Просто вновь сбежал от разговора. Конечно, я чувствовал вину перед другом, но иначе не мог. Болтовня о пустяках перестала интересовать, а вопросы о моей жизни вызывали отторжение. Все были в тягость. Даже Кораблёв. Почему нельзя просто оставить человека в покое?
Весь день я бесцельно бродил по городу, периодически отогреваясь в кофейнях. В очередной раз сделал вывод, что чёртово кофе в Москве варится из золотых зёрен. Иных вариантов возможных обоснований его стоимости я решительно не находил.
Когда вышел из качалки с намерением отправиться в общежитие, уже совсем стемнело. Неожиданно зазвонил телефон.
– Ты же говорила, что сегодня не можешь, – вместо приветствия лениво бросил я, увидев на дисплее высветившееся «Любимая». Разумеется, в контакты Карина забивала себя сама.
– Ми-и-илый! Ты заб… ик… заберёшь меня из мрж… миррр… из «Миража»?
– На часах ещё только десять, а Горская уже в дерьмо, – усмехнулся я, в тайне даже радуясь тому, что возникли хоть какие-то планы и посещение общаги можно временно отложить.
– Прости-и-и… я больше не... ик… не буду, – ни капли раскаяния в смеющемся голосе. – Тогда при-и-и... приедешь?
– Да, скоро буду, – я махнул рукой медленно проезжающему мимо такси.
– Спаси-и-ибо! Только позвони, как будешь рядом. Я сама выйду. Хорошо?
– Нихера! Такая сложная фраза и без запинки. Делаешь успехи, – по-доброму усмехнулся я.
– Ну! Не изд... ик… не издевайся! Так ты позвонишь?
– Окей. Отключаюсь.
До клуба я добрался только спустя час. Стоя возле двухэтажного квадратного здания, светящегося всеми оттенками фиолетового, и задумчиво крутя в руке телефон, решил, что неплохо было бы выпить. В конце концов, пятнадцать минут Карине погоды не сделают, а таксисту за ожидание доплачу.
Зайдя в незнакомое помещение, я поморщился от ударившей духоты и поискал глазами барную стойку. Ага, прямо по курсу. Решив не проталкиваться через толпу, а сделать крюк, направился к столикам.
Горскую я узнал не сразу. Сначала бросилась в глаза её пышная кудрявая шевелюра – сложно не заметить. Затем сформировалось всё остальное. Карина, в коротком облегающем платье, сидела на коленях мужчины лет тридцати и, откинув голову, захлёбывалась смехом, позволяя целовать тонкую, перетянутую чёрным чокером шею. Я на секунду замер, прислушиваясь к себе… удивительно, но сердце билось ровно, не отвлекаясь на пустяки. Открывшаяся сцена не вызвала ни ревности, ни обиды, ни злости. Ничего. Лишь толика разочарования: в маленькую однушку, где можно было сбросить стресс, я больше не вернусь. Карина – влюбчивая, я – гордый. А жаль…
Я развернулся и, быстрым шагом выйдя из клуба, сел в припаркованное рядом такси.
– Поехали. На улицу Н-ую, общежитие номер три.
Голодная пустота, спящая внутри, довольно заурчала, потягиваясь, и поглотила меня до конца. Рано или поздно это должно было случиться.
***
Утром я помирился с Вадимом, послушно признав, что я «обмудок, каких поискать» и вообще «отвратительный лучший друг». На мимоходом брошенные слова о том, что мы с Кариной расстались, Кораблёв с каким-то непонятным облегчением выдохнул и, улыбнувшись, заявил, что счастье я своё обязательно найду.
Горская мне больше не звонила.
А я о ней больше не вспоминал, до смешного легко отпустив наши странные мимолётные отношения... Почему не всех получается так легко забыть?..
На смену уже привычной злости пришло равнодушие, пугающее и холодное. Цепкими щупальцами оно утягивало меня на дно. О причинах своего состояния думать я себе запретил. Ведь, в конечном итоге, это всё проходящее. Оно не имеет смысла.
Что со мной?
Я просто очень сильно устал.
