Нежность в поцелуях

В конце урока, когда она назвала его "мсье Делакруа" уже раз сто, он настаивает, чтобы она обращалась к нему как к Эрику. Эрик. Имя кажется странным, нескладным, будто бы это что-то слишком личное, слишком интимное, чтобы называть его так. И это будет настолько лишает баланса, если она будет звать его "Эрик", в то время как он все еще знает ее как мадемуазель Даае. Нет. Нет, нет. Так совсем не пойдет. И поэтому, ловя себя на мысли, что слегка удивлена, она говорит: - Пожалуйста, называйте меня Кристиной. - Крис-тина, - он разбивает имя на слоги, словно пробуя на вкус; перекатывает "р", смягчает первую "и" и "с". - Кристина. В этом есть что-то музыкальное - просто в его манере произносить ее имя, и ее сердце делает скачок, когда она слышит это, как если бы он пел слоги этого имени. Она улыбается ему и протягивает руку: - Для меня удовольствие познакомиться вами, Эрик. Маска делает его лицо нечитаемым, но про прошествии момента ей кажется, что она видит проблеск улыбки в его глазах, в то время как он берет ее руку дрожащими пальцами, обтянутыми черной перчаткой: - Мне тоже очень приятно, Кристина. *** Она прибредает домой в ошеломлении, ее ноги несут ее без всякого контроля сознания. Ее мысли вихрятся, снова и снова воссоздавая каждый из моментов урока, начиная от того, как мсье Делакруа (она просто не может думать о нем, как об Эрике, ведь это слишком фамильярно, слишком невежливо) осторожно играл ей гаммы, и, казалось, его руки парили в воздухе; как он настаивал, чтобы она звала его Эриком; какой неуверенной была его рука, когда они обменялись рукопожатиями. И хотя она помнит каждый момент - его голос, его пение заняло место в ее сердце, согревая ее, заставляя колени подкашиваться. Ее мысли возвращаются все назад и назад к тому моменту, когда она открыла дверь, и все кончилось путаницей из их тел на полу. Слава Богу, что он не ударился. Слава Богу, что он не был зол. Ее живот еще бунтует от одной мысли об этом, и ее пальцы беспорядочно двигаются, когда она вынимает ключ от двери в квартиру (неужели она уже дошла?). Ключ щелкает в замке, и дверь мягко открывается. В квартире тихо, и у Кристины занимает момент, чтобы вспомнить, что мама отправилась навестить мадам Леду, чья дочь ожидает ребенка со дня на день. Ну, во всяком случае, ей не придется встречаться с мамой лицом к лицу, когда ее мысли в таком беспорядке. Мама бы только стала задавать слишком много вопросов, и вся история оказалась бы на виду, а мама бы разнервничалась, стоило бы ей это услышать. Кристина тяжело падает на стул в кухне и вздыхает. Она просто должна забыть. Забыть о том, что могло бы случиться. Это единственный путь, следуя которому, она сможет справиться, сможет поглядеть мсье Делакруа в глаза завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. Забыть о том, как билось ее сердце, о том, как скручивалось напряжение в ее животе, забыть обо всем. Она кладет руки на платье и сцепляет их, затем кивает. Забыть об этом... Просто забыть об этом. Но забыть не так просто. И когда она закрывает глаза, ее сердце подпрыгивает, и она снова чувствует его пальцы на своих предплечьях. *** Это второй вечер подряд, когда он находит себя стоящим у дверей, второй вечер подряд, когда он глядит в обеспокоенное лицо Фархада. Он не может вспомнить, как пришел домой; ему кажется, что он был доставлен сюда бризом, вызванным чем-то, скрывающимся в ее мягкой несмелой улыбке. Это даже лучше вина Мариани*. О, это настолько лучше, чем что-то еще. Кристина Даае. И, подумать только, он касался ее! Он касался ее, успокаивал ее, чувствовал колебания своего собственного сердца; сердцебиение, которое отдавалось в висках, - на самом деле это были слова "Твое состояние не сулит тебе ничего хорошего", произносимые Фархадом. Это нервное биение сердца оставляло его бездыханным. Многие секунды, что он не осмеливался считать, не осмеливался сделать ничего больше, как только выдохнуть в том случае, если все исчезнет, если все окажется иллюзией, галлюцинацией, - многие эти секунды она лежала прямо на нем, положив голову ему на грудь. Он думал, что так и умрет там. Вряд ли рай мог бы быть и вполовину так хорош, как это - лежать под ней, прислушиваясь к совместным ударам их сердец. Он не мог думать, что она заметила, насколько он взволнован, слишком вовлечен в ее взбалмошность; ему было даже легче продолжать урок, чем он мог предположить, когда старательно тестировал величину ее диапазона. (Он, несомненно, просто прекрасен, но Эрик может улучшить его.) Но ее имя. Ее имя. Разве может любое другое слово в мире звучать так же красиво? - Кристина. - Прости? - Фархад снова глядит, нахмурившись и плотно сжав губы. Стоп... Фархад говорил что-то до этого? Возможно, но ему тяжело думать о чем-то подобном, когда все мысли полны ею, ее мягкими золотистыми волосами и широко распахнутыми голубыми глазами. Они такие голубые... Он сомневается, что когда-либо видел такие же голубые глаза. - Она попросила... Попросила меня называть ее Кристиной. - "Она позволит мне обращаться к ней по имени, данному ей при рождении". Разве кто-нибудь из смертных получал хоть раз благословение, подобное этому? Фархад усмехается, его глаза становятся понимающими, и он втискивает стакан в руку Эрика: - В таком случае, могу поклясться, что урок прошел хорошо. Предлагаю тост! - и Фархад поднимает свой стакан. - За Кристину! И Эрик улыбается, улыбается так, словно он сумасшедший. - За Кристину! - и они чокаются стаканами, и в о звуке этого звона он слышит ее имя. Кристина. Кристина. "Кристина". --- Примечание автора: Историческая заметка. Вино Мариани делается из Бордо и листьев коки, то есть, материала, из которого обычно делают кокаин. Вино существовало в XIX веке и было популярно среди высших классов общества.