Ментол и мята

Парень присел на кровать со стороны сопящего Мэта, от которого за версту несло спиртным, протянул к нему руку, намереваясь потормошить за плечо и разбудить его, но так и не решился этого сделать. Он лишь аккуратно убрал упавшую на глаза мужчины челку и нежно провел рукой по щеке, мысленно продолжая воевать с самим собой: «Ты же понимаешь, что, пытаясь прикрыть свою шкуру, ставишь под удар Дэстера?» — бормотал нудный внутренний голос. «Но что еще мне остается? Если мое прошлое выплывет наружу, я буду уничтожен». «Когда-нибудь ты будешь уничтожен все равно. Этот шантаж не сможет длиться вечно. Подумай сам: сегодня они просят переспать с Мэтом на камеру, а завтра, возможно, решат, что хотят тебя видеть в объятьях жирного борова или, и того хуже, затребуют изнасиловать ребенка. Или труп. Что ты будешь делать тогда?» «Могут, конечно, и до такого опуститься. Но это не точно. Лишь мои предположения…» «А что, твои предположения хоть раз тебя подводили?» Замечание оставалось более чем справедливым. Каждый раз, когда Ри позволял себе подумать нечто вроде: «Главное, чтобы не произошло Этого» — Это происходило почти мгновенно. «Окей, предположим, я как-нибудь переживу тот факт, что общественность раз и навсегда заклеймит меня, но… Если Мэт после этого не захочет больше со мной общаться, то…» — Ри наклонился и едва коснулся губами губ Дэстера. «Я, черт побери, влюблен в него. Нет, не так. Я люблю его. Никогда и ни к кому я не испытывал таких сильных чувств!» «Ты забыл слова Селкет? Возможно, это не любовь, лишь страсть. Пополыхает в тебе и затухнет. И он внезапно окажется совершенно посторонним человеком, с которым даже пить кофе за одним столом покажется мукой». «Не будет этого!» «Откуда тебе знать?» — настырное подсознание не желало отставать так просто. — Окей, — пробормотал Ри вслух, укладываясь рядом с Дэстером и ненароком прислушиваясь к его ровному дыханию. «Я не знаю, — продолжил он мысленную перепалку с самим собой. — Но я Хочу этого!» «Так ли хочешь? А может все ваши отношения строятся на адреналине, вызванном всеми теми ужасами, что происходят вокруг вас из-за этого фильма?» «Это не так!» «Хорошо. Предположим, что ты действительно любишь Мэта. Тогда почему ты собираешься обречь его на такую же жизнь, как и у тебя, лишь бы прикрыть свою задницу? Ты же понимаешь, что видео, на котором ты трахаешь Дэстера, общественность примет едва ли лучше того факта, что ты у нас вип-проститутка. Так? Выходит, этим материалом Дэстера затем можно будет шантажировать так же, как сейчас шантажируют тебя твоими порнографическими приключениями. Его поймают на крючок. Заставят встречаться с богатенькими сучками, а то и уродцами, которые будут использовать его сродни надувной кукле. Ты этого желаешь для человека, которого ты Так Любишь? И как ты будешь себя чувствовать, собирая его на одну из таких встреч?» — О нет, — простонал Ри, наконец-то осознав всю серьезность ситуации. — Господи, в какой же я жопе! «Но Мэта в эту жопу вслед за собой затягивать нельзя». Брайан отвернулся от Дэстера и попытался восстановить сбившееся дыхание. Сердце, будто молот, бухало изнутри, стремясь вырваться из грудной клетки. Ри не раз попадал в сложные ситуации, но в такую — еще никогда. Наверное, связано это было с тем, что раньше во всех своих проблемах варился он один, сейчас же… Сейчас был Мэт. Экран телефона вспыхнул, показав, что Брайану пришло новое сообщение. Не стоило и сомневаться: однозначно от Трумана. Ри дрожащими пальцами открыл смс и вздохнул с облегчением, прочитав его содержимое: «Ты не дал мне договорить. Прямо сейчас Дэстера трахать совсем не обязательно. В таком нервозном состоянии, в котором ты наверняка пребываешь, ничего интересного не выйдет. У тебя неделя на выполнение задания. И это должно быть настолько страстно, насколько ты можешь это сделать». — Да пошел ты, — фыркнул Ри, отбрасывая телефон и вновь переворачиваясь на спину. «Может, я и трахну Мэта, но не для утехи богатых ублюдков. Кажется, мне пора продемонстрировать миру мои отполированные скелеты в шкафу. И будь что будет. Пусть Мэт лучше ненавидит за то, что я шлюха, чем за то, что шлюхой я обрек стать его…» *** — Ну и чего ты опять раскисаешь? Твое настроение меняется с такой же скоростью, как у беременных, — Селкет, помешивая ложкой некрепкий кофе, достала из сумки фляжку, плеснула пару капель рома в напиток Томаса (открывать принесенную бутылку она не рискнула, посчитав это действие расточительством) и пододвинула чашку со словами: — Возьми, расслабься. Мужчина, что до этого протирал запотевшие очки, увидев серебристую фляжку в черном кожаном чехле, куда заметнее повеселел и добавил: — У меня такая же. — Наследство, — журналистка и свой кофе не обделила вниманием. — Вот, — сделав глоток, подытожила она, — … так гораздо лучше. И ты пей! — В меня больше уже ничего не влезет. Ты и так скормила мне половину пиццы, — устало вздохнул Томас. Энергия стремительно покидала его тело, но изматывающий день все еще не желал заканчиваться. Конечно, он мог бы попросить Селкет уйти, но был уверен, стоит только остаться наедине с собственными мыслями, те не позволят ему так просто уснуть. Не сегодня. — У тебя что, желудок, как у птички? Чашка на пару глотков, так что никаких возражений. После нее вырубит на раз. Да и нервишки успокоит. А завтра тебе они ой как понадобятся. — Завтра? — непонимающе уставился на девушку мужчина. Да и если быть честным, никакой девушкой Селкет в сравнении с Томасом не была. А тот, тем более после сбритой бороды, сдавал позиции гордого звания «мужчина». Почти четыре года разницы шли не в пользу последнего. Вот только, несмотря на вдруг резко помолодевшего и продемонстрировавшего отменную работу тестостерона парня, Селкет по-прежнему выглядела, как студентка последнего курса, которой вот-вот предстояло выйти на работу и облачиться в официальный обязывающий наряд. — Съемки сами собой не возобновятся! — Да как… декорации утрачены… люди работают на износ и из последних сил… время… — Ты сам говорил, что для одной из оставшихся сцен нужна площадка, которую практически не тронул огонь. За это время можно будет попробовать найти место в городе или за его пределами, которое хотя бы частично схоже с задумкой. А там… заделаете все хромакеем и передадите в руки чувакам, что отвечают за спецэффекты и графику, сейчас их услуги стоят копейки, так что со страховых выплат даже на зарплату остальным членам съемочной команды останется, — Селкет ободряюще хлопнула Каролли по спине. Тот, казалось, завис на середине ее слов и немигающим взглядом смотрел куда-то в центр стола. — А это мысль… — едва шевеля губами, прошептал режиссер. — А ЭТО МЫСЛЬ! — вскочил он со стула и ринулся на поиски телефона. — Селкет, ты прелесть, — донеслось до девушки через всю комнату. — Мы можем никому и ничего не сказать, оставить в тайне подготовку и привезти актеров на нужное место под видом вылазки на пикник. И пусть хоть одна сволочь проболтается об этом и с импровизированной площадкой что-нибудь случится, я точно выполню первый попавшийся пункт из твоего списка! — Фи. Суицид — такая пошлость, — вздохнула Селкет, похлебывая ромовый коктейль. — Я бы на твоем месте выполнила один из предложенных мной пунктов на виновнике всего этого цирка. — Как славно, что ты не на моем месте, — усмехнулся Томас, параллельно с этим что-то печатая в своем телефоне. — В одном ты права: день тяжелый. Пожалуй, мне надо лечь пораньше, чтобы завтра быть полным сил. Вызвать тебе такси? — поинтересовался он монотонно, явно большую часть внимания оставляя экрану телефона. — Не, не надо, — зевнула Селкет. — Останусь у тебя, мне надо поразмышлять над дальнейшим планом действий в новой обстановке. — А, ок… Погоди, что?! — встрепенулся Каролли, уставившись на журналистку, как на самого Сатану, заглянувшего к нему на чай. — А что такого? Места у тебя навалом. Жалко, что ли? — беспечно вздохнула Селкет, даже не осознавая уровень своей наглости. — Ты… ты не можешь остаться, — нахмурился Томас, откладывая телефон в сторону. Сперва следовало разобраться с журналисткой, а потом уже сосредоточиться на работе. — Это еще почему? — Потому что не можешь. — Я уйду, если ты назовешь хотя бы одну действительно серьезную причину. — Ты будешь мне мешать! — Не буду. — Еще как будешь! — настаивал Томас. — И чем же? — Наличием в этой квартире. — А подробнее? Что именно будет тебя раздражать? То, что я трачу твой кислород? — И это тоже. — Ты можешь разместиться в комнате, а я останусь на кухне, так что мое присутствие не будет тебя беспокоить. Эта причина не засчитывается, найди получше, — отмахнулась девушка. — Окей… я не хотел говорить, но… Но ты меня вынуждаешь! — вновь начал злиться режиссер. — Внимательно слушаю. — Я… — Ага. — Я тебя… — Обожаешь? Боготворишь? Хочешь, чтобы я стала матерью твоих детей? —…терпеть тебя не могу. — Пф, тоже мне открытие. — Я не хочу, чтобы ты оставалась в моей квартире, потому что ты мне не нравишься. Да, сейчас по какому-то дикому стечению обстоятельств… — Ты сам мне позвонил, вообще-то… —… ты нам помогаешь, но это не умаляет того факта, что последние пять лет ты систематически уничтожала мою жизнь. — Если бы я действительно хотела Уничтожить тебя, это бы уже произошло, — не согласилась Селкет. — Но вот ты снимаешь новый фильм, живешь в отличной гостинице и таскаешь жуткие, но при этом брендовые шмотки. Что именно тебе не нравится? — Твое отношение ко мне. — А какое у меня отношение к тебе? Томас поморщился. Он чувствовал, что журналистка явно над ним издевается. — Ты меня не любишь. — Ой, да ладно, прямо-таки и не люблю? С чего ты взял? — В прошлом году ты назвала меня «Королем посредственности»! — Королем — не пажом, не шутом, не поварихой! Ты должен быть благодарен! — А в начале этого года заявила, что «Нормальные режиссеры горят за идею, а у меня горит только задница»! — Но ты ведь на самом деле весьма эмоционален. Вот и сейчас, посмотри, не к месту разнервничался. — Я единственный режиссер, о котором ты написала не одну, не две, десяток разгромных статей! — Ох, Божечки, правда, что ли? — всплеснула Селкет руками. — Я, наверное, к тебе неравнодушна! — Уходи! — указал Томас на дверь. — Не уйду. — Почему? — Лень. — Тебе никогда и ничего не лень. Если ты не хочешь уходить, должна быть причина… Что тебе еще от меня нужно, Селкет? Девушка хитро улыбнулась. — Ты даже не представляешь себе, насколько вдохновляющим сейчас выглядит твой душевный раздрай. Тебе только кажется, что передислокация съемочного павильона и поиск места решат все твои проблемы. Пара секунд в кровати и появится новая причина, которая тебя же с нее и поднимет. Так почему бы не сделать друг другу доброе дело и не помочь? Я останусь в твоем номере и продолжу работу, не потрачу время на дорогу и не потеряю настрой, который уже успела поймать, а к утру поеду на запланированное интервью. Ты же будешь лежать в своей постели и вместо любой значительной или незначительной херни продолжишь думать обо мне. А так как мое присутствие займет все место в твоем сознании, скоро тебе наскучит размышлять о несуществующих причинах моего выбора, ты отключишься и проспишь хотя бы часов пять! — И все? — А что ты еще хотел от меня услышать? — Ничего. Селкет и Томас обменялись понимающими взглядами и на этом закрыли тему. Режиссер удалился к себе, а журналистка вытащила из сумки планшет и складную клавиатуру, налила себе еще бодрящего напитка и целиком ушла в работу, которую ей с легкой руки часом ранее подкинул Брайан: «Не думал, что так скоро попрошу тебя об этом, но у меня нет другого выбора. Подготовь за пару дней статью о моей Подработке, всю необходимую информацию я тебе предоставлю». *** — Идиот! Я серьезно! МЫ, ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ, ГОРИМ! — Фрай кричал загнанным в тупик зверем, который до последней секунды жизни так и не смирился со своей участью. И только эти призывные болезненные ноты в голосе заставили Тома прийти в себя. Дурман развеялся и картина, состоящая из придуманных не без посторонней помощи иллюзий, дала трещину. — Нужно срочно выбираться, — вампир оглядывался по сторонам в поисках путей отхода, но единственным из всех возможных выходов, не охваченных огнем, по-прежнему оставался балкон. — Не получится, я пробовал, на нем эльфийские чары. — А ты, мать твою, гном, что ли? Сделай что-нибудь, наложи ответные… — Не могу, защиту ставили по меньшей мере четверо, — запротестовал Фрай. — Это бесполезно, только время зря потеряем, нужно попробовать что-то другое… вентиляция? — серебряноволосый заметил решетку в дальнем углу на потолке. В надежде на спасение он рванул к ней раньше, чем Том успел заметить мелкие оранжевые всполохи в крохотных отверстиях. — ПОСТОЙ, НЕ НАДО… — крик вампира слился с болезненным воплем эльфа. Языки пламени, стремительно вырвавшиеся из узкого помещения, обдали лицо и шею мужчины, а раскалённый металл намертво прилип к рукам. Том поймал едва было не завалившегося на спину от пронизывающей все тело боли Фрая и прижал к груди, оттаскивая ближе к большому витражному окну. Стекло низко завибрировало, стоило по нему чуть ударить коленом, а в голову вампира пришла столь же безумная идея, что до этого посетила эльфа, ведь если бы в вентиляции не оказалось огня, они бы сварились заживо как в паровой сауне. — Можешь стоять? Эльф слабо кивнул, конвульсивно сжимая руки сильнее и тем самым причиняя себе нестерпимую боль, в ногах валялась решетка с налипшими рваными кусочками кожи... Последнюю картину, которую смогло отразить окно, был вид разбегающегося вампира с прикроватной увесистой тумбой в руках. Она вылетела наружу и вместе с дождем из осколков рухнула вниз с высоты сорокового этажа. — Будем прыгать, — уверенно заявил Том и прежде чем услышал какой-либо ответ, обхватил, крепко прижав к себе, эльфа и рванул с места. Полет длился недолго. Всего пару секунд. Ведь на самом деле актеры прыгали не с сорокового этажа, а всего лишь со второго. Приземлившись на пружинистые маты, парни подняли клуб успевшей осесть на мягкую поверхность пыли. — Что-то как-то не очень, — промямлил Томас, весь день походя на воплощение недовольства. Ему не нравилось ничего: ни костюмы, которые внезапно оказались слишком мятыми; ни грим, который, по его мнению, чрезмерно блестел; ни, естественно, игра самих актеров. При этом он не орал, как случалось обычно, если ему что-то не нравилось, не кидался сценарием и не уничтожал с особой агрессией закуски, которые предоставляли для всей съемочной группы. Он лишь ходил по новой площадке, бубня себе под нос, как старый дед. Тем смешнее это выглядело, если учесть, что впервые за всю работу с Томасом, Дэстер и Ри видели его таким Молодым. Без сантиметровой щетины Каролли из сурового мужика под сорок превратился в нервного студента-ботаника. Лишь глаза выдавали в нем человека, давно пережившего свое восемнадцатилетие. — Сегодня тебе не угодить, — шутливо заметил Ри, с одной стороны, не желая ссориться с режиссером, а с другой – не имея сил и дальше терпеть занудства Томаса. — Что не так? Может, ты не выспался? Кофе принести? — Ты спрашиваешь, что не так, снимаясь в фильме, за который тебя могут линчевать на старом кладбище, где клопов больше, чем земли, — буркнул режиссер, а затем, будто бы посмотрев на себя со стороны, добавил: — Ты прав. Кофе бы не помешал. И ничего, что за утро Томас выпил уже четыре стакана. Брайан удалился, чтобы налить дорогому и горячо любимому режиссеру порцию горячительного напитка, в то время как Мэт остался стоять рядом с Каролли, но беседы, в отличии от Ри, не заводил. Просто топтался на месте, поглощённый собственными размышлениями. И без того раздраженный Томас долго подобную пытку терпеть не смог. — А в другом месте ты постоять не можешь? — пробубнил он в уже привычной недовольной манере. — Я подумывал присесть на какое-нибудь надгробие. Но затем решил, что бесить тебя своим присутствием — куда более полезное дело, — невозмутимо бросил Дэстер. — Считай это моей маленькой местью за то, что целый день гоняешь нас, как сраные веники. — Я не виноват в том, что все из рук вон плохо, — фыркнул Каролли. — Из рук вон плохо только то, что у тебя хреновое настроение. — То есть кладбище вокруг нас никого не смущает?! — развел мужчина руками. Хоть он и собирался спать ночью накануне, но, во-первых, почти до самого утра из кухни доносились стуки по клавишам, которые не позволяли ему сомкнуть глаз, а во-вторых, и эта причина была даже скорее первостепенной, Томас размышлял о том, где разместить новую площадку для съемок. Вариантов в голове роилась целая куча, но к утру, после того, как Каролли обзвонил всевозможные инстанции, выбор свелся к единственному доступному месту: старому кладбищу на окраине города. Было ему минимум триста лет, ведь именно в тот период люди все чаще между погребением и кремацией начали выбирать второе. Кладбище быстро зачахло, а затем превратилось в никому ненужную городскую реликвию. Несколько раз его порывались даже снести, чтобы на месте призрака прошлого построить торговый центр или гостиницу. Если когда-то люди боялись подобных мест, шептались о гневе Божьем и осквернении, то в век сплошного атеизма, когда люди куда охотнее верили в говорящий арахис, чем в высший разум, ни о какой святости не могло идти и речи. Это было прискорбно, но Каролли сыграло на руку, так как за символическую плату в его распоряжении оказались несколько акров земли и большая, пусть и весьма ветхая, часовня. Казалось бы, жизнь налаживалась, и можно было продолжать работу над фильмом. Вот только лишь появившись на территории кладбища, Томас ощутил странную нервозность. Ему все время мерещилось, что за ним кто-то наблюдает. Что этот кто-то ходит по его пятам, ступает по его следам и тянет свою костлявую руку к его плечу. *** — Это успех! Мы сделали это! Сорок два процента телезрительского рейтинга — за последние пять лет мы первые, кто преодолел отметку в двадцать… и вот теперь! Ошеломляющая новость, и все благодаря нашему юному имениннику, — высокий и худой, как бамбук, мужчина с закрученными длинными тонкими усами, так напоминающий повара из рекламы пиццы, стоял с бокалом шампанского в руках, привлекая к себе всеобщее внимание. — С твоим четырнадцатилетием тебя, сынок, — с этими словами оживленная толпа, полукругом стоящая возле импровизированной сцены, взорвалась восторженным свистом и аплодисментами. — Поднимись сюда и задуй свечи! Сто шестьдесят сантиметров роста, пятьдесят килограммов веса, очаровательная, покоряющая с первого взгляда улыбка вкупе с взыгравшимся переходным возрастом и осознанием своей значимости в этом мире; куда более способный, чем многочисленные ровесники; мальчишка, который уже после второго подряд успешного проекта зарезервировал в недалеком будущем себе место рядом со звездами первой величины — все это Мэтью Дэстер в свои полные четырнадцать. Гордо распрямив плечи, наполненный распирающей радостью, которую он ничуть не спешил скрывать, подросток без посторонней помощи забрался на сцену и подошел к четырёхъярусному белоснежному с желтой сливочной каймой торту, в центре которого красовались куда более значимые, чем возраст именинника, позолоченные цифры «42». «Этот торт в три раза меня старше», — сдержанно хихикнул про себя Мэтью и приготовился загадать желание. Сконцентрироваться и поймать нужную мысль никак не получалось, и мальчик перевел взгляд с оживленной, не прекращающей шептаться о размере премиальных за высокие рейтинги массы чуть поодаль, за их головы, замечая активное копошение у стола в не до конца распакованных коробках пиротехников. Взгляд зацепился за рубашку в зелено-белую клетку и красную бейсболку с символикой человека-паука из известного всему миру комикса, экранизируемого каждое десятилетие с утроенной силой. «Что он там делает?» — с интересом подумал Дэстер, мгновенно теряя эту мысль из-за настойчивых, казалось бы, поддерживающих хлопков человека-пиццы по спине. — Ну что, загадал? Теперь задувай! — Конечно, — утвердительно кивнул Мэтью, обращаясь ко всем присутствующим. — Эта наша общая заслуга, мы все молодцы, — слегка заученно и с меньшим пониманием значения данной фразы, но с куда большей, присущей только детям, искренностью он поздравил всех, кто трудился на съемочной площадке и, закрыв глаза, приготовился задуть свечи. За секунду до того момента, как из легких Мэта направленным потоком вырвался воздушный вихрь, восьмилетний мальчишка в яркой бейсболке, нашарив в коробке нечто похожее на фонтанчик, которым мама украшала его праздничный торт, поджог короткий фитиль и со всех ног помчался к сцене, чтобы присоединиться к торжеству и непременно лично поучаствовать в задувании свечей. Он был уверен, что после такого яркого красочного фонтана, ему позволят повторно их зажечь. Вот только фейерверк никак не хотел разгораться и извергаться тысячами маленьких искр. Глухой хлопок заставил всех вздрогнуть, а оглушительный болезненный вопль едва не наградил всех присутствующих преждевременной сединой. Мэт резко распахнул веки и поднял взгляд с погашенных свечей на мальчишку. Голубые озера напротив всего на секунду остекленели от неожиданности, а затем, когда накрыло осознание, и сквозь шок проступила нестерпимая боль, наполнились слезами. Дэстер перевел взгляд на чуть выставленную вперед левую руку. Но на ее месте выше локтя оказалась непривычная пустота, искаженная порванными свисающими клочками окровавленной рубашки и ошметками плоти, когда-то и бывшими этой самой рукой… *** Ри вернулся с двумя стаканчиками горячего кофе в руках, один из которых поставил перед Томасом, а другой оставил себе. — Не смущает никого твое кладбище. И не в таких адских местах приходилось работать, — как-то завуалированно аргументировал Брайан, бесцеремонно устраиваясь задницей на столешнице, застланной бумагами со сценарием. — По крайней мере на фоне, прости господи, покойников, наша работоспособность просто на высшем уровне! — Нашел с кем сравнить, — отозвался Мэт, усердно почесывая чересчур туго закрепленный на этот раз парик. — Ну если наша игра настолько разочаровывает Томаса, надо же искать хоть в чем-то плюсы. А то у меня ощущение, что чем ближе финал, тем больше мы сдаем позиции. Количество дублей последних сцен — это же просто зашквар. Я бы себе за такое деньги не платил. И тебе, между прочим, тоже, — хмыкнул Ри. — А тебе никто и не платит, — как бы между делом добавил Мэт. Брайан собирался продолжить перерыв на дебильные и пустые разговорчики, дабы восполнить утекающие с огромной скоростью силы, но площадка погрузилась в непроглядный мрак. Свет прожекторов потух. Висевшее же над головой небо уже давно вошло в ночной режим. «Что происходит?» — Ри вскочил со стола и, повинуясь одним только инстинктам, быстро настиг так и не сдвинувшегося со своего места Мэтью — тот пребывал в не меньшем напряжении. «Неужели кто-то опять хочет сорвать съемки?» — в ужасе подумал Том, но его опасное предположение развеяла тележка, которую выкатили две улыбчивые девушки, и стоящий на этой самой тележке торт, усыпанный зажженными свечками. Прожектор вновь вспыхнул, и его свет столпом упал на плакат с ярко алой надписью: «С днем рождения, Мэтью!» «Как символично», — стоя посреди кладбища средь многовековых захоронений, подумал актер, прежде чем оглушительный свист и хлопки разрезали тишину. Бум. Бум. Бум. Сердце как обычно отдавало тупой болью. Дэстер уже и забыл те времена, когда оно не болело. Если раньше мужчина пил обезболивающее, чтобы утихомирить жгучие ощущения в груди, то теперь лишь для того, чтобы и так уж резкая боль не превратилась в совсем невыносимую. На фоне происходящего в последнее время думать о здоровье не оставалось сил, беспокоить же Брайана бледностью лица не хотелось, а потому Мэт пожирал таблетки горстями на завтрак, обед и ужин. Но, конечно, перед Ри этого не афишировал. Состояние тем не менее оставляло желать лучшего. Во рту в последнее время то и дело проявлялась горечь. Печень. Да и поясница ныла будь здоров. Почки. Мэт понимал, что если так пойдет и дальше, то этот скандальный фильм станет последней картиной, в которой удалось сняться великому Мэтью Дэстеру. Если бы много лет назад он знал, какую участь уготовил себе самому, возможно… «Возможно, я никогда бы не выбрал карьеру актера». Столь мрачные мысли особенно сильно резали настрой на части на фоне огромного торта со свечами. Члены съемочной группы скромно топтались рядом с угощением, улыбаясь натянуто и будто бы извиняясь. Не стоило произносить это вслух, чтобы понимать: время для торта не самое подходящее. Пара молоденьких помощниц еще утром плакали по упокоившейся накануне самоубийце. Другие вздрагивали от каждого шороха. Мысль о том, что их могут убить (и мысль вполне себе логичная) заставляла их жаться к стенам, ожидая удара со спины. Кто-то с совершенно спокойным лицом в кровь расчесывал руки, даже не замечая этого. Кто-то глотал успокоительные. Другие шли дальше и грызли транквилизаторы. Последние с апатичным видом шатались по площадке и выполняли свою работу на автомате. И пока газеты пестрили заголовками вроде: «Их друзья гибнут один за другим, а они невозмутимо продолжают работать. Что это – величайшая сила духа или элементарное равнодушие?» съемочная команда работала, как отлаженные часы, будучи вместе. Но лишь Дэстер присматривался к кому-то одному и тут же замечал легшую на них тень событий, что все эти люди успели пережить. Никто не признавался, но многие были в отчаянье. И этот торт был лишь еще одним подтверждением тому. Торт со свечками посреди кладбища. И все эти люди, будто маленькие дети, верили… нет… пытались верить, что этот импровизированный праздник обязательно исправит ситуацию. Но Мэт знал, как никто, что торты ничего не исправляют. Только портят. Кому-то фигуру. Кому-то зубы. А кому-то целую жизнь.