Гроздья белой акации

Путь до столицы был знаком до мелочей, но ветер и гроза делали путешествие довольно опасным. Едва отъехали от загородной резиденции, как Альбер попытался вырваться вперед, и Леону пришлось вмешаться. - Простите, Государь, - решительно преграждая королю дорогу, почти приказным тоном заявил он. - Не спрашиваю о причине спешки, но я начальник вашей стражи, моя обязанность вас защищать. Так что извольте слушаться меня. Займите ваше место в середине и не мешайте моим людям выполнять свою работу! - Ладно, ты прав, - с досадой отвечал Альбер, - но мы ж не черепахи, чтобы так тащиться. Давайте побыстрей, иначе до утра не доберемся до столицы. Ветер усилился, накидки не спасали, все скоро вымокли до нитки. Остановиться бы и переждать в трактире, но Альбер даже слышать не хотел ни о какой задержке. Леон его таким еще не видел, всегда владеющий собой король как будто потерял рассудок. Приехав во дворец, Альбер бросил поводья груму, почти бегом помчался в личные покои. Навстречу выбежал лакей с ЗОНТОМ, но государь только с досадой отмахнулся. - Свободны! - Леон отпустил промокших стражей, а сам, словно почувствовав, что уходить не время, поднялся по ступеням главного дворца. С одежды ручейком текла вода, мокрые штанины неприятно холодили ноги, форменный головной убор словно обручем сжал виски. Начальник стражи снял убор, отжал в стоявшую в углу кадку с пальмой. Подумал, повертел в руках и снова нахлобучил, - так хоть с волос не капает. Ну вот, не подвело чутье, Альбер уже идет обратно, за ним почти бегом - двое лакеев. Поверх туники короля накинут плащ, кто-то из евнухов уже сумел уговорить его скинуть промокшую насквозь дорожную накидку. - Ваше Величество? - Ты не ушел еще? Эй, кто там есть? Дайте Леону что-нибудь сухое, - на ходу бросил король. - Ваше Величество, не беспокойтесь. Дождь летний, я не простужусь, - пробормотал Леон, уже в спину своему патрону. Почти машинально выхватил у подбежавшего лакея плащ и поспешил вдогонку за Альбером, который уже успел спуститься с высокого крыльца и шел теперь куда-то в ночь. Один лакей нес перед ним фонарь, второй старательно держал над головой повелителя большой балдахин. Точно такой же балдахин взметнулся и над Леоном, лишь только он вступил в открытое пространство. Хотел было прогнать слугу, какой от балдахина прок, мокрей чем есть, уже не быть, - но передумал. Пускай идет, это его работа. Король шел быстро, подгоняя идущего впереди лакея, и тот пустился чуть ли не бегом. Слуга, несущий балдахин, тоже прибавил ход, и эта странная компания спешащих в ночь людей вдруг показалась Леону зловещей. Что же произошло в то небольшое время, что Альбер был в своих покоях, и почему так явно нервничают слуги, хоть и стараются держаться как обычно? Фонарь сильно качается в руке лакея, неровный свет выхватывает плиты на тропинке, а дождь все льет и льет, словно желая утопить весь мир, и молния, как гневный знак небес, наперерез прочерчивает темноту, и исчезает. Альбер свернул к Сиреневому дворцу, и Леон удивился. Он почему-то был уверен, что король идет в библиотеку, где часто проводил время его консорт. Начальник стражи редко ошибался, но вот сейчас он ничего не понимал, и это ставило его в тупик. Зачем Альбер идет сейчас к супруге? Не к ней же он скакал, как ненормальный, сквозь ночь и жуткую грозу? - Ее Величество легла пораньше спать, - испуганно ответила служанка Лура. - Велела мне ее не беспокоить. Прикажете доложить госпоже о вашем прибытии, Государь? - Не стоит нарушать ее покой, - уже спокойнее сказал Альбер. - Просто хотел удостовериться, что с ней все хорошо. Такая непогода на дворе. Он с облегчением вздохнул и улыбнулся. Сошел с крыльца и повернул к библиотеке. "Так, значит, все-таки к Георгу он так торопился, - подумал Леон, - только при чем здесь королева Зоя?" *** Предчувствие беды сжимало сердце короля всю долгую дорогу до дворца, он гнал его, но ничего не мог поделать. Что-то должно было еще случиться, и это "что-то" хуже, чем раскрытый заговор придворной знати. "Да нет же, - говорил он сам себе, - все худшее уже случилось. Просто тоска от одиночества, которую ничем не заглушить. Тоска по Георгу, с которым даже не простился. Сбежал, как трус, засунул голову в песок, а он заслуживает большего, мой Георг. Наверняка сейчас сидит один в своих покоях, смотрит на дождь и ничего не понимает. Не понимает, как я мог так поступить. Ни слова не сказал и убежал. Ну ничего, я осознал свою ошибку. Я еду, Георг, подожди немного. Я все тебе скажу. Мы не прощаемся навеки, нет! Побьем империю и отвоюем королевство, а после что-нибудь придумаю, и мы опять соединимся..." Ливень хлестал в лицо, ветер срывал накидку с плеч, промокшая насквозь туника облепила тело, а Альбер гнал коня сквозь ночь, насколько позволяла скользкая дорога. Сейчас вернется во дворец, взглянет в любимые глаза и в сердце снова воцарится май. Запах акации, пьянящий, как вино, и рядом ОН, такой развратный, и такой невинный... Дерзок, порою нагл, но до сих пор смущается и вспыхивает краской, а уж когда, бывает осмелеет и шепчет "Альбер", - тут разум умолкает, уступая дикому безумству плоти, и ничего не остается в целом мире, только Георг. Он спешился, не дожидаясь грума, бросил поводья и бегом помчался во дворец. Хотел направиться прямо в его покои, но все-таки сумел себя сдержать. Не стоит подавать повода к лишним разговорам, и так шокировал Леона и других этой внезапной скачкой через мокрый лес. Навстречу кинулся лакей с сухой одеждой, но Альбер только скинул с плеч накидку - все потом! И так заставил ждать Георга целый вечер! Покои Георга были пусты. Альбер почувствовал эту пустыню, едва лишь сделал шаг через порог. Все вещи на своих местах, он что, еще не собирался в дальнюю дорогу? Нет, вот же ранец, возле двери. И это все, что Георг взял с собой? Но где же он? В такую ночь не время для прогулок. В сердце змеей вползло безумное подозрение, и Альбер весь похолодел. Да нет же, быть того не может! Георг так не поступит, никогда! Если ему не верить, то не верить самому себе. - Эй, Ковель! - крикнул он лакею. - Куда ушел твой господин? Давно? - Я видел, как он подходил к вашим покоям и говорил со стражником Янфеем, - с поклоном отвечал лакей. - Только назад милорд не возвращался, а с этого момента час прошел. Доклад Янфея Альбера не успокоил, и он помчался к выходу, решив, что все проверит сам. Сердце стучало у него в груди, как молот, бровь нервно дергалась, пальцы сжимались в кулаки. Все тот же евнух бросился к нему с полотенцем и сухой одеждой, король рванул все эти тряпки из его руки, наскоро вытер волосы и разрешил слуге накинуть на себя плащ. Со стороны вид его был довольно страшен, - застывшее лицо, горящие огнем глаза, порывистые резкие движения и напряженность. Слуга поймал сырое полотенце и подал знак сопровождающим, что государь желает выйти из покоев. Чертова свита, без нее никак! Альбер был вне себя от раздражения и непонятной злости. Таскаются за ним, куда бы ни пошел, даже в пределах королевского дворца! Слуги старались не отстать, чувствуя, что Государь не в духе, но нынче как-то все не получалось без огрех. Тащивший балдахин отчаянно следил, чтоб короля не намочило, но Альбер шел уж слишком быстро, и он за ним не успевал. Фонарщик тоже оплошал, споткнулся, чуть не выронил светильник. В другой бы раз король им не спустил такой небрежности, сейчас же только отшвырнул обоих и побежал вперед, Леон за ним, не преминув отвесить слугам оскорбительное слово. Альбер ворвался к Зое во дворец, узнал, что королева спит. С трудом подавил неукротимое желание проверить ее спальню, но все же смог себя сдержать, - она беременна, ее нельзя пугать, тем более в такую ночь. Да и служанка не осмелилась бы лгать ему в лицо, значит, он просто все себе придумал, и Георг, этот идиот, сейчас торчит в своей библиотеке и что-нибудь читает. А что бедняге остается делать, когда он сам его покинул и сбежал!? - Иди, переоденься, ты весь мокрый, - бросил Леону, снова на ходу. - Вы тоже все свободны, нечего за мной ходить! - Но, Государь, ваш балдахин... - Давай сюда, я не без рук, сам справлюсь с этим! *** В нетерпеливом ожидании желанной встречи, Альбер вбежал в библиотеку. Он редко здесь бывал, и то не дальше комнатки смотрителя Евгена, поэтому совсем не знал этих огромных помещений. Молнии все еще сверкали, а после вспышки наступала темнота, - на несколько секунд, пока глаза снова не привыкали к полумраку. Черт, надо было взять фонарь, но он не взял, и вот теперь приходиться идти на ощупь. Ага, вон слева слабый свет, должно быть, это Георг. Альбер хотел его позвать, но почему-то тут же передумал. Нет, лучше тихо подойти, сначала посмотреть, - что он там делает? Может, и не читает вовсе, сидит с мечтательным лицом и думает... о нем? О, если бы он не был королем! Если бы можно было плюнуть на весь мир, на титул и обязанности перед Вель-Нуэром, на будущего сына Зои и грядущую войну! Где-нибудь жить спокойной тихой жизнью, иметь немного слуг и небольшой надел, чтобы хватало на еду и платье, и просто наслаждаться обществом друг друга. Он вышел из-за стеллажей с улыбкой на губах, желая удивить, обрадовать своим явлением Георга, - и замер, словно замороженный мгновенно зверь, не в силах даже изменить лицо, и жалкая теперь улыбка превратилась в оскал. Любовники заметили Альбера далеко не сразу, и он имел возможность рассмотреть подробности распутной сцены, еще сумев отметить про себя, как правильно он поступил, не допустив сюда ни одного из слуг. Иначе бы и евнухи, и Леон стали свидетелями королевского позора, увидев гордую принцессу Мин и королеву Вель-Нуэра лежащей на полу в объятиях мужчины. Какая низость отдаваться так, словно безумной течной сучке! Не разбирая места и не думая о том, как это выглядит со стороны. Под ней какая-то бесформенная тряпка, на вид довольно старая, - до Альбера донесся запах пыли. Вроде бы занавесь, он лучше разглядеть не смог. Раскинутые ноги, обнаженное плечо... сосок накрыла жадная ладонь мужчины, и Зоя застонала в предвкушении экстаза. Впрочем, Альбер отметил все это довольно равнодушно, его совсем не занимали чувства королевы, и если бы на месте Георга был кто-нибудь другой, его ни разу бы не всколыхнуло болью. Но то, что с Зоей был сейчас ЕГО Георг, что это ОН ее ласкал, в ней двигался и с ней переживал экстаз соития - такой убийственной и сокрушительной измены Альбер без муки пережить не мог. Он больше не смотрел на Зою, сосредоточившись на том, к кому стремился так неудержимо, преодолев опасную дорогу и грозу. Словно хотел запомнить каждый миг, впитать в себя и не забыть, ни в этой жизни, ни в иной, - эти ритмичные движения, белеющие ягодицы... Граф не был до конца раздет, стащил с себя только штаны, и то наполовину, и вот сейчас так сладострастно, чувственно стонал, расположившись меж раскинутых бесстыдно женских ног и яростно вонзаясь в тело. "Какой же я болван, наивный идиот, только уехал из дворца, а он тотчас нашел себе утеху! - Альбер вроде бы даже перестал дышать, настолько сильно боль перехлестнула сердце. - Этот распутный негодяй даже и думать обо мне забыл. Больше того, - нанес невиданное оскорбление!" Он чувствовал, что губы все еще растянуты в подобие улыбки, но ничего не мог с собой поделать. Мышцы застыли и не слушались, а ноги ослабели. Из горла вырвался какой-то дикий рык, он шаркнулся коленом о стеллаж, и эти двое услыхали. Испуганный вскрик Зои, широко открытые глаза Георга... Глаза, которые он так любил, которые боялся позабыть, - эти глаза сейчас смотрели на него совсем не с радостью, как он надеялся увидеть. Король не произнес ни слова, молча смотрел, как эти двое торопливо одевались. Им было страшно и неловко от того, что он на них смотрел, но Альбер, даже если бы и захотел, не смог бы отвести от них застывших от безумной боли глаз. Он слышал все до мелочей, - шелест одежды, звук упавшей со стола книги, даже дыхание любовников, но сам как будто был не здесь, а за стеклянной и непроницаемой стеной, навеки околдованный ужасной злобной ведьмой. Одевшись, оба не сговариваясь встали на колени. Только тогда Альбер смог шевельнуть рукой, сильно царапнув пальцем по ладони. Боль отрезвила, вырвав из тенет небытия, и он шагнул вперед, по-прежнему не говоря ни слова. - Ваше Величество, дозвольте мне сказать, - нарушила молчание королева. - Я не желаю слушать вас, миледи, - губы не слушались, слова дались Альберу трудно. Он помолчал, в надежде, что дыхание станет свободней, но не дождался, и продолжил говорить, тратя на каждое из слов неимоверно много сил. - Вставайте. Уходите. Через вашу. Потайную. Дверь. - Милорд, Георг ни в чем не виноват... Альбер махнул рукой, и Зоя замолчала. Он отдышался, но теперь смог говорить свободней. - Ваша служанка будет казнена. За то, то солгала мне, и за то, что знала все про ваши похождения, - он показал на дверь. - До родов с вами будут обращаться подобающе, потом решу, как с вами поступить. Прочь с глаз моих, мне больше нечего сказать вам, королева! Не вы ли уверяли меня в вашем благородстве? Однако повели себя гораздо ниже, чем девка из портового борделя, валяясь на полу на грязной занавеске! - Я заслужила ваше наказание, но Лура не виновна... - Уйдите, или я вас вытолкаю сам за эту дверь! Зоя поникла и ушла, а Альбер повернулся к графу. Георг был бледен, но спокоен, больше того, как-то немного удивлен. Он словно протрезвел от сильного похмелья. - Ты хоть когда-нибудь меня любил? - услышал неожиданный вопрос и поднял на Альбера изумленный взгляд. Все, что угодно, - гнев, пощечина, даже пинок, только не это! Не полный боли голос, не дергающаяся больше обычного бровь, не эта одинокая слеза на бледном и измученном лице. - Ты хоть немного что-то чувствовал ко мне? Как мог так поступить со мной, как ты осмелился так сильно оскорбить меня и изменить мне с королевой? Георг молчал, не зная, что ответить. Любил? Должно быть да, любил. Но разве значат что-нибудь слова, разве Альбер сейчас его услышит? И разве может он сказать ему про чувства, после того, что здесь произошло? - Сам понимаешь, в чем ты виноват, - продолжил говорить король. - Зою позорить я не дам, так что пойдешь как соучастник мятежа. Будешь казнен, но тихо, без огласки. Твою семью я обещаю пощадить, это моя последняя тебе уступка. Вставай. Надеюсь, примешь наказание достойно. Эй, стража, кто там есть? Взять этого преступника и посадить в темницу. В ту камеру, что занимал Андрий. Георга увели, а Альбер, позабыв про балдахин, побрел сквозь ночь к своим покоям, и что текло по неподвижному лицу - слезы или дождь, он сам не понимал.