***
Дмитрий с замиранием сердца ждет того момента, когда яхта причалит к берегу. Едва узнав о скором прибытии императорской семьи из Петергофа, он поспешил на пристань и провел целый час, слоняясь по набережной и наблюдая за приготовлениями на берегу. Вот поданы моторы, и рядом с оркестром министр иностранных дел беспокойно переминается с ноги на ногу. Дмитрию кажется, что под одной из пяти белых шляпок, показавшихся на палубе яхты, он уже может различить милое лицо Ольги. Лишь бы дядя разрешил... Вокруг пристани толпится народ, Дмитрий крепче сжимает рукоять палаша и вдруг понимает, что тысячи людей обречены на смерть, а его волнует лишь собственное тщеславие. Раздаются звуки гимна, император выходит на берег, и его окружают министры. Дмитрий не без труда проходит между ними. Император устало улыбается ему. - Ваше Императорское Величество, - Дмитрий вытягивается перед ним. - Прошу прощения, что отвлекаю вас в такую минуту, поэтому буду краток. Наш полк выступает через два дня, и я… - голос его срывается от волнения. Император медленно кивает, будто зная заранее, что хочет сказать ему Дмитрий: - Конечно, Митя, конечно. Да хранит тебя Бог. Он крестит Дмитрия, с трудом удерживаясь от того, чтобы не обнять его, и, не произнося больше ни слова, садится в мотор вслед за императрицей. Автомобили уезжают, замолкает оркестр, и слышно, как в толпе, сдерживаемой жандармами, рыдает женщина. Дмитрий, не веря своему счастью, так и стоит, вытянувшись, на пристани. Из оцепенения его выводит только восхищённый взгляд Ольги, обернувшейся перед тем, как мотор скрылся за поворотом.***
Насвистывая полковой марш, Дмитрий едва переступает порог дворца, когда к нему бросается камердинер: - Ваше Императорское Высочество, Матильда Феликсовна Кшесинская у аппарата! Спрашивает вас уже второй раз. Дмитрий вздыхает, поднимается по лестнице, проходит в кабинет и поднимает трубку телефонного аппарата: - Здравствуйте, Матильда Феликсовна. Какой приятный сюрприз. Как вам спалось сегодня? - Ах, Ваше Высочество, Дмитрий Павлович, как вы можете быть столь спокойны? В Красном селе все уходят на войну, прямо из летнего лагеря. Неужели и вы уходите? - Да, наш полк выступает послезавтра, - как можно спокойнее говорит он, пытаясь скрыть проснувшуюся гордость. - Уже послезавтра! Дмитрий Павлович, я прошу вас, приезжайте к нам в Стрельну завтра. Я организую прощальный ужин для офицеров. - Нет слов, чтобы передать, как я польщён вашим вниманием. Но я не могу. К моему великому сожалению. У меня завтра примерка мундиров. - Дмитрий, полно, будто бы у вас мало этих мундиров. - Вы не поверите, на этих учениях была такая ясная погода, что они все выгорели на солнце. - Выгорели, что такое вы говорите! Это война, вы же можете погибнуть, - всхлипывает Матильда. - И какая тогда разница. - Представьте, погибнуть в выгоревшем мундире и ещё черт знает сколько лежать у всех на обозрении. Какой позор. - Вы говорите ужасные вещи. Как только подумаю... Нет-нет, я даже не желаю об этом думать! Быть может, мы увидимся в последний раз! Прошу вас, приезжайте. - Вы не представляете, как бы я желал видеть вас, - Дмитрий закатывает глаза. - Но я никак не успею. Эх, - он драматично вздыхает, - кто знает, может быть, мы и вправду не увидимся больше, – он с трудом сдерживает смех. - Ах, Дмитрий Павлович, немедленно перестаньте! Мое сердце обливается кровью при одной только мысли. Я должна благословить вас своей иконой. - Если бы вы были в Петербурге, я бы непременно нашел время и с огромным удовольствием посетил ваш гостеприимный дом, но… - Тогда я приеду! Завтра, после нашего обеда! К вам, на Невский. - Не знаю, как мне благодарить вас за такое сочувствие к бедному воину. Буду ждать с нетерпением, - Дмитрий опускает трубку, и звук получается таким громким, что камердинер спрашивает из-за приоткрытой двери: - Ваше Императорское Высочество, коньяку не изволите?***
Дмитрий сидит в кабинете, разбирая бумаги в мягком свете лампы. Столько всего ещё нужно успеть. Лично убедиться, что его лошади хорошо устроены в железнодорожном вагоне, проследить за погрузкой обмундирования и провианта для эскадрона, нанести визиты и написать письма… Раздается стук в дверь. - Да! – отвечает он с легким раздражением. - Ваше Императорское Высочество, к вам Матильда Феликсовна Кшесинская. Дмитрий нехотя откладывает недописанное письмо и встает из-за стола, оправляя китель. Он открывает дверь кабинета, стараясь улыбаться как можно учтивее: - Прошу вас, Матильда Феликсовна. Поворачиваясь к камердинеру, он шепчет одними губами: - Вино и фрукты. Матильда приседает в реверансе, вздрагивают, словно живые, белые оборки ее платья. Едва дверь закрывается, она бросается к нему на шею: - Ваше Высочество, Дмитрий Павлович, как я рада вас видеть. - Я тоже, - обнимая ее, он морщится от тяжёлого сладкого запаха, который он где-то уже слышал раньше. Неужели все балерины пользуются одинаковыми духами? - Садитесь, прошу вас, - он усаживает ее на диван, сам опускается в кресло рядом. – Вы, наверное, устали с дороги? - Нет, вовсе нет. - А как прошло ваше выступление в Красном? Мне так жаль, что в этот раз я не имел удовольствия видеть вас на сцене. - «Русская» удалась мне даже лучше, чем обычно. - Уверен, вы были великолепны. - Разве это важно теперь! – она достает из рукава кружевной платок и промакивает глаза. - Ведь началась война! Дмитрий Павлович, - она берет его за руку, - я так боюсь. - Не бойтесь, Маля. Я спасу вас, - он подносит ее руку к губам и целует кончики пальцев. - Я боюсь, что вы погибнете. В дороге я задремала, и мне было видение… Все в крови! - Ну тише, тише… - он крепче сжимает ее ладонь. Открывается дверь, и входит камердинер с подносом. Матильда вздрагивает, Дмитрий, смеясь одними глазами, не выпускает ее руки. - Благодарю, я сам, - Дмитрий наполняет бокалы, и камердинер выходит. – Вот, выпейте вина, успокойтесь. Матильда делает несколько глотков: - А то затмение два года назад, помните? Теперь все только об этом и говорят. Это был дурной знак, - голос ее понижается до шёпота. - Полная чушь, - Дмитрий залпом выпивает полбокала. - Вы так легкомысленны, - Матильда, грустно улыбаясь, качает головой. - Погодите, - она открывает сумочку и достает что-то блестящее, - вот эта икона, она у меня от отца. Я благословила ей всех знакомых офицеров, позвольте благословить и вас. Дмитрий помогает Матильде встать и опускается перед ней на одно колено. Она трижды перекрещивает его и начинает шептать слова какой-то молитвы. Дмитрий, склонив голову, смотрит на блестящий паркет темного дерева, на подобный морской пене подол платья Матильды. Он вспоминает, как сегодня утром видел на улице запасного. Небритый мужик, каких в России тысячи. И плачущая женщина, льнувшая к его плечу. Дмитрий не любит женских слёз, но как ему тогда захотелось, чтобы кто-нибудь проводил и его. Например, Ольга. Повзрослев, она стала настоящей красавицей. Или… Не так легко признаться себе, что он все ещё думает о нем... Феликс Юсупов. Если бы все было по-старому, если бы не эта его дурацкая женитьба. Дмитрий представляет себе жаркий прощальный вечер с Юсуповым. Как бы Феликс обвивал руками шею Дмитрия, как бы сияли его глаза, как развратно шептали бы его губы… - Ваше Императорское Высочество? – сверху доносится неуверенный голос Матильды. - Да, простите, - он поднимает голову и касается губами сначала образа, зажатого в тонких пальцах Матильды, потом ее руки. Дмитрий берет ее под локоть, и они вновь садятся у стола. - Как ваш сын? – он подливает Матильде вина. - Он остался в Стрельне, я вернусь к нему завтра, - она задумчиво отпивает из бокала и откидывается на спинку дивана. - Все это волнение в театре, когда вошёл император, и офицеры кричали «Ура!», произвело на него большое впечатление. Он совсем ещё ребенок, но мне показалось, что вчера он что-то понял. - Да, он славный мальчик. В самом деле, Маля, я бы не хотел показаться невежливым, но уже поздно, а вам ещё нужно выспаться, чтобы вернуться к нему завтра. Я не прощу себе, если вы слишком устанете из-за меня и всех этих переездов. Матильда поднимается, Дмитрий встает вслед за ней. – Я искренне верю, что мое благословение сохранит вас, но… Я могу что-нибудь ещё для вас сделать? – она кладет руку Дмитрию на плечо. - Нет, вы и так сделали для меня слишком много, - он аккуратно придерживает ее ладонь. - Вы уверены? – она подходит к нему почти вплотную. – Может быть, все же... - Быть может, - Дмитрий колебался недолго. Если ни Феликс, ни Ольга его не проводят, что же, пусть так. Он подхватывает Матильду на руки. Она смеется и пытается вырваться: - Нет-нет, вы не так меня поняли! - Я все правильно понял, - он толкает спиной дверь в спальню. – Оставьте ваше кокетство. Полумрак спальни обволакивает их, и Дмитрий опускает Матильду на кровать. Она быстро расправляется с его формой, оставляя его полностью обнаженным. - Вот это скорость! - он усмехается, обнимая Матильду и задевая возбужденным членом складки ее платья. – Как вы натренировались. - Вам не стыдно говорить даме такие вещи? - она закрывается от него подушкой. - А что такого я сказал? – отпихивая головой подушку, он целует ее в шею. - Скажите вы мне лучше, вы благословили всех уланов сразу или по очереди? Смеясь, Дмитрий уворачивается от пощечины, снимает верх платья Матильды и целует ее ключицы. Удушающий запах духов становится невыносимым. - Какие у вас прекрасные духи. Я никогда прежде не слышал такого чудесного аромата. - Вы шутите. Это же обычные… - Я никогда не шучу, - он приподнимает ее, нетерпеливо расшнуровывает корсет и тянет его вниз, целуя высвободившуюся грудь, добираясь губами до коричневатого кружочка соска. Здесь аромат духов ослабевает, чувствуется лишь сладковатый запах ее разгорячённой кожи. Матильда стонет, прижимая Дмитрия к себе. Он снимает с нее корсет, запускает руку под юбки и с наслаждением ворошит кружевные оборки на панталонах. Она что-то неразборчиво шепчет и шире расставляет ноги, когда он гладит ее через тонкую ткань. Дмитрий сдирает с нее панталоны и, закрывая глаза от удовольствия, вводит пальцы в ее истекающее влагой лоно. Матильда тянется к его губам и шепчет: - Я больше не могу… Он задирает юбки, закидывает ее ноги себе на плечи, касаясь губами голени, затянутой в тонкий чулок, и входит в нее. Тихо поскрипывает кровать, Матильда кричит, царапая его спину. Дмитрий терпеть не может эти пошлые царапины. Проникая в нее глубже, он ловит на себе ее призывный взгляд и, как может, старается приблизить неминуемый финал.***
Дмитрий курит, лёжа в постели. Матильда прижимается к нему, кутаясь в одеяло. - Был очень рад вас видеть, Матильда Феликсовна, - он целует ее руку. – Позвольте, я помогу вам одеться. Матильда разочарованно смотрит на него. - Что такое? Хотите, я позову какую-нибудь горничную, и она вам поможет. Матильда поджимает губы, он зашнуровывает ее корсет, под одеялом находит скомканные панталоны, подаёт ей и отворачивается. Она смотрится в зеркало, пытаясь привести волосы в порядок. Дмитрий открывает секретер и из ящика, где лежат вещицы для подобных случаев, достает золотую заколку от Фаберже, прикалывает к волосам Матильды и целует ее руку: - Вы прекрасны, как и всегда. Это вам на память обо мне. - А вдруг вы… - не договорив, она закрывает лицо руками. Дмитрий надевает брюки и рубашку, накидывает на плечи китель, снова закуривает папиросу и открывает дверь. Камердинер вскакивает с дивана. - Мадмуазель Кшесинскую отвезти домой, да поскорее. Дмитрий смотрит, как, последний раз качнувшись, ее юбка скрывается в коридоре; закрывает дверь спальни, сбрасывает китель и ещё долго, одетый, курит в кровати.***
День сменялся ночью, а за туманным утром снова следовал день. Размокшая земля, шрапнель, стоны раненых, взрывы, короткие ночи без сна, проведенные в безуспешных попытках согреться у костра. Чьи-то оторванные руки на цветущем лугу и лепестки ромашек, обагренные кровью. На каждом пешем переходе они по колено утопали в грязи. Все его форма от Норденштрема была теперь покрыта въевшейся дорожной пылью и кое-где наспех замытыми следами крови. Красавица Любава, лучшая лошадь в полку, гордость Дмитрия. Захрипев, она повалилась на землю с пеной у рта, и из ее холеной шеи тугой струей брызнула кровь. В тот день погибли несколько его однополчан, но почему-то именно животный ужас в выпуклых глазах умирающей лошади чуть было не довел Дмитрия до слез. Часто теперь вспоминал он едва заметную снисходительную усмешку старика Норденштрема, когда тот повторял: «Шесть комплектов. Не извольте беспокоиться». Черт возьми, казалось, что даже этот купец, проведший всю жизнь среди выкроек и булавок, знал о войне больше, чем он. Проносясь мимо грохочущих пушек со срочным донесением для генерала на чудом уцелевший до сего дня Одетте, Дмитрий в тайне надеялся, что его убьют. И тогда не будет больше ни отвратительного запаха гниющих трупов, ни бесконечной канонады выстрелов. Только хотелось ему, чтобы Одетта убежала куда-нибудь в лес, далеко-далеко отсюда. Она всего лишь лошадь, и она может убежать. Это ему, офицеру, остается лишь погибнуть, чтобы больше никогда не слышать этих оглушающих взрывов. Позже ему сообщили, что за этот бой он будет представлен к ордену Святого Георгия. Дмитрию казалось, что вокруг было достаточно офицеров, проявивших себя гораздо лучше него. Когда он начал говорить об этом генералу Казнакову, тот перебил его и устало ответил: «Прошу вас, Ваше Высочество, помолчите».