Похождения великого князя

01.1917 Казвин, Персия Закрытые глаза Дмитрия горели, словно в них насыпали песок. Под двумя шерстяными одеялами он весь дрожал. Врач, только что вышедший от него, с настойчивостью, превосходившей обычную любезность, предлагал под диктовку написать письма. Похоже, на выздоровление Дмитрия здесь никто уже и не рассчитывал. Он отказался. Да и кому написать? С кем поделиться терзавшими душу сомнениями? Феликс сказал, что Распутина надо убить, и Дмитрий согласно кивнул. Тогда он был совершенно уверен, что иного выхода для спасения России не существует. Сейчас, спустя всего месяц после содеянного, Дмитрий не знал, смог бы он так легко решиться на подлое убийство безоружного человека, если бы рядом не было Юсупова. Юсупова, которому он никогда и ни в чем не мог отказать. Ни одну женщину Дмитрий не любил сильней, ни для одной не был готов на подобные безрассудства. Вот и сейчас светлый лик Юсупова ясно виделся перед его воспаленными слезящимися глазами. И попроси Феликс убить ещё раз – Дмитрий бы убил не задумываясь… Что будет теперь с Россией? Найдется ли кто-нибудь, готовый помочь императору в это трудное время? Или все принесенные ими жертвы были напрасны? Как там сейчас Феликс? В Ракитном, куда его выслали, должно быть, сейчас полноправная зима, и снега по пояс. Уезжая обыкновенно в ноябре на Лазурный берег, Дмитрий и не думал скучать по суровым северным зимам. А сейчас, будучи высланным в Персию, разлученным с Россией вопреки собственной воле, он отчаянно тосковал по снегу, тосковал даже по той грязной серой массе, которая покрывает зимой петроградские тротуары. Нехорошее, гнетущее предчувствие, быть может, являвшееся следствием мучившей его болезни, томило Дмитрия. В горячечном бреду перед ним проносились какие-то неоформившиеся мысли, пугающие видения, осколки воспоминаний… На улице глубокая ночь, завывает метель, и сугробы темнеют синими тенями в свете фонарей. Колючий холод пробирается под одежду, грозя насмерть заморозить плохо одетого прохожего. Но в отдельном кабинете ресторана не слышно метели, и на столе горят десятки свечей, а под потолком сверкает хрустальная люстра. Меховые манто небрежно отброшены на софу. Дмитрий сидит, раскинувшись в кресле и приобнимая за талию Веру Каралли. Она что-то увлеченно рассказывает про предстоящие гастроли, и он рассеянно слушает, периодически кивая и проводя ладонью по ее соблазнительным бедрами, затянутым в блестящий шелк платья. Звуки рояля тонут в аплодисментах, и хорошенькая певица, раскланиваясь и немного смущаясь, выходит из кабинета, чтобы привести себя в порядок. - Ну куда же вы, не покидайте нас! – кричит кто-то ей вслед. Феликс медленно поднимается и идёт к роялю, пробираясь между креслами. - Если вы позволите, - он слегка улыбается, и кабинет одобрительно гудит. Шепнув что-то пианисту, Феликс начинает петь романс своим чарующим голосом. Дмитрий, попивая шампанское, любуется стройной фигурой Феликса, который, изогнувшись, стоит, чуть касаясь рояля рукой. Вера Каралли продолжает что-то говорить, но Дмитрий уже совсем не слушает ее. Все взоры устремлены на Феликса, и Дмитрию приятно осознавать, что смотреть могут все, а обладать им сегодня ночью - только он. Эта мысль возбуждает, но от внимания Дмитрия не ускользает, что какой-то поручик передает Феликсу записку, которую тот, ни чуть не смущаясь, прячет в рукаве. Под аплодисменты Феликс возвращается и садится в кресло рядом с Дмитрием. - Кто это? – тихо спрашивает Дмитрий, склонившись к нему. - Да так. Мой давний поклонник. - И что же? - Если хочешь, можешь почитать, - Феликс вынимает записку из рукава и протягивает ее Дмитрию. Тот брезгливо морщится и качает головой. Феликс, пожимая плечами, убирает записку в карман. Дмитрий целует Веру в висок и вновь поворачивается к Юсупову: - Куда же мы поедем сегодня? Ко мне? К тебе? Феликс хитро щурит глаза: - У меня есть идея получше. В бордель. Я хочу посмотреть, как ты любишь. Дмитрий вскидывает брови. Хоть он и привык к эксцентричности друга, идея кажется ему странной. - Хорошо, но почему не наоборот? Может быть, я тоже хочу посмотреть. - Я не могу. Это было бы некрасиво с моей стороны. Я собираюсь жениться, - Феликс беспомощно улыбается. - Да? – Дмитрий округляет глаза и ещё ближе наклоняется к нему. - Вот это новость! И кто же счастливца? - Ирен. Дмитрий, едва не подавившись шампанским, ставит бокал на стол: - Я тоже собирался на ней жениться. Вера заинтересованно поворачивается к ним, и Феликс шепотом спрашивает: - Ты шутишь? - Я никогда не говорил серьезнее. - Ты любишь ее? - Разумеется, нет, - Дмитрий раздражённо передёргивает плечами. – А ты? - Люблю. Мне кажется, именно с ней я хотел бы провести оставшиеся мне годы. - Любишь? Ее? Больше... чем меня? - Дмитрию кажется, будто бы весь воздух в комнате закончился, и он сейчас задохнётся. - Ну что значит больше? Дима, прошу тебя, успокойся. - Да я никогда за все это время не слышал от тебя… Ни разу… Боже, какой я дурак! - Дмитрий вскакивает, чуть не опрокидывая кресло Веры Каралли. Она удивленно смотрит на него: - Ваше Императорское Высочество, куда же вы? - Прошу меня извинить. Мне нездоровится. Дмитрий стремительно выходит из кабинета, на ходу надевая протянутую половым шинель. Приближаясь к дверям, он уже чувствует первое дыхание мороза на своем лице и начинает думать, что, быть может, погорячился. Но ничего, он уверен, что Феликс сейчас выбежит за ним следом. Дмитрий выходит на улицу, и метель накрывает колючими хлопьями снега его ресницы. Лихач, кутаясь в тулуп, выпрыгивает из кареты: - Ваше благородие, на Острова! Дмитрий качает головой. Руки без перчаток быстро деревенеют на морозе. Стоя у дверей ресторана, он курит папиросу за папиросой. Но Феликс не выходит. Спустя месяц Дмитрий так же стоял на перроне, за толпой провожающих, и снег белыми хлопьями оседал на его шинели. Он не мог найти в себе сил не то чтобы поздравить новобрачных, но и даже просто подойти ближе к вагону. Ноги его словно налились свинцом, и он стоял, смотря пустыми глазами будто бы сквозь свадебный поезд, украшенный обречёнными погибнуть на морозе цветами. Это было ещё до войны. В том, другом, ещё беззаботном Петербурге. Но уже тогда Дмитрий почувствовал, что отведенное им для хрупкого счастья время начинает таять, словно снежинка на горячей ладони.