* * *
Метамир Меридиан (Вселенная W.I.T.C.H.) Седрику снился их первый раз. Принц Фобос – тогда еще только принц, не князь – был неумел и неловок, но столь же последовательно старателен, почти педантичен, сколь и в своих магических исследованиях, а потому юный оборотень уже изнемогал от перевозбуждения и кусал губы. - Мой принц, пожалуйста… - шептал он. – Пожалуйста… На самом деле, в тот момент Седрик знал только теоретически, о чём просит. Он был младше принца на четыре года, и совокупление было для него абстракцией. Это оказалось больно – так больно, что оборотень пожалел о том, что просил и доверился. Однако глаза принца лучились таким счастьем, а его обычно хмурое лицо было так преображено каким-то внутренним сиянием, что Седрик не посмел показать своих сожалений и научился находить особое удовольствие в своей боли, раз уж та делала принца счастливым. Постепенно они подстроились друг к другу, научились доставлять удовольствие, не причиняя страданий – интуиция начала подсказывать, что делать и как. То соединение было не первым, но стояло в первом десятке случаев – когда Седрик получил удовольствие от того, что делал с ним принц. Еще позднее он научился наслаждаться своей беспомощностью в эти моменты, своей полной подчиненностью принцу, самим ощущением власти Фобоса над собой. Седрик любил ощущать Фобоса в себе, но все же порой, часто почему-то именно в змеиной форме, ему хотелось прямо противоположного – утвердить свою власть над принцем, погрузиться на всю звериную длину в это несуразное сочетанием сильной худобы и высокого роста, но такое притягательное тело, не только ласкать, но и причинять боль, заставить молить, извиваться и рваться… Седрик гнал от себя подобные кощунственные мысли, настойчиво и уверенно выдавливал их в подсознание, ведь касались они его сюзерена, любое желание самоутвердиться над которым или даже просто встать наравне было сродни предательству. И он забывал о своем желании – забывал ровно до тех пор, пока снова не принимал змеиную форму, в которой крамольные мысли возвращались по новой. И даже тех случаев, когда принц отдавал главенство в постели Седрику было недостаточно, ведь тот вынужден был оставаться в человеческой форме. Змей желал большего… Оборотень заворочался во сне, потершись разгоряченным телом, невольно восставшим органом, о грубые простыни. Он уже почти спал, когда перед его дремотным взором мелькнула новая картина: тонкие пальцы комкают – нет, уже рвут – простыни, узкие запястья напряжены, кажется, почти до хруста, на золотистой, смугловатой коже росинками рассыпаны бисеринки пота; тело выгибается дугой от очередного толчка, с прокушенной нижней губы скатывается капелька крови и застревает в серебристых волосах бородки, лунно-сияющие волосы рассыпаны по простыням – ореолом вокруг головы, и дрожат длинные чёрные ресницы. Ощущение полной свободы и неподвластности, ощущение своего торжества, но и тревога на грани сознания – что это? Ощущение соприкосновения его пылающей кожи со своей чешуей – это не наваждение, это память тела. И если сосредоточиться – хорошенько сосредоточиться и нырнуть в омут давних воспоминаний, то память принесет и голос Фобоса: ругательства сквозь зубы, невольные стоны – в первый раз, и крики, которые он уже позволял себе позднее. Это случалось не единожды?.. Это – было?! «Как я мог забыть о таком? – Седрик распахнул глаза. – Как я мог?! Да, во время битвы за Кондракар такого не случалось, но до этого!.. Он ведь позволял мне, нечасто – но позволял! Говорил, что любит обе мои ипостаси… Говорил, что любит… Как я мог об этом забыть?! Год в змеиной форме – и разум стал слаб, как у животного, а память оскудела, так что ли?! Получается, так… Я не вижу других объяснений. Ох, пропасть! Мой бедный князь, я предал вас даже сильнее, чем думал… если такое возможно. Я помню, как терзался недозволенными, неосуществимыми, как мне казалось, желаниями, я помню, как злился на вас перед тем броском, перед тем нападением… Но вы были ни в чём не виноваты. Напротив, вы давали мне больше, чем я заслуживал… и только ущербная память виновата в том, что я забыл самое драгоценное!.. Фобос… Мой принц, мой князь… Мой… Никогда уже не будет моим, и в этом виноват только я сам!» Оборотень больше не смог заснуть в эту ночь – слишком восхитительны были пробудившиеся воспоминания, слишком мучительно понимание того, что они – лишь призраки прошлого, которое невозможно вернуть.* * *
Город Сигил (Макровселенная Планов) Айоланзэ в полудреме без малейшего смущения просматривала интимные воспоминания Фобоса. Пара доминантов вместе – это ей нравилось. Возможно, виной тому была её демоническая кровь, но пары без равенства, обретаемого лишь в постоянной борьбе за лидерство и вечной смене позиций в межличностных отношениях и в постели казались ей пресными. Конечно, таких было большинство. Однополые пары, осознанно или нет, копировали разнополые, где, как правило, один любил, а второй позволял любить себя, один повелевал, а другой подчинялся. И когда один из пары ломался и уступал, то, что могло стать любовью, оборачивалось сексуальным и бытовым рабством. Стремление к доминированию в социальной ли жизни или половой было лишь в душе существа и определялось его воспитанием, жизненным опытом, выработанным стилем поведения и целями, которые он ставил перед собой. Порой ещё, душевными или физическими травмами, но это было не главное… Живому существу свойственно не только на протяжении жизни меняться, но и в разные моменты своего существования желать разного. Тифлинг, не понаслышке знающая обитателей Баатора и Бездны, всегда посмеивалась над представлениями людей о том, что всех существ можно раз и навсегда разделить на тех, кто любит причинять боль, и тех, кто любит ее испытывать. И баатизу, и танар’ри наслаждались болью в любых её проявлениях, независимо причиняемой или принимаемой, но они всё-таки были существами намного более духовными – более склонными к самопознанию и дольше развивавшими свою душевную организацию, чем жители материальных миров, из которых редко кто задумывался о том, почему он испытывает определенного рода эмоции. Демоны и дьяволы, как и жители Верхних Планов, знали, что доминирование в любви – лишь фикция, не имеющая смыла там, где есть свобода и искреннее чувство, однако приобретающая значение там, где секс оценивается в монетах и дорогих подарках, где становится он способом доказательства власти и средством самоутверждения – а именно так и бывало чаще всего. У Энио и его змея всё было не так, и это восхищало хаотичную часть натуры тифлинга.* * *
…Внешность Седрика в человеческой форме всегда плохо сочеталась с его же внешним видом в змеиной. Сложно было представить, что этот скромный и всегда тактичный в поведении, тонкий, гибкий золотоволосой молодой человек чуть выше среднего роста с узким лицом и фиолетовыми глазами может превращаться в громадное хвостатое зелёное чудовище, скуластое, зубастое и когтистое, которое, будь даже на то желание, не повернулся бы язык назвать красивым. Зато красивой была его чешуя. Она так блестела на солнце, такие завораживающие блики пускала от единственного лучика бледной луны… Фобос проснулся от болезненного напряжения в паху и некоторое время лежал, разглядывая трещинки на потолке. Угли в очаге едва тлели, из-за закрытых ставней в комнате было почти совсем темно, но Фобосу, никогда не любившему яркое освещение, хватало света. Айо дышала ровно и, похоже, спала. Можно было удовлетворить свое тело. …По окончании процесса, сходив за ширму, улегшись, повернувшись на левый бок и пытаясь снова задремать, Фобос чувствовал странное сосущее чувство недовольства собой, хотя запросы тела и были удовлетворены. Думать о Седрике, видеть Седрика во сне – это было тяжело, неприятно. Это вызывало тоску. «Забудь его, - приказал себе принц и в очередной раз напомнил: - Он – предал тебя, он не заслуживает твоего внимания.» Но забыть не удавалось, и из медленно наползающей дрёмы опять выступало лицо золотоволосого оборотня, его обнаженное тело, раскинувшееся на смятых шелковых простынях, полураскрытые губы, туманный фиолетовый взор, блуждающий дезориентировано, но молящий не останавливаться, продолжать… --------------------------------------------------------------------------------------------------- [77] Задвинься, задвинь: bar that (кант) – почти вежливый способ намекнуть кому-либо, чтобы он заткнулся; одновременно – предостережение.