В тихом омуте...ну вы сами знаете

27 января, понедельник. Казалось, этот день начинался самым обыкновенным образом: большая чашка кофе, бутерброд с вареньем и просмотр любимого мультика по телевизору. "Спанч Боб*" — мой любимый мультсериал, который я готова смотреть вечно. Мама появилась внезапно, когда я сидела на стуле, задравши голову повыше, чтобы увидеть изображение в телевизоре. Она выглядела отлично, словно позавчера вечером, после скандального ужина, не плевалась соляной кислотой. Её нервное состояние выдавали лишь дрожащие уголки губ и чуть сузившиеся глаза. — Что? — я отложила кусок еды на салфетку и посмотрела прямо в зеленые глаза матери, — я не собираюсь извиняться за сделанное. Если она действительно полагает, что я буду умолять её простить меня, то она ошибается. С меня хватит. Я извиняюсь перед ней всю свою жизнь, хотя в большинстве случаев я не виновата. Может, это и звучит эгоистично, но мне плевать. — Алёна, — холодно прошептала мать, присаживаясь на соседний стул, — ты же понимаешь, что я не смогу вот так просто спустить тебе с рук испорченный ужин с Царёвыми? Я горько улыбнулась, сводя брови: — Да в общем-то нет. Она пропустила слова мимо ушей. — Я понимаю, что ты обижена на Ваню не просто так, но ты должна извиниться перед ним ради отцовского бизнеса, — эти слова повисли в воздухе неприятным ядовитым облаком, обжигающим кожу лице. Я почувствовала, что сейчас расплачусь. Пожалуйста, пусть мне послышалось и она не такая жестокая. А хотя чего я ожидала? Ничего удивительного не произошло. Мама, как обычно, думает только о бизнесе и деньгах, но никак не о счастье родной дочери. — Я подумаю, но прежде я хочу у тебя спросить, мамочка, — начинаю я, сжимая руки в кулаки, — тебя всегда волновала лишь репутация нашей семьи, а не я, ведь так? Потому что я вижу именно это. Ты никогда не понимала меня, никогда не заботилась обо мне и ни разу не хотела узнать больше о моей жизни, как сделала бы нормальная мать. Любящая мать! И... Я не заканчиваю по одной простой причине: я больше не могу быть сильной. Казаться самоуверенной, умной и успешной. Я устала... Не замечаю, как по моей щеке скатывается слеза, а затем следующая и ещё две. — Милая моя, — мать тянет меня за руку и жмёт к себе. Пока я тону в неожиданных и таких нужных объятиях, дрожа и колыхаясь, она крепко держит меня за руку. Настолько крепко, что мне становится больно. — Ты даже не представляешь на что я пошла, чтобы ты жила в таких условиях, — бросает мать, отстраняясь, и быстро покидает кухню, оставляя меня наедине с собственными мыслями. Я живу в Северной столице с самого рождения и потому точно знаю, что близившийся февраль в Санкт-Петербурге самый холодный месяц в году. Я прислоняю лоб к холодному трамвайному окну, рассматривая стекающие по стеклу капли таявшей ледяной корочки. Сейчас, в восемь утра, когда город только просыпается, можно уследить за ним. И я это делаю. Солнце лениво поднимается и заставляет жмуриться от ярких лучей. Они, конечно, не приносят столь желанного тепла, но все же чувствуются. В красной машине, стоящей перед светофором, сидит молодая женщина лет тридцати – она смотрится в зеркало заднего вида, а затем ловко достает помаду из бардачка и её губы вмиг алеют. Рядом на сидении с ней сидит пристёгнутая девочка, наверное, лет десяти. В руках у неё плюшевый мишка, глаза которого были невероятно голубыми, словно волшебными. Рассматриваю, как пар от моего дыхания тонким водянистым слоем покрывает оконное стекло и тут же исчезает, словно впитавшись в него. При мысли о грядущем учебном дне и встрече с учителем литературы мне становилось томительно жарко, как бывает жарко в июньский безветренный день, а потом меня словно бы прошиб холодный озноб. Я с радостью свалила бы это все на какое-нибудь недомогание, но врать вообще не умею. Сердце болезненно сжалось, и я зажмурилась, закусывая нижнюю губу, чтобы сдержать мысли и чувства. Мне было мучительно стыдно за них. Стыдно до палящих щек. Почему я не могла заснуть всю ночь, обдумывая поцелуй с учителем? Почему сладкий вкус его губ до сих пор чувствуется у меня во рту? Я натянула оранжевую вязаную шапку на голову сразу после того, как ступила на хрустящий снег. Ритмичная музыка в наушниках совсем не заглушала моих мыслей, а даже наоборот. Словно каждое слово было обо мне. У вас возникало такое чувство? Стоя на трамвайной остановке, которая находится в пятнадцати минутах от школы, я начинаю мерзнуть. В шесть утра пришло сообщение от Маши с предложением дойти до школы вместе, и я согласилась. Мне все равно хотелось рассказать ей о вчерашнем дне или о позавчерашнем вечере. Резкий порыв холодного ветра заставил меня зажмуриться: "Черт, зря согласилась!". — Прости, — запыхавшаяся Машка подбегает ко мне со спины и хлопает по плечу, — бегом в школу! Не успеваю я опомниться, как подруга уже перебегает дорогу на жёлтый свет и мчится сломя голову в учебное заведение. — Копуша, — возмущается Маша, когда я её догоняю на полпути до школы. Она смеётся, продолжая идти быстрым шагом. Проходя мимо магазина одежды, я смотрю на свое отражение в стеклянной витрине: черные джинсы обтягивают, как мне кажется, стройные ноги, а зеленое пальто интересно сочетается с оранжевой шапкой и черным рюкзаком. Стоит ли мне рассказывать о поцелуе с учителем Маше? Она может кому-то рассказать или будет молчать? Я не заметила, как мы вошли в какую-то небольшую кафешку. С моих волос начала стекать вода, а щеки начало жечь, будто по ним пару раз прошлись наждачкой. Сняв с головы шапку, поправила волосы и облокотилась о деревянную колонну. — Мы, между прочим, опаздываем, — говорю девушке и оглядываюсь: местечко интересное, конечно. Интерьер сделан в ретро-стиле. В одном углу я заметила книжный стеллаж, в другом столики и мягкие кресла, накрытые клетчатыми пледами, а в следующем...в следующем стоит круглый столик с печатной машинкой на нем. Я поднимаюсь и иду прямо к столику, когда... — Пишешь? — слышу бархатный голос позади, отрываю взгляд от интересующего меня предмета и перевожу на симпатичного парня моего возраста: ранние солнечные лучи падают на его светлые пшеничные волосы и они кажутся золотыми, карие глаза оглядывают меня с ног до головы и замирают на губах. — Просто любуюсь интерьером, — пожимаю плечами и взглядом пытаюсь найти подругу: вот она, идёт, держа в руках стаканчик кофе. Я уже делаю шаг в сторону, когда парень говорит: — Твой взгляд говорит об обратном. С секунду я просто смотрю в глаза юноши, а затем ухожу, чувствуя на себе тяжелый взгляд. — Кто это? — задает вопрос рыжеволосая, когда мы выходим из заведения. — Без понятия, — фыркаю я, ускоряя шаг, — быстрее, мы опаздываем! Блин, ненавижу опаздывать! Не хватало мне еще, чтобы учитель позвонил родителям... Чувствую вибрацию телефона: приходиться вытащить руки из кармана. — Да куда ты торопишься, у нас первая литература и мы же знаем Евгения Алек...черт...мне безумно не везёт. Кажется, у Евгения Александровича служебный роман. — Что ты сейчас сказала, черт возьми? — резко выпаливаю я, чуть не роняя телефон. Я прослеживаю за взглядом Маши и нахожу объект её внимания и разочарования. Моему взору предстаёт эдакая интересная картина: излюбленный всеми учениками учитель литературы захлопывает дверь своего BMW за черноволосой девушкой, коей является Симонова Анна Петровна, учительница младших классов, аккуратно поправляющей чуть поползшую вверх бархатную юбку. Он подаёт ей руку, и девушка улыбается во все тридцать два блестящих белых зуба. Затем целует учителя в щеку и... — Иди сюда! — шикаю я подруге, когда замечаю, что Евгений Александрович оглядывается. Маша не отвечает. Я поднимаю на неё взгляд и вижу, что она с загадочной улыбкой трет свои ладони, — иди сюда живо! — Ты совсем сдурела?! — она словно только что заметила меня, зажавшуюся за широким стволом дерева. Я решила наплевать на неё — все равно не удастся уже никакой конспирации! Вот я уже выглядываю из-за столба и желаю увидеть продолжение этого жалкого зрелища, но замечаю лишь одиноко стоящую машину без находящегося рядом водителя. Внезапно кто-то стучит мне по плечу пальцем, и я закрываю глаза. Серьёзно?! — С добрым утром, Гриневская, — обольстительно улыбается учитель. — С добрым, — недовольно фыркаю, пытаясь скрыть волнение. А хотя, к черту! Все равно он видит меня насквозь. — Разве в школьном своде законов нет нечто вроде «отношения между коллегами запрещены»? — Ревнуешь, Алёна? — задаёт бессовестный вопрос мужчина, пряча руки в карманах чёрного пальто. Я, конечно, понимаю, что это его манера общаться, но не при Маше же! После того, что было вчера...неужели это тоже была его игра? — Не будьте в себе настолько самоуверенны, — щурюсь, невольно вспоминая случай с приготовлением блинов на его просторной и красивой кухне, — хотя, может, Анна Петровна и любит, когда мужчина доминирует в отношениях. — Я уже понял, что ты не любишь, когда тебя контролируют, — приближается ко мне. Снова. Снова он настолько близко, что мое дыхание останавливается! — сия дикая кошечка. Я чувствую, что щеки горят от смущения, и на секунду опускаю голову вниз, чтобы выдохнуть. Длинные пряди моих светлых волос, к счастью, загораживают мое раскрасневшееся лицо от всеобщего обозрения. Слышится спасательный школьный звонок, но я по-прежнему не могу вздохнуть. Все внутренности будто скрутило в один большой узел благодаря его дыханию с ароматом мяты и табака. Такое привычное сочетание. — Нам пора на урок, между прочим Ваш, — Маша хватает меня за руку и тащит в школу. Я нервно сглатываю и, наконец, выдыхаю белый пар. — Что. Это. Было. — сипит подруга, когда мы уже поднимаемся на второй этаж. — Я не знаю, — качаю головой, крепче сжимая в руке лямку рюкзака. "Ревнуешь?" — его баритон до сих пор раздается у меня в голове эхом, а перед глазами картинка целующихся преподавателей. Неужели они вместе? Почему меня это так волнует? Мы знакомы от силы две недели...и он мой учитель. Я обессиленно плюхаюсь на деревянный стул в кабинете литературы и с каким-то нетерпением жду появления Евгения Александровича.

***

Накручивая прядь волос на палец, я не сводила взгляда с настенных часов. 15:33 Седьмой урок подходил к концу. Как только он закончится, я уйду домой и забуду об учителе литературы. Я понимаю, что это неправильно — вспоминать каждые двадцать минут вкус его губ, но по другому не получается. Я выхожу из класса сразу, как слышу звонок. Нужно срочно выбросить из головы ненужные мысли. Я прохожу мимо кабинета литературы и слышу женский смех. Всем своим существом я не хочу даже приближаться к этой проклятой двери, но... Через маленькую щелку я вижу Анну Петровну, сидящую на парте, и стоящего рядом Евгения Александровича: он был расслаблен и даже весел. Я чувствую, как к щекам приливает кровь, а сердцебиение учащается. Сама не понимаю как, но вот я уже стою в кабинете, а две пары глаз с интересом смотрят на меня. — Я не помешала? — с моих губ слетает тупая фраза. — Да, вообще-то ты очень даже помешала, — фыркает учительница. — А я с Вами на «ты» не переходила, — огрызаюсь и делаю шаг вперёд, показывая Анне Петровне, что уходить не собираюсь. Я перевожу взгляд с ошарашенной учительницы на усмехающегося Соколовского и сжимаю руки в кулаки. Ему весело?! В памяти всплывает его потерянный взгляд в машине и та фраза: «Неужели непонятно, что мне плевать?» Определено, Вам плевать, что сейчас происходит у Вас на глазах. — Я, пожалуй, пойду, Жень, — выдыхает преподавательница, кладя руку ему на грудь, — увидимся в шесть? — Обязательно, — улыбается мужчина. Черноволосая девушка обольстительно ухмыляется и аккуратно спускается с парты на ноги. Я пытаюсь успокоиться и выровнять дыхание, но все теряет смысл, когда она проходит мимо меня, обольстительно улыбаясь. Терпкий и знакомый аромат ударяет в голову. Это ее духи я учуяла тем вечером в его машине. Пока я просто стою на одном месте, пытаясь сосредоточиться на разумных мыслях, мужчина проходит за стол и садится в кресло. Минута тишины. Две. — Удивительно, — хмыкаю я, привлекая внимание учителя, — эта дама соблазнила трудовика, физрука...не думала я, что и с Вами такое выйдет. Слышу смешок. Такой, что он режет слух. Мне становится тошно находиться в этом помещении. Мне кажется, что оно насквозь пропахло ее духами. — Тебе стоит научиться контролировать свои чувства, — он быстро оказывается рядом со мной. Я вздрагиваю от прикосновения его тёплых пальцев на своей щеке. Я действительно теряю контроль и слегка трусь о его руку. Слышу его тяжелый выдох. Сама понимаю, что дышу через раз. Хочу его поцеловать. Эта мысль глупая? Определено, да. Могу ли я позволить себе осуществить её? Определенно, нет. — Ты вроде не хотела... — У вас свидание? — прерываю его, сжимая его руку в своей руке. Так тепло. Так нежно. Мой вопрос поднимается в воздух и вызывает томительную духоту. Мне становится жарко. То ли от чувства соприкосновения с его грудью, то ли от самого вопроса. — Я могу не идти, — Соколовский шепчет, смотря прямо в мои глаза. Он надеется найти в них ответ? Если да, то он ошибается. Я давным-давно потерялась. Запуталась. — Да мне как-то все равно, — смущенно улыбаюсь. Мне потребовалась пара секунд, чтобы отстраниться от учителя. Как только его рука больше не находилась в моей ладони, а крепкая грудь не сдерживала, я почувствовала холод. — Действительно? — полушёпот доноситься до моих ушей, когда он резко разворачивает меня и врывается в мой рот своим языком. Я стону ему в губы, обвивая руками шею, пока его руки с силой сжимают мою талию. Мои ноги трясутся и мгновенно становятся ватными, губы буквально горят от натиска поцелуя, а мысли взрываются буйным фонтаном. По всему телу разливается тепло и сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Он резко подхватывает меня за ягодицы и усаживает на стол, сбрасывая с него учебники и тетради. Сейчас мы оба теряем контроль.