В тихом омуте...ну вы сами знаете

После откровенного разговора с Машей я почувствовала себя гораздо лучше, хоть и не придала ему огромного значения. Потому что практически все, что она сказала, напрямую не имело никакого смысла, а я так и оставалась в безысходной ситуации, разрываясь на части буквально каждую секунду. Впрочем, это не важно, с моих плеч словно упал камень и, довольная этим фактом, я с улыбкой пришла домой. Мама сейчас вместе с Марго, а отец на работе, что не может не радовать. Уж чего-чего, а встречи с этим мерзавцем я хочу меньше всего на свете. При воспоминании вчерашнего вечера запястье начинало неприятно пощипывать, будто по коже непрерывно резали тонким и острым лезвием. Сегодня кусок в горло не лезет и потому я ограничилась лишь огромной чашкой горячего жасминового чая с ложкой меда. Недочитанный роман быстро оказался у меня в руках и я, наконец, почувствовала себя собой. Не тронутая ничьим вниманием, я наслаждалась тишиной, господствующей в доме, и посвятила полчаса чтению. Это время я действительно не думала ни о чем постороннем, разве что, услышав недовольное журчание живота, отправила в рот пару спелых фиолетовых виноградинок. Совсем неожиданный звонок в дверь заставил меня вздрогнуть. Отложив книгу на кухонный стол, я прошла в прихожую и быстро открыла дверь, даже не удосужившись посмотреть в глазок. — Что ты здесь делаешь? — раздраженно смотрю снизу вверх на мужчину, который помешал моему свободному и такому необходимому времяпровождению с самой собой. — Пришёл проведать тебя, — он набрал в лёгкие побольше воздуха, облокотился плечом о дверной косяк и внимательно посмотрел на меня, — ты так и не вернулась в школу. — Да, мне стало плохо, и я решила уйти, — коротко кивнула я, сложив руки у груди. Под терпеливым, но в то же время выжидающим взглядом Соколовского все мое тело напрягалось: спина выпрямилась ровной струной, в горле внезапно пересохло, как если бы я не пила пару суток, а желудок затянулся в тугой узел. — Ты поговорила с Некрасовой? — заинтересованно спросил он. — Она была готова все рассказать директрисе, и я еле-еле её уговорила этого не делать, — соврала зачем-то, чувствуя, как тревожно подпрыгнуло мое сердце. Мужчина беззаботно улыбнулся, склонил голову по-птичьи, из-за чего его тёмные волосы оказались в тени и окрасились в мрачно-чёрный цвет, и мягко проговорил: — Ты совсем не умеешь врать, Гриневская. Я гордо вскинула голову, скептически сощурилась, но ни единого слова с моего языка не сорвалось. Не знаю, что можно ответить на его слова. Мой рот будто зашили нитками. — Впрочем, я должен идти. Я просто хотел знать, что ты в порядке, — его губ коснулась мягкая улыбка, а затем она скрылась в тени. Он развернулся, чтобы уйти. Почувствовав себя крайне неудобно, я нахмурилась. Женя пришёл, потому что волновался за меня, а я так жестко к нему отношусь и убегаю от этой заботы. — Эй, — собственное дыхание сбивается, когда я сжимаю его руку своими пальцами, — я в порядке, спасибо за заботу. Наши многозначительные гляделки прервал знакомый женский голос из поднимающегося лифта. Я испуганно охнула, быстро ухватила ничего не понимающего учителя за рукав пальто и запихнула в квартиру. Недолго думая, я потащила уже ошеломленного мужчину в свою комнату. Довольная улыбка касается моих губ, ведь я впервые видела этого обычно бесчувственного человека в таком состоянии. Прислонившись лбом к двери собственной спальни, я пыталась слушать, что же происходит в коридоре, а слышала лишь своё тяжёлое и неровное дыхание, как если бы пробежала двухкилометровый кросс. Ситуация снова напомнила мне глупый фильм, который крутят после полуночи, и я страдальчески усмехнулась. — Что происходит? — Евгений Александрович непонимающе вскинул правую бровь и вперил сосредоточенный взгляд на меня. — Там моя мать и... — Разумеется, — он быстро перебил меня, там самым избавив от спутанных объяснений. Я надавила на ручку, надеясь, что звуки от открывания двери будут минимальными, и посмотрела на женщину, заходящую в прихожую. Мама поставила сумки на пол, сняла чёрное пальто и посмотрела в зеркало, приглаживая пышные светлые волосы. — Алёна, ты дома? — крикнула в коридор она, продолжая рассматривать своё лицо в зеркале. Инесса провела кончиками пальцев по румяным щекам и расстроено поджала сухие губы. — Да-да, я немного занята! — крикнула я, рассматривая стройную спину женщины. Я молилась, чтобы ей в голову не пришла мысль заглянуть ко мне в комнату. Не хватало только, чтобы она увидела раскрасневшуюся меня в компании учителя, которого она люто ненавидела после первой их встречи. Моя молитва была услышана, и через пару минут мама с пакетами в руках скрылась на кухне. Лопатки больно вдавливаются в деревянную дверь, а взгляд неуправляемо натыкается на различные объекты уже въевшегося интерьера. Добровольно в свою комнату я впускала лишь сестру, Машу и Ваню. При воспоминании последнего колени предательски задрожали. Хотя, может это и адреналин, скользнувший по венам из-за опасности сложившейся ситуации. — Милая спальня, — хитро улыбнулся учитель, взглядом указывая на маленького плюшевого мишку. — Папин подарок, — я помедлила секунду, прежде чем крепко схватить игрушку пальцами и кинуть куда-то в противоположный угол, — терпеть его не могла, потому что этот «подарок» я получила на четвертый день, после Нового Года, поздним вечером. Отец был таким недовольным, когда вручал его, будто выполнял очередное поручение по работе. Женя понимающе хмыкнул, присел на край мягкой кровати и, облокотившись на ладони, задумчиво оглядел меня. Его взгляд медленно спускался с моего лица на грудь, бедра и босые ножки. — Снупи?*— ухмыльнулся он, прикрывая глаза, как мартовский кот. Я недовольно скуксилась, а затем почувствовала приливающую к щекам кровь. Все это время я стояла перед Женей в дурацких трусах с мультяшной собачкой и облегающей чёрной майке, сквозь которую можно было детально разглядеть грудь. Смущенно потупившись, я быстро схватила с пуфика шелковый халат, накинула его на себя и затянула на талии пояс. — Что делать будем? — внезапно серьезно спрашивает Соколовский, рассматривая мое лицо. — Смотрел «Побег из Шоушенка**»?

***

Собравшись с силами, я плавно выскальзываю из комнаты и тихо, как будто боясь, что меня кто-то услышит, прохожу на кухню. Угнетающе коричневая мебель никогда не вызывала у меня симпатии, так что я снова почувствовала давящую грусть. Желудок изменнически заурчал, а я лишь проглотила кислую слюну. — Мам? Женщина разворачивается ко мне лицом, нацепляет дежурную улыбку и быстро проговаривает: — Ужинать будешь? Я удивленно вскидываю брови: почему я не успела уловить тот момент, когда первым делом при встрече вечером мама спросила меня про ужин, а не про учебу. — Нет, не хочу, — со звоном вытаскиваю из сушилки прозрачный стакан и наливаю воду из фильтра, — что будешь делать сейчас? Мама сегодня выглядела иначе. Вероятно, дело было в минимуме косметики на её лице, простой укладке и спокойной улыбке. Тряхнув головой, я отогнала наваждение и выжидающе посмотрела на задумавшуюся женщину, будто пробующую слова на вкус. — Я очень устала и пойду спать прямо сейчас. С Маргаритой все хорошо, если тебе интересно. — Зайду к ней завтра, — протянула я. — Хорошо, — с довольным видом ответила мама, — а теперь я в душ. Когда дверь в ванную комнату захлопнулась за женщиной и раздался замочный щелчок, я облегченно выдохнула и побежала в спальню. — Быстро на выход! — шикнула Евгению Александровичу, как только заметила его взволнованным взглядом, и метнулась к гардеробной. Со скоростью света я надела синее платье в горошек, накинула на плечи вязанную кофточку, обула ботинки и схватила пуховик. — Никогда не понимал женской моды, — недовольно пробурчал Женя, когда я, наконец, раскрасневшаяся от излишней возбужденности, вышмыгнула на лестничную площадку. — Зачем ты вообще пошла за мной? — Ах, какие мы, оказывается, неблагодарные, — бормочу я себе под нос, — между прочим, твою шкуру спасла. — Сладкая, ты ведь сама затащила меня к себе в спальню, — лукаво улыбнулся Женя, подмигивая.

***

Я раздосадовано надула губы, не найдясь, что можно ответить, потому что он был прав. Могла бы просто оставить его в подъезде тогда и просто как-нибудь объяснить маме его присутствие, а могла и толкнуть к двери, ведущей к лестнице. — Что хочешь? — мужской голос вывел меня из раздумий: Евгений Александрович остановил машину около незнакомой мне пекарни, работающей до одиннадцати вечера, видимо намереваясь подкрепиться. — Кофе, черный, как моя душа, — задумчиво процитировала персонажа из любимой книги я. — Брось, такого кофе не существует, — насмешливо ответил он, открывая дверь автомобиля. Я уже отвернулась к окну, когда его лохматая голова снова появилась в салоне, — но я тебя понял. Хмыкнув, я отвела взгляд на пошатывающиеся из-за северного ветра деревья, полностью покрытые снежным покрывалом. Пушистые хлопья снега быстро падали с неба, тут же тая на машине и ручейками стекая по теплым окнам. Через окно в пекарне я видела широкую спину Жени, стоящего у кассы. Повинуясь интуиции, я поспешила выйти из машины и тут же услышала играющее уличное радио. Это была незнакомая мне песня, она была медленной и нежной, словно бы вальсовая. Я мирно улыбнулась, обняла себя руками и зажмурилась. Перед глазами всплыл образ Марго, грустящей из-за того, что Вова Морозов её игнорирует, плачущей из-за измен отца матери и искренняя улыбка Вани. Мы действительно любили друг друга, и это факт. До сих пор передергивает, когда я вспоминаю его блестящие глаза. Он был так добр ко мне, развлекал. — Кофе, как заказывала одна прелестнейшая мисс, — ухмыльнулся Женя, протягивая термоустойчивый стаканчик, — ты умрешь прежде, чем состаришься, если будешь употреблять так много кофеина. — Может, я хочу умереть молодой, — саркастически улыбаюсь, отпивая любимый напиток, — давай немного тут постоим, в машине страшно депрессивно. — Если начнешь замерзать, скажи, — кивает он, облокачиваясь спиной о машину. Я внимательно вслушиваюсь в музыку, подмечая про себя присутствие гитары, скрипки и пианино. Приятные небыстрые аккорды успокаивают. Совсем неожиданно начинает петь девушка. Её тонкий голос сладок, как мед, убаюкивает и цепляет своей правильностью. Сердце замирает каждый раз, когда музыка затихает, но песня все продолжается. А я не хочу упускать этот момент. Быстро допиваю кофе, выбрасываю стаканчик в мусорку и беру за руку Женю. Он не успевает среагировать, или просто хочет посмотреть на то, что же я буду делать, а я уже вывожу его на тротуар и крепко вцепляюсь пальцами в его плечо. Танцевать под эту музыку, должно быть, божественно прекрасно. На его губах появляется таинственная улыбка, и я улыбаюсь в ответ. — А ты неплохо танцуешь, — вдруг произношу я. — Ты тоже неплохая партнерша, — шепчет он, сильнее притягивая к себе за талию. Я кладу голову ему на грудь и облегченно вздыхаю. Без прикрас, это самый прекрасный танец в моей жизни. Музыка уже давным-давно закончилась, а я все прижимаюсь к нему. Мне совсем не хочется отрываться от его крепкого тела и нежных касаний. Взгляд натыкается на небольшой ящичек под деревянной скамейкой с надписью "Они нуждаются в заботе", стоящей около пекарни. Я вздрагиваю, отстраняясь от мужчины, и медленно подхожу к коробке, выдвигаю её на тротуар и изумленно охаю: — Боже мой! Он неспешно приближается ко мне, присаживаясь на корточки. В его взгляде появляется сочувствие и жалость, а губы сжимаются в тонкую бледную полоску. Женя осторожно касается пальцами ушка белоснежного пушистого котенка и чистосердечно улыбается. Животное ласково трется о его руку и начинает тихо мурлыкать. Я ощущаю, как мое сердце болезненно останавливается, а в следующую секунду уже оживает с новыми силами. Каждая его частичка оттаивает и наполняется чем-то ранее мне непонятным, и я понимаю, что чувство неполноценности уходит. Его место занимает тепло, умиление и чистое, может даже наивное сознание влюбленности. — У меня никогда не было питомцев, — грустно потягивает мужчина, одергивая свою руку от животного. Котёнок испуганно зажимается в угол и смотрит на нас своими огромными бирюзовыми глазами с неподдельной добротой. — Может, пора это исправить? — Заботливо улыбаюсь я, сжимая его руку в своей ладони. Женя вглядывается в мое лицо, будто пытаясь найти ответы на вопросы, которые он задает в своей голове. — Ты сможешь о нём позаботиться. — Гриневская, ты, — он осекается, все так же смотря на меня. Его взгляд излучает доброту, восхищение, удивление и ещё большой спектр эмоций. — Ты... Его прерывает изнеможённое мяуканье из коробки, и мы синхронно поворачиваемся к котёнку. — Привет, дружище, — Женя поднимает маленькое, несамостоятельное, совсем безобидное животное на руки и засовывает под пальто. Крошечная головка тут же высовывается, хлопая большими глазами. — Теперь мы будем соседями.

***

— Ну, вот и все, — произношу я, ставя бутылку отборного молока в холодильник, — твой новый сосед накормлен и уложен спать, из меня, кажется, вышла хорошая мамочка, как думаешь? Женя расплывается в довольной улыбке, кивает и одним движением взлохмачивает тёмные волосы. Сейчас он выглядит иначе щеки разрумянились, нос покраснел из-за долгого пребывания на морозе, глаза просветлели и налились голубой краской, отчего разглядывать его лицо стало совсем невозможно. Я буквально таяла под его взглядом. — Чувствуй себя как дома. Если захочешь поесть, в холодильнике есть йогурт, —Женя поставил передо мной чашку горячего зелёного чая и круглую стеклянную формочку с конфетами, — впрочем, ты и сама все знаешь. Я шутливо улыбнулась, уже откладывая в сторону фантик от сладости, как он вдруг взял меня за руку: — Спасибо за всё. Получив мой понимающий кивок головой, Евгений Александрович удалился, по-видимому, в ванную. Послышался хлопок двери, а затем и шум включенной воды. Телефон в кармане удобного платья завибрировал: на сенсорном экране отобразился один пропущенный звонок от Маши и одна смс-ка от Прокофьевой. Раздраженно фыркнув, я открыла сообщение. Меня внезапно пробил озноб, язык обожгло, как если бы я съела половину желтого лимона, от корней волос по лбу стекла капля холодного пота. — Все в порядке? — неожиданно около меня материализовался Женя, со странным прищуром оглядывая моё осунувшееся и перекошенное от гнева лицо. — Шикарно, — неискренне отмахиваюсь, делая глоток уже немного остывшего чая, — просто все навалившееся кажется мне нереальным. Он понимающе улыбается и отворачивается, чтобы налить себе чай. Пользуясь единственным спокойным моментом за последнее время, я осторожно поднимаюсь и на цыпочках приближаюсь к нему. Руками обвиваю его талию, щекой прислоняюсь к его ещё сырой спине и умиротворенно улыбаюсь. Пальцы аккуратно касаются крепкого пресса, поднимаются к пупку и обводят его круговым движением, плавно поднимаются к плечам. В ту секунду, когда я прижимаюсь влажными губами его лопаток, он разворачивается ко мне лицом и страстно целует. Чувствую, как мои губы приятно покалывает от его натиска, а дыхание прерывается. — Ты сводишь меня с ума, — шепчет он, отрываясь от губ. — Разве это плохо? — лукаво улыбаюсь, мгновение смотрю в потемневшие глаза и теперь уже сама целую учителя, оттягивая его нижнюю губу. Так грязно, так запретно, но так хорошо... Сильные мужские руки неспешно исследуют мое трепещущее тело, скользя от груди до ягодиц и обратно. Эта пытка продолжается ещё пару секунд, пока Женя в нетерпении усаживает меня на кухонную столешницу, а затем снова врывается в мой рот своим языком. Его холодные пальцы забираются под платье и медленными движениями ласкают внутреннюю сторону бедра. Я стону ему в губы, ничуть не стесняясь. Мне хочется ещё, и незнакомое ранее чувство поглощает меня полностью и безвозвратно. Противиться ему бесполезно, ведь я сама приняла его, только обняв Женю. — Думаю, в спальне было бы удобней, Соколовский, — притягиваю его к себе ближе, обвивая ногами за талию. — А ты уверена, что готова к спальне, Гриневская? — Шумно выдыхает он, смотря на меня расширенными от возбуждения зрачками. Несмотря на дрожащие от волнения губы, я киваю.