7 февраля
— О чем задумалась, сестрица? — звонкий голос вывел меня из раздумий: Марго смотрела на меня своими большими карими глазами, блестящими от интереса. — Случайно не о том, с кем вчера ночь провела? Скажи спасибо, кстати, что я прикрыла тебя перед мамой. Она была очень недовольна, что ты "пошла ночевать к Машке без предупреждения". Я сделала беззаботное выражение лица, почерпнула горсточку попкорна, улыбнулась во все тридцать два и проговорила: — Не важно это, Рит. Но, можешь не волноваться, я была в надежных руках. Невольно облизнула губы. Карамель. Именно этот вкус появился у меня на губах и языке при воспоминании вчерашней ночи. Тянучая, вкусная и приторно сладкая, такая как я люблю. Мурашки табуном пронеслись от корней моих волос до пальцев ног, когда я почувствовала внезапно подступившее желание поцеловать Женю. Как будто, не сделав этого, я бы просто взорвалась прямо здесь и прямо сейчас. Живот недовольно заурчал, и я сделала глоток газировки. — Ну, ты же знаешь, что я очень любопытная, — фыркнула сестра, театрально надувая губы, — и пока ты не расскажешь, я буду мучиться в догадках, а потом и до веревки недалеко... — Я тебе уже говорила, что из тебя выйдет плохая актриса? — Прикусила губу, чтобы не рассмеяться на всю квартиру, а затем снова уставилась в телевизор. "Дневник памяти" мы с сестрой пересматривали раз десять, точно. Пожалуй, это один из моих самых любимых фильмов. Вероятно, из-за трогательной истории любви, которые так любят девчонки. — Ну, сестра, — Маргарита схватила меня за предплечье и заулыбалась, — ты с Ваней гуляла? Я коснулась пальцами до запястья, которое много недель назад сжимал Ваня и почувствовала жжение. Чисто психологическая фишка. Затем на глазах появились непрошенные слезы, и я сжала в руках клетчатый плед. Вчера вечером мне на телефон пришло сообщение от Прокофьевой с прикрепленной фотографией. Отвратительная Марина целуется с Ваней. Конечно, это никак не повлияло на мои чувства к Жене, но отчего-то мысль "возможно, это не конец" стала пустой и глупой. — Не упоминай о нём, пожалуйста, — сухо проговорила я, отставляя чашу с попкорном на стол. — С Ваней мы давно расстались. — Не хочешь поговорить об этом? — Заботливо прошептала сестра, сжав мою руку, — поверь, я понимаю, мне самой сложно разговаривать с кем-то из подруг о Вове, но так легче будет. Ты должна поделиться своими мыслями. Я взглянула на Марго и подумала: "Может, действительно все рассказать?". Сестра в каком-то смысле права: если у тебя есть проблемы, то нужно поделиться ими с кем-то, кому ты доверяешь. Разумеется, так не всегда, но почему бы не рассказать об Ваниной измене? Но вот кое о чем все-таки стоило умолчать. Если мои отношения с Соколовским не вызывают особого восторга у Машки, главной проказницы, любящей разные авантюры, то Рита меня точно не поймет, возможно даже запретит общаться с учителем. Она такая. Слишком заботливая, когда что-то касается её близких. Про любовницу отца сестра также не знает, и я не хочу ей говорить. По крайней мере, сейчас, когда она не до конца отошла от происшествия на мотоцикле и разрыва с Морозовым. Я нахмурилась, коснувшись выбившейся из косички каштановой прядки её волос, а затем сказала: — Ваня изменил мне. Лицо Марго перекосилось: уголки губ дернулись, щечки покраснели пятнами, нос сморщился, как если бы она увидела что-то мерзкое и неприятное. Неподдельные эмоции сестры порадовали меня. Честно признать, было приятно осознавать, что теперь ещё один человек питает неприязнь к Цареву. Но что-то постороннее ударило в груди и легкие произвольно сжались. — Как и отец. — Она вскочила на ноги, сложила руки у груди и внимательно посмотрела на меня. — Так ты все знаешь? — Нахмурилась, сжимая губы в тонкую полоску. Странное облегчение растеклось по всему моему телу, отчего я чуть ли не улыбнулась. Чуть ли. Губы онемели. — Прости, что не сказала тебе раньше. Я думала, что ты не готова из-за всего произошедшего. Вот чего она ждала. — Так ты все знала... — Черт, Марго, — воскликнула я, обнимая сестру за плечи, —пожалуйста, прости меня. — Прости? — Нервно рассмеялась она, отстраняясь от меня с обидой в глазах. Она склонила голову, быстро протирая сырые от слез щеки, — помнится, недавно ты говорила, что не знаешь по какой причине родители так часто ссорятся, — я вспомнила разговор недельной давности, когда Марго ещё лежала в больнице, тогда я впервые задумалась над тем, чтобы рассказать все ей, — оказывается, из-за измены отца. А я все ломала голову! Живот скрутило. — Я правда хотела тебе рассказать, — прошептала я, — но ты была такая грустная из-за Морозова и... — Хватит, — перебила она, смотря куда-то сквозь меня, — я даже слышать не хочу! Это ты запретила ему со мной общаться, да или нет? — Нет, конечно, нет! — Серьезно? — засмеялась сестра, шмыгая носом. — Я тебе не верю. И никогда больше не поверю. Лёль, ты — вылитая мать. Вы обе насквозь прогнили. Эта семейка просто ужасна, меня тошнит от всех, включая тебя. Марго выскочила из гостиной так быстро, что я не успела опомниться. А когда сделала это, то потеряла её. На вешалке не было её курточки. Дрожащими пальцами я набрала номер Морозова и быстро рассказала ему всё, предупредив, чтобы он позвонил, если сестра заявится у него на пороге. Когда заявится, если быть точной. Мне нужно было извиниться перед ней. Я действительно виновата перед ней. Черт, я ужасная сестра, раз не догадалась, что мать причастна к тому, что Вова игнорировал Марго. Сестра была права, я — вылитая мать. Почувствовав давящую на грудную клетку совесть, я быстро оказалась на балконе, схватила отцовские сигареты с зажигалкой и закурила. По телу прошлась приятная волна и я прикрыла глаза, отпуская проблемы.***
Через полчаса позвонил Морозов, сообщив, что Марго не желает меня слушать. Я попросила его передать ей мои искренние извинения и готовность ждать столько, сколько ей потребуется, только ради того, чтобы поговорить. Я понимала, что ни она, ни я не готовы к разговору. Сейчас я лишь молилась, чтобы никто из родителей не заявился домой. Но, как это всегда бывает, моя неудача оказалась на шаг впереди удачи. — Есть кто дома? — Женский голос прорезал домашнюю тишину. Я вздрогнула, не подавая голоса. Через пару секунд балконная дверь открылась и передо мной встала недовольная мать. Инесса сложила руки у груди, кажется, совсем не дыша, сжала губы в тонкую, почти белую полоску. — На улице минус двадцать, а она сидит тут в одной пижаме, — фыркнула мама, сверля меня рассерженным взглядом. — Ты что, курила? — Вот незадача, она заметила две только что выкуренные сигареты в небольшом стеклянном блюдце. Шмыгаю носом, не произнося ни слова. Взгляд натыкается на тонкие синие венки под кожей и белые костяшки пальцев, а мысли улетают куда-то в неизвестном направлении. Правильно кто-то говорил, что те, кого мы любим, причиняют нам самую сильную боль. Я обидела сестру и теперь мне безумно жаль. Казалось бы, что такого? Но нет, нельзя было скрывать от неё такое. Семья на то и семья, чтобы не было секретов. Таких секретов. — Расскажешь, почему не ушла от отца? — Спрашиваю я, замечая сидящую рядом мать. Мы не смотрим друг на друга, но чувствуем напряжение. Оно окружает нас ядовитым шаром в одно мгновение и теперь выбраться из него можно только поговорив. И я и она понимали это. — Когда впервые узнала об измене или уже после? — Чувствую, как легко она произносит это, и становится тошно. — Из-за тебя. Больно прикусываю губу, потому что это единственный способ отвлечься от одной только мысли, что я виновата. — Когда я в первый раз узнала об измене, я была беременна тобой. Конечно, мне было обидно и ты просто не представляешь, как мне хотелось уйти от него. Но я не могла. Содержать новорожденного ребенка одной — то ещё занятие. У меня не было образования, с родителями поссорилась, когда уходила жить к Матвею. Они уверяли, что он плохой человек, а я просто послала их и их мнение куда подальше и ушла. За все двадцать лет я не навестила их ни разу. Я услышала, как она горько усмехнулась, и вздрогнула: — Ты говорила, что твои родители погибли, когда тебе было семнадцать. — Именно в семнадцать лет я переехала к твоему отцу в Петербург, — прошептала она, — они умерли для меня тогда. Я была глупой, неопытной и слишком наивной девочкой. Что говорить, все мы в таком возрасте такие. Думаем, что вот оно — счастье — но это всего лишь фикция. Обман. Я любила твоего отца всем сердцем, но он предал меня. И предает до сих пор. — Получается, ты все ещё с ними в ссоре? Вы так и не поговорили? — Да, — кивнула она, взлохмачивая светлые волосы правой рукой. — Они никогда не простят меня за те слова, что я сказала им. Я не имела права так поступать с ними. Они — мои родители. Я должна была их слушать. Поверить не могу, что она врала мне о том, что мои бабушка с дедушкой живы всю жизнь. Неприятная обида сжала горло и горькая слеза обжигающей каплей стекла по моей раскрасневшейся щеке. Как одна ошибка может привести к стольким последствиям! — Но почему нельзя было просто поговорить с ними? Они простили бы тебя, я уверена. — Тихо промямлила я, скользнув взглядом по её дрожащим тонким рукам. — Они винят меня в смерти Яны, моей сестры. Ранее слипавшиеся глаза резануло, как если бы на них резко упал яркий солнечный луч, во рту пересохло. — Мы вместе катались на моем мотоцикле и... — Вы попали в аварию. Ты выжила, а она нет, так ведь? Мама кивнула, тяжело вздохнув. — Вот почему ты так сильно расстроилась из-за Марго. Её ситуация напомнила тебе твою собственную, — осторожно прошептала я, обнимая себя руками. Мне было не холодно. Наоборот. Адреналин захлестнул меня с головой и теперь я жадно глотала воздух ртом, словно на балконе было плюс тридцать градусов или кислорода было слишком мало. — Даже после того, как я получила образование на дому, я не могла уйти от Матвея. — Но почему? — Непонимающе воскликнула я. Мама как-то странно улыбнулась, будто бы ожидая того момента, когда я сама докопаюсь до истины. И, да, это произошло. — Ты любишь его? — покачала головой я, сильнее вжимаясь спиной в бетонную стену. Послышался неприятный хруст позвоночника и я сжала руками розовую пижаму. — Какая же это любовь, когда он причиняет тебе столько боли. Изменяет, а ты из раза в раз его прощаешь? В чем смысл? — Я не знаю, — честно призналась Инесса, пожимая плечами, — не раз подавляла в себе желание бросить его и это въелось. Тем более, я хотела хорошего будущего для тебя и твоей сестры. Изначально все это было ради тебя, — она резко развернулась ко мне лицом и схватила за запястье, — вот почему я была строга к тебе. Ты должна была получить хорошее образование, сойтись с сыном Царёва и жить счастливо, без забот. — Где логика? — приглушенным голосом спросила я, поднимая на Инессу сырой взгляд, — Счастье не в богатстве. — Именно в нем, — перебила она меня, крепче сжимая мою руку, — ты просто ещё маленькая. — Ты сейчас серьезно?! — Я вскочила на ноги, нечаянно перевернув пепельницу. Черная пыль тут же попала в нос и я закашлялась. — Твой рассказ всего лишь отговорка! Хочешь, чтобы я жила с тем, кто мне изменил? Я была бы тобой! Разве ты хочешь, чтобы я повторила судьбу? Что ж, пока все идёт по твоему плану: я в ссоре с обоими родителями, потеряла сестру из-за какой-то ерунды и люблю того, с кем мне никогда не быть вместе. Но знаешь что? Я — не ты. Я не повторю твоих ошибок.***
20 февраля
— Ты считаешь, что поступаешь правильно? — Встревоженно спросил парень, проводя пятерней по светлым волосам. Я прищурилась, замечая, что в ранних солнечных лучах его волосы кажутся золотыми, а позади словно бы нависает сияющий ореол. Карие глаза смотрели на меня с неподдельным беспокойством, что казалось мне невообразимо забавным. Мы знакомы от силы две недели, а сейчас разговариваем так, словно знакомы всю жизнь. С ним я веду себя непринуждённо, спокойно и, что самое главное, чувствую безопасность. Он понимает, поддерживает и не устраивает допросы, как это привыкла делать Маша. — Паш, а что остаётся? — Раздраженно фыркаю я, крепче сжимая в руках тяжёлую розовую кружку с только что сваренным кофе. Такое спокойное утро у меня только по субботам. Я прихожу на работу около семи часов, чтобы подготовить все к открытию кофейни, а затем буквально за двадцать минут до дедлайна варю кофе, сажусь к окошку и начинаю читать свежую газету, которую купила утром в каком-то дешевом киоске за углом. Кому-то это покажется странным или даже скучным, но только не мне. Именно в такие моменты я понимаю, насколько ценно время, проведённое с самим собой. Это случилось две недели назад. Я, как обычно, сидела на любимом мягком кресле с милой обивкой в горошек, улыбаясь ранним солнечным лучам, с кружкой какао в руках, когда над дверью послышался колокольчик, и в кофейню зашёл Павел Огнев: волосы средней длины забраны в хвостик сзади, тёмные глаза заинтересованно бродят по помещению, малиновый румянец расплылся по его носу, полным щёчкам и чуть торчащим ушам. Увидев меня, он спросил, не помешал ли, а я лишь покачала головой и предложила ему присоединиться ко мне и поговорить. Тогда мне это было очень необходимо. Тот разговор с мамой и ссора с сестрой добили мое моральное состояние. И, вот уже третье субботнее утро мы болтаем. На его губах каждые пару минут расцветает добрая улыбка, и я на автомате улыбаюсь в ответ. Как его отражение. — И на какую дату ты взяла билет? — Спросил он, отвлекая меня от раздумий. — Полечу в Москву через пару дней, — отвечаю я, опуская взгляд в газету. Взгляд находит жирный заголовок: «Миллиардер снова в городе». Заинтересованно разгадывая фотографию незнакомого мужчины, невольно начинаю кусать губы. — Знаешь его? — Нет, — протягиваю я, откладывая газету на другой конец стола и снова заглядывая в глаза Паши, — моя мама думает, что родители винят её в смерти сестры, но я отказываюсь в это верить. Такое просто невозможно. — Откуда ты знаешь? — Напряжённо выдыхает Паша, касаясь полными пальцами переносицы. — То есть, я просто боюсь отпускать тебя в Москву одну. — Ну, технически, я еду не в Москву, а в Подмосковье, — уверенно говорю я, слизывая капли вкусного кофе с губ, — да и к тому же, с каких пор ты так обо мне заботишься? Нависает странная тишина, и я слышу лишь собственное дыхание. Парень странно поджимает губы, крепко сжимая свои руки в замочек. — Друзья так делают, — слегка дергает плечом Паша, впервые за все время с нашего знакомства натянуто улыбаясь. — Брось, — отстранённо смеюсь я, чувствуя мизинцем правой ноги напряжение между нами. — Все будет нормально. Огнев недовольно хмыкает, встаёт из-за стола и быстро уходит к барной стойке, пока я тем временем провожаю его спину непонимающим взглядом. Дружба дружбой, но вот чую я, что тут все не так просто.***
— Это беспредел! — Восторженно восклицаю я, бурно жестикулируя руками. — Как они могли убить главного героя? Что за чушь? Зачем эта глупая смерть? — Да, сценаристы постарались на славу, — хохочет Женя, крепче сжимая мою руку своими пальцами, — раз у тебя такая реакция, то они сделали все правильно. — Ты у нас, значит, кинокритик?— Смеюсь я, толкая учителя в бок. Он ласково улыбается, а затем резко разворачивает меня к себе лицом и вежливо целует. Мои ноги расслабляются и становятся ватными, и я крепче обнимаю его за шею. Приходится встать на носочки, чтобы сильно не напрягать его. Разница в росте как-никак тринадцать сантиметров (да-да, мы посчитали как-то раз). Невероятная эйфория накрывает все мое тело приятными волнами, отчего мне хочется прыгать на месте и кричать от счастья. — Пеленки, — шепчу я ему в губы. Соколовский отрывается от меня, непонимающе вглядываясь в мое лицо. — Для Симбы. — Улыбаюсь. — Гриневская, только ты можешь думать о кошачьих пеленках во время поцелуя, — уголки его губ ползут вверх, а от внешнего уголка глаз распускаются лучики морщинок. Сразу хочется разгладить их пальцем, но я сдерживаюсь. — Ладно, ты права, нужно ещё корм купить. — Ты уверен, что ему уже можно корм? — Заботливо спрашиваю я, представляя себе милого белого котёнка, ожидающего нашего прихода в квартире. Обычно, когда мы возвращаемся, он начинает тереться маленькой головкой о наши ноги и громко мурчать, как если бы его гладили за ушком. — Пару дней назад был у ветеринара и он сказал, что уже можно, — уверенно кивнул мужчина. — Кстати, Алён, я тебе так и не сказал спасибо за Симбу. — Ты же должен о ком-то заботиться, — шмыгаю носом, пожимая плечами. — У меня есть ты, — он улыбается, целуя меня в макушку.***
Сиплый стон вырывается у меня из груди, когда его руки несильно сжимают мои ягодицы. Мыльная вода стекает по нашим телам, большие пузырьки быстро лопаются и разлетаются на несколько маленьких, как клетка. Пар собирается вокруг нас горячими белыми клубами и от духоты становится трудно дышать. Сильнее притягиваю Женю к себе, треплю густые волосы на затылке и всасываю его нижнюю губу, оттягивая чуть назад. Сильные мужские руки вжимаются в кафельную плитку по разные стороны от моего лица, тем самым отрезая пути к отступлению. Но оно мне и не нужно. Его поцелуи так приятны, что я ни на миг не перестаю трепетать от каждого из них. Слишком сладкие и одурманивающие. Слишком страстные и катастрофически необходимые. Выхожу из душевой кабины, обматываясь белым полотенцем. Проведя ладонью по зеркалу, вглядываюсь в отражение: знакомая девушка смотрит на меня своими большими карими глазами, перекидывает длинные волосы на другое плечо и загадочно улыбается. Укутываться в полотенце совсем не хотелось, но, чувствую, ходить голой по дому учителя для меня ещё рановато. Взгляд натыкается на флакон с мужскими духами, и я быстро сбрызгиваю своё запястье. Вкусный аромат лайма и мяты тут же ударяет в ноздри. Тремор рук возвращается ко мне после нанесения увлажняющего крема, баночку которого я успела притащить из своего дома неделю назад. Вообще-то, в Жениной ванной теперь находилась моя зубная щетка, купленная специально для пользования в этой квартире, и мой шампунь. Даже на кухне можно было найти кружку с зайчиком, которую мне подарил Женя на День всех Влюблённых. Или розового плюшевого единорога в гостиной — его Соколовский выиграл в тире в прошлом месяце. Немного странно это все. Мы не знаем, что будет дальше. Вполне вероятно, что эти отношения обречены на провал. В этом была бы уверена моя мать. Кстати о ней. С той нашей ссоры прошла пара недель, и за это время мы перемолвились лишь парой слов. Несмотря на это, я все время думала об Инессе. Даже не именно о ней, а о её случае. Всю жизнь мама жила с тем, кто изменял ей. Она вроде бы любила, а вроде бы была привязана. Ей также не хватило смелости поговорить с родителями. Это трусость, но мне её жалко, ведь она прожила полжизни без родителей, в окружении мужчины, не любящего её. Инесса изо дня в день учила меня быть настойчивой, строгой и усердной, а сама пряталась. — О чем задумалась? — мужской шёпот над ухом заставляет меня вздрогнуть. Соколовский обнимает меня за талию, крепко прижимая к собственному торсу. — Помнишь, я тебе рассказывала о маминых родителях и... — Да, — он освобождает меня от длинных объяснений, разворачивая к себе лицом. Я смотрю ему в глаза и думаю над тем, как сообщить ему новость о своем отъезде. — Через пару дней я лечу к бабушке и дедушке в Москву. Навещу их и поговорю о маме. Может быть, мне удастся их помирить. Женя странно хмурится, заглядывая мне прямо в глаза. Чувствуя себя как под микроскопом, произвольно съеживаюсь. — Ты уверена, что стоит в это лезть? Эти слова показались мне очень грубыми. — Ладно, прости, — он, видимо, заметил мое огорчение. — Я слишком резок иногда. Просто я не хочу, чтобы ты пострадала из-за своего чрезмерного любопытства. — Это не любопытство вовсе! — Рассерженно восклицаю, — я хочу помирить маму с её родителями, что в этом плохого? — Ты уверена, что она заслуживает прощения? От изумления я широко раскрываю рот и округляю глаза. По телу до сих пор скатываются капли воды, но в этот раз ощущение неприятное. Будто какие-то букашки ползают по мне. — Каждый заслуживает прощения, — шепчу я, кутаясь в полотенце. Не поднимаю на него взгляда, но чувствую, что он смотрит на меня. Этот серьезный взгляд вперяется прямо в мою душу, закрадывается в самые потаенные части моего сознания и уверенно скользит к самому надежному источнику информации обо мне — губам. Они дрожат. Только он открывает рот, чтобы что-то сказать, как прихожей слышится дверной звонок. — Я открою, — быстро бросаю я, лишь бы уйти от разговора. Ненавижу ссориться, но, кажется, ссоры стали основной частью моей жизни. — Вы? — Громко возмущаюсь я, оглядывая стоящую в тусклом свете одной лампочки Симонову Анну Петровну. Ту самую учительницу начальных классов, к которой я приревновала Женю как-то раз. Господи! Она же сдаст нас при первой возможности! — Вы все неправильно поняли... — Почему я не сомневалась, что ты у него? — Перебила меня девушка, любопытно скользя взглядом по моим обнаженным плечам и шее. Затем взгляд сменился на колкий и устремился прямо в мои глаза. — Женя дома, я полагаю? — Эм, — я опешила, сглотнув образовавшийся в горле ком. Ситуация показалась мне до безумия банальной и неприятной. Вслушиваясь в быстрое биение собственного сердца, словила себя на мысли, что больше волнуюсь за Женю. Он может лишиться работы или даже попасть в тюрьму. — Кто это, Алён? — В прихожей появился Соколовский. Анна Петровна как-то странно улыбнулась мне и быстро прошмыгнула в квартиру, воспользовавшись моим коротким ступором: — Добрый вечер, Жень. Захлопнув дверь, я прижалась спиной к твердой двери, потому что иначе бы просто рухнула на пол. Взгляд метался с раздраженного мужчины и ухмыляющейся учительницы, нижняя губа чуть дрожала, по телу пронеслась холодная волна. — Что тебе надо? — Нахмурился Женя, даже не поднимая на меня взгляд. Меня в миг не стало. Как будто испарилась или стала привидением. — Вы так и будете стоять полуодетыми? Тема для разговора очень серьезная. — Осведомилась девушка, перекидывая длинные черные волосы с одного плеча на другое. Набрав в легкие побольше воздуха, я быстро переместилась в спальню. Перед глазами стояла лишь её загадочная улыбка и озорной взгляд, какой бывает только у самых гадких шантажирующих стерв. Интересно, что она попросит за молчание? Или дело не в наших с Соколовским отношениях? Зачем-то же она пришла. — Раз все в сборе, — вздернула бровь Анна Петровна, как только я прошла в гостиную, — вы вдвоем типа встречаетесь? Я замялась, сжав руки в кулаки. Непонятно почему, но у меня просто пропал голос. Я не могла сказать ни слова. Просто тупо смотрела на свои руки, не в силах даже дышать. Из легких действительно выбило весь воздух. Чувствую себя, как нашкодивший ребенок. — Хватит этого, Ань, — грубо бросил Женя, убирая руки в карманы спортивных серых штанов, — зачем ты пришла? — Ты не отвечал на звонки, — быстро нашлась девушка, лукаво улыбаясь, — я соскучилась. Её голос резал слух, и я была готова на все, чтобы заткнуть уши руками или просто выгнать эту дрянь из квартиры. Но это не моя квартира. Эта Анна Петровна пришла не ко мне, а к нам. Ко мне и к нему. — Почему ты здесь? — Устало выдохнул мужчина. — Соскучилась. — Выметайся из моей квартиры, — четко процедил Женя, хватая учительницу за руку. — Не смей трогать меня! — Завопила девушка, ловко выбираясь мужской из хватки. — Я ещё не закончила. — Мне абсолютно плевать, — жестко отрезал Соколовский, вставая прямо передо мной. — Даже на своего ребенка? — Ухмыляясь, спросила девушка. Она подошла к учителю и коснулась его щеки длинными пальцами. — Я беременна от тебя, Жень. Все затихло. Первым, что я услышала, был мой собственный охрипший вздох. Как гром, среди ясного неба — неожиданный — и как взрыв, среди пустого поля — громкий. Он словно отскочил от стен и мигом пронесся эхом по всей квартире. Перед собой я ничего не видела уже пару минут из-за застелившей все прозрачно-белой пелены. Меня будто бы унесло. Я потеряла связь с чем-то очень важным. Смертельно важным, что ли. Почувствовав щемящую боль в груди, развернулась на носках и быстро понеслась в прихожую, хватая обувь и пуховик. Женин крик все ещё стоял в ушах, когда я выбегала из квартиры в одних лишь носках с изображением какого-то мультипликационного героя. Февральский мороз ударил в лицо и будто бы отрезвил.