POV Алёна Гриневская 21 февраля
Я уехала в Москву раньше, чем планировала. Было это необходимостью или прихотью — решайте сами. Соотношение плюсов и минусов моего пребывания в школе после всего произошедшего с Евгением Александровичем было совсем неравным. Разумеется, я вернусь в школу и у меня не останется другого выхода, как доучиться в 10 «В» классе этот учебный год, посещая уроки Соколовского, но сейчас я действительно нуждаюсь в отдыхе. Я оставила матери письмо, в котором сообщила об отъезде. Возможно, это было неправильным поступком, но иначе она не отпустила бы меня. Пришлось хорошенько похлопотать, чтобы узнать адрес родных. Это было позавчера вечером: Паша подсел ко мне за столик и предложил свою помощь. Тогда, в бежевом свете ламп, его волосы потемнели, а черты лица внезапно смягчились, будто бы их слегка растушевали кисточкой. Его улыбка была доброжелательной, а взгляд таким заботливым, что я просто согласилась, поцеловала его в щеку и улеглась на крепком плече. Вероятно, это было неправильно, ведь я рассталась с Женей буквально три дня назад, но разбитое на мелкие осколки сердце говорило обратное. Петербург провожал меня в обычной для себя манере: начался февральский дождь и пушистый белый снежок мигом превратился в коричневую слякоть. Парадная дверь скрипнула, под подошвой кожаных ботинок неприятно хлюпнула грязь, волосы растрепал ледяной северный ветер, а взгляд тут же наткнулся на подъезжающую машину. В следующую секунду из чёрной ауди быстро вышел знакомый парень: — Моя машина к вашим услугам, мисс. — Твоя? — Удивленно захлопала ресницами я, мысленно подмечая, что такой автомобиль стоит очень и очень недёшево, а парень то работает в кафе официантом на полставки. — Ты, случаем, не киллер? — Эм, нет, — весело замотал головой Паша, — просто я работаю в одной крупной фирме и могу позволить взять себе машину в кредит. — Ну, допустим. — Согласилась я. — Кстати, я говорила, что не нужно меня провожать. Даже, если и на своей машине. — Крепче сжимаю в руке лямку кожаного рюкзака. — Знаешь, я подумал над теми твоими словами и решил, что хочу поехать с тобой, — уверенно проговорил Павел, усмехаясь. — Ты смотришь на меня так, будто я на космическом инопланетном корабле прилетел и собираюсь тебя похитить. — Ты хочешь сказать, что поедешь со мной в Москву? — Недоверчиво прищурилась я. — Это я и хочу сказать, — серьёзным и даже немного строгим голосом сказал Паша, — против что ли? — Нет, разумеется, нет, — тихо сказала я, пряча нос в огромный мягкий шарф. — Только вот зачем тебе это? — Как я уже говорил пару дней назад, я волнуюсь за тебя. Москва — большой город и ты запросто можешь там заблудиться. Тем более, что это я нашёл твоих родных и хочу лично сопроводить тебя до них. Парень быстро стянул с моего плеча рюкзак и двинулся к машине. Я проводила его спину сомневающимся взглядом и засеменила за ним. Идея совместной поездки в Москву казалась не такой плохой, ведь вдвоём будет, во-первых, не так скучно, а во-вторых, я точно доберусь до бабушки с дедушкой.***
Полет на самолете выдался спокойным, и я даже успела вздремнуть. За те полчаса я видела тусклый сон, который смотрела будто бы через стекло от бутылки: ко мне подходит мама, касается мягкими теплыми пальцами щеки, нежно улыбается и шепчет что-то, что я не могу разобрать. Проснулась я от детского крика в хвосте самолета: кажется, малыш испугался турбулентности. Откинув голову назад, я посмотрела в бежевый потолок и зажмурилась. В моих мыслях царил ужасный хаос и неразбериха. На губах застыло мужское имя, которое я желала произнести всем своим существом, но не могла из разумных соображений, и прозрачные слезы собирались во внутреннем уголке глаз при воспоминании минувших счастливых недель. В груди ещё громче громыхало сердце, когда я пыталась представить себе своих родных. Пару минут я отчаянно старалась отрепетировать то, что скажу при первой встрече бабушке и дедушке, но потом мои мысли снова унеслись куда-то, где сейчас Евгений Александрович вел урок литературы, обсуждая с учениками заданную недавно "Джейн Эйр"*. — Знаешь, сколько бы не летал, все равно боюсь, — внезапно поделился сидящий рядом Паша. — Огнев, может, ответишь, откуда у тебя собственный автомобиль и деньги на полеты бизнес-классом? — Не подумав, резко спросила я. Парень опешил, словно не ожидая услышать такие бестактные слова из моих уст. — Прости мне мою наглость, я не должна была. — Да, не должна была, — спокойно согласился Павел, не сводя с меня заинтересованного взгляда, — я расскажу тебе, чтобы ты не напрягалась лишний раз. Все дело в том, что мои родители раньше владели большой компанией, но пару лет назад погибли в автокатастрофе и все их дела передались мне. Тогда мне уже было восемнадцать, поэтому я сразу принялся вести бизнес. — А... — А в кофейне я подрабатываю только потому, что хочу быть обычным человеком. Я и живу не в семейном лофте в центре Москвы, а в однушке на окраине Питера. Так проще как-то. — Улыбнулся Огнев, — теперь ты не будешь думать, что я тебя обижу? — Дело не в этом, — мотнула головой я, — я хотела сказать, что сочувствую твоей утрате, — искренне прошептала, осторожно накрывая своей холодной ладонью его руку. Пашины губы дрогнули, по скуле пронесся желвак, а глаза добро и благодарно блеснули. Он несильно сжал мои пальцы в ответ и слегка наклонился ко мне. Почувствовав на своем лице горячее дыхание, мне стало плохо и я быстро отстранилась. Молясь, что мне показалось, я схватила в руки путеводитель по Москве. Одну строку введения в статью перечитывала раз двадцать, потому что на лице хоть и ощущалось жгучее дыхание Огнева, язык щипал вкус мятной жвачки Соколовского. Буквально через два часа в мое лицо ударил холодный московский ветер, и я сразу признала свою оплошность: надо было все-таки надеть тёплый пуховик, а не вельветовую курточку глубокого кофейного цвета. Напрасно понадеялась на синоптиков, в общем. — Лёна? — Послышалось позади и меня заботливо подтолкнули вперед, к выходу из аэропорта, — мы опоздаем на такси и придется в два часа ночи добираться до дома пешком. Москва, между прочим, город огромный, идти будем как минимум сутки. — Что за дом? Я думала, что мы в гостинице поживем, — неразборчиво пробормотала я, облизывая пересохшие губы. Паша устало вздохнул: — Лофт моих родителей, о котором я рассказывал в самолете. — Но это неудобно. Я вообще думала, что поеду одна, а тут такое. — Хмуро ответила я. — Знаешь что, Гриневская, — тихо воскликнул он, улыбаясь, — я понимаю тебя и твои чувства по поводу всего произошедшего, но сейчас можешь просто принять дружескую помощь? Подумай, Алён, тебе же лучше будет. Во-первых, лофт ближе, чем гостиница, во-вторых, ты сняла номер с двуспальной кроватью и что-то мне подсказывает, что ты не захочешь спать со мной в одной кровати, и, наконец, в-третьих, я очень хочу навестить родное место, а одному страшно. Я давно собирался это сделать, но духу не хватало. Я недоверчиво покосилась на настенные часы, секундная стрелка которых двигалась неумолимо медленно. — Хорошо, — кивнула я, ловко прошмыгивая за автоматические раздвижные двери.***
22 февраля
В десять утра Витебская улица была пустынна, а высотные жилые дома, теснившиеся под низким тёмным небом, не производили впечатления благополучного московского района. Честно говоря, мне было плевать, какой район, главное, что в одном из этих домов сейчас живут мои родные. Одна лишь возможность поговорить с близкими оправдывала все, что я пережила. Паша болтал, а я не понимала и половины его слов. Мы были совершенно из разных миров на тот момент. Внутри меня бушевал ураган, а он был совершенно спокоен. Хотя, это понятно, ведь не он сейчас встретит очень близких людей, которых прежде никогда не видел. Что я скажу, когда бабушка или дедушка откроют дверь? Как я узнаю, они это или нет? Попытаюсь ли я оправдать маму? Бесконечный поток вопросов не давал мне покоя. Ни на секунду я не могла перестать проворачивать примерную версию разговора в своей голове. Когда я разобрала вариант, в котором меня выставляют за дверь, называя вруньей, Паша спрашивает: — Эй, ты слушаешь? — Я не могу перестать думать о них, — заторможенно отозвалась я, — прости. — Все будет хорошо, — ласково улыбнулся он, поворачиваясь ко мне. — Они будут рады тебе. — Думаешь? — Недоверчиво прищурилась я. — Уверен. Кстати, мы пришли. — Он кивнул на табличку на краю дома. 13 Парадная дверь старого дома оказалась не заперта и мы быстро прошли в подъезд. На лестничной площадке горела одинокая лампочка, и, дожидаясь, пока приедет лифт, я разглядывала надписи на стенах и замусоренный окурками пол. Паша заметно осунулся, нервно притоптывая ногой. Старый лифт распахнул исписанные двери, и мы вошли внутрь. Паша надавил на кнопку последнего, десятого этажа. Словно вздохнув о том, как ему тяжело, лифт двинулся вверх — Если хочешь, я представлю тебя, — предложил парень под скрип, сопровождающий подъем истерзанного временем лифта. — Нет, ты что, — нахмурилась, — я сама должна это сделать. — Взгляд наткнулся на собственное отражение в грязном зеркале: светлые волосы необыкновенно интересно завились крупными кудрями — видимо, из-за влажности — раскрасневшиеся щеки чуть блестят в тусклом свете единственной лампочки, карие глаза кажутся непроглядно тёмными. Двери лифта распахнулись. Паша тут же ринулся вперед, а я в то время оглядела лестничную площадку, на удивление чистую, со свежевыкрашенными стенами, пожарный выход на крышу и две двери. На одной из них висела номерная табличка: 305. Кивнув своему спутнику, я нажала на звонок. — Иду, иду, — послышался женский голос по ту сторону металлической двери. Я нервно сглотнула. Прошло ещё несколько секунд, и дверь открылась. Прямо передо мной стояла невысокая симпатичная женщина. Кажется, ей должно быть около шестидесяти пяти лет. Да, точно. Это видно по её сгорбившимся плечам, тёмным с проседью волосам и морщинкам около губ и глаз. Потерянный взгляд голубых, как у матери, глаз скользит по моему лицу, будто изучая каждую его черту. Я занимаюсь тем же и понимаю, что это она. Моя бабушка. У моей мамы такой же аккуратный подбородок, тонкие губы, чуть вздернутый носик и даже родинка на щеке ровно там же, где у и Инессы. — Здравствуйте, чем могу помочь? — Доброжелательно спрашивает она, вырывая меня из раздумий. — Доброе утро, — набрав в легкие побольше воздуха, начинаю я. — А, вы, наверное, медсестра из больницы, — прерывает меня женщина, поджимая губы. — Принесли его вещи? — Что? — Непонимающе шепчу я. — Вещи моего мужа, Кирилла Васильева. — Говорит бабушка, сжимая в руках клетчатую мужскую рубашку. — Те, что там остались, когда он… — Какие вещи? Что вообще случилось? — Резко перебила я, хватаясь рукой за дверной косяк. На мои плечи легли тяжелые мужские руки. — Ваш муж умер? — Упаси Боже! — Испуганно воскликнула женщина, смотря на меня округлившимися глазами. — Девушка, Вы, собственно, кто вообще такая? — Вика, кто там? — Слышится в проходе мужской голос и в следующую секунду позади бабушки появляется высокий мужчина. Я облегченно выдыхаю и улыбаюсь. Впервые за всю неделю. Радостная, я кидаюсь на бабушку и дедушку с объятьями, но чувствую сопротивление. — Ой, забыла, — отстраняюсь, сжимая руки в кулаки, — меня зовут Алёна Гриневская, я ваша внучка.***
— Какое варенье хочешь? — Улыбаясь, спросила женщина, стоя ко мне в пол-оборота. Мама и с профиля была очень похожа на бабушку, особенно носом: ровный, с аккуратным кончиком, немного вздернутым вверх. Я разглядывала её лицо пару минут, не смея свести с него глаз. Просто не могла. Внутри меня разливалось какое-то тепло, а в душе внезапно стало так спокойно, что я почувствовала легкость собственного сознания. Все мысли, которые мучили мою голову всю прошедшую неделю, будто бы испарились. Теперь их место было занято чём-то ранее мне неизвестным. — Я даже поверить не могу, что нашла вас, — перевела внимание на дедушку, сидящего рядом, и легко улыбнулась. Щеки обожгли горячие слёзы, копившиеся во мне вот уже вторые сутки. После того разговора с Женей я не проронила ни единой слезы. А все просто потому, что устала реветь. Да и кому нужны мои слёзы? Он их не увидит, не убаюкает своим сладким голосом — чуть мягким и понимающим — не обожжет своим поцелуем губы, а будет дальше продолжать заниматься своими делами: курить ментоловые сигареты и пить чёрный без пенки кофе. — Девочка моя, — прошептала бабушка, быстро оказываясь около меня. Её легкие руки легли на мои трясущиеся от рыданий плечи, а губы припали к растрепанной макушке. — Мы восемнадцать лет ждали, когда Ина вернётся домой, а в итоге встретились с тобой. Ты не представляешь, как мы счастливы! — Мама скучает по вам, — я подняла сырой взгляд на бабушку, — не признается, но я знаю, что это так. Она любит вас. Я посмотрела на дедушку: он наклонился вперёд и несильно сжал тёплыми пальцами мое запястье: — Тогда почему все восемнадцать лет от неё ни слуху ни духу? Я сглотнула солёную слюну, не зная, что ответить. Мне нечем оправдывать маму, да и стоит ли? Своей ложью она предала не только меня с Ритой, но и саму себя, а такие люди не заслуживают понимания и поддержки. Всю жизнь она контролировала каждый мой вздох, врала о существовании очень близких людей, закрывала глаза на то, что отец подлый человек и, что более важно, хотела, чтобы я повторила её судьбу. Какая хорошая мать захочет такого будущего для родной дочери? Только Инесса Гриневская. Моим вниманием завладел Паша. Кажется, за все время своего рассказа я ни разу не предоставила вам возможности хорошо представить этого парня. Так вот, он не выглядел идеально: его лицо никогда бы не встретилось на глянцевой обложке самого известного в мире журнала, допустим. Тем не менее, как я думаю, девушки очаровывались его харизмой вперемешку с заразительной улыбкой. Огнев был внушающим молодым человеком с мягкими чертами округлого лица: слабо выраженные скулы и впалые щеки делали его вид ложно истощенным, ровный неширокий нос, тонкие губы бледно-алого цвета, которые парень часто поджимал и густые брови. Павел предложил оставить меня наедине с родными, и я было согласилась, но бабушка попросила его остаться. Якобы для того, чтобы поблагодарить. — У меня нет ответа на этот вопрос, — покачала головой, отворачиваясь к кружке горячего чая, — если бы я только знала, что вы есть... — Разумеется, очень жаль, что наша встреча случилась так поздно, — согласилась бабушка, усаживаясь на деревянный табурет рядом со мной, — но сейчас важно только то, что мы вместе сейчас. Алёнушка, ты — наша родная кровь и обрести друг друга — подарок небес. Я тяжело вздохнула, гипнотизируя небольшую дольку спелого лимона, лежащего на краю красивой узорчатой тарелки: — Мама совершила ужасную ошибку, предав вас, неужели вы простили её? — Да, — не раздумывая, призналась бабушка, внимательно смотря на меня ярко-голубыми, словно безоблачное летнее небо глазами, — конечно, мы её простили. Когда действительно любишь, то простишь все. — Она коснулась пальцами моей щеки и заботливо улыбнулась. — Какая же ты красивая у нас, Алёнка. Но что-то совсем худая, давай-ка я тебе зелёных щей разогрею? Уголки моих губ невольно поднялись вверх, я прикрыла щиплющие от слез глаза и потерлась рукой о шершавую руку женщины. Из приятного забытья меня вырвала прозвучавшая из коридора мелодия моего телефона. — Это моя подруга, наверное, — предположила я, неохотно поднимаясь с мягкого диванчичка, расположенного около окна в углу кухни. Ловким движением руки я выудила из кармана вельветовой курточки, которую как-то раз купила вместе с Марго в одном из торговых центров Праги, телефон. В столицу Чехии нам купил билеты папа под предлогом каникул. Каникулы действительно были, только вот он отправил с нами и маму. Теперь понятно, почему. — Женя. Его имя слетело с моих губ сладким стоном, как я звала его многими ночами, проведенными вдвоем на его широкой кровати с идеально чистым постельным бельем. Я не была готова к тому, что он начнет звонить после всего, что произошло. Мои трясущиеся руки были тому свидетельством. Палец инстинктивно оказался на кнопке «принять звонок» и я нажала на неё. Поднеся безумно тяжёлый телефон к уху, я обнаружила мертвенную тишину. Я слышала только учащенное биение собственного сердца. Он сбросил звонок в тот момент, когда я ответила. Из моей груди вырвался глухой всхлип. И он скорее был следствием совести, скребущей своими острыми когтями по стенкам моей души, нежели разочарованием. Я должна была сбросить звонок, игнорировать Соколовского, избегать личного общения на протяжении всего остатка учебного года, а не отвечать на телефонные звонки, чего бы они не касались. Мое сердце разрывалось на куски при мысли о том, что хочу услышать его голос. Становилось дурно лишь от одного сознания, насколько я ничтожна. Прежняя Алёна стерпела бы чувство и проглотила его, гордо вскинув подбородок. А эта Алёна всего лишь разрушенная хрустальная фигурка, которую теперь даже самый искусный ювелир не соберет обратно.***
Людям частенько бывает холодно. От погоды или от одиночества, но они так или иначе страдают от этого. Они тешат мечты о том, что когда-то обретут уют в этом тёмном маленьком мирке. Им хочется ласки, заботы и любви несмотря ни на что. Несмотря на собственную ущербность и испорченные прогнившие душонки, люди все же желают понимания и тепла от других. Они желают того, чего никому никогда не дадут и "показушно" рыдают от этого. Я чувствовала этот холод вовсе не от одиночества или погоды. Вовсе нет. Всю неделю, проведенную в Москве, я проходила в теплом пуховике, который купила в одном из больших торговых комплексов, расположенном в центре столицы, и каждую секунду своего существования провела или с родными, или с Пашей. По иронии судьбы, я была тем исключением, которому холодно из-за потери любимого человека. Я — заложница безвыходного положения, рабыня несправедливого рока.3 марта
— Да брось, каждая женщина должна уметь готовить! — Смеясь, воскликнул Паша, в то же время хватаясь за живот от не прекращающегося вот уже пятую минуту хохота. — Что за глупый стереотип? — Недовольно фыркнула, скрещивая руки на груди. — Неужели ты не хочешь, чтобы твое "солнышко", как ты выразилась недавно, сияло от счастья из-за съеденной, например, яичницы с беконом? — Молодой человек мягко улыбнулся и поправил длинную челку, как будто она ему мешала. — Перебьешься, — довольно хмыкнула я. — Алёна, — он внезапно посерьезнел, — мы живем в Москве вот уже шестой, нет, постой, седьмой день, и каждый из них мы ели или пиццу, или роллы, или китайскую лапшу, я хочу питаться, как мужчина. — Он склонился надо мной, вглядываясь в глаза. — Постой, а как же вчерашний ужин у бабушки? — Вздернула бровь я, на что парень лишь закатил глаза, — ты очень даже хорошо уплел три больших котлеты. Да и к тому же, я тебе не жена, чтобы кормить. Скажи спасибо, что вообще согласилась жить с тобой. Паша замолчал, словно анализируя ситуацию и придумывая интересный ответ: — Скажи это тараканам в той гостинице, номер которой ты сняла. Получается, ты мне обязана. — Это еще почему? — Я хмуро осведомилась, упираясь коленями в мягкую обивку дивана и упирая руки в бока. — Потому что там тараканы, а у бабушки с дедушкой места для тебя нет. В общем, давай забьем на готовку и ты просто ответишь мне на один вопрос. Нет, ну это уже ни в какие ворота. — Валяй. — Что между нами происходит? Ты поцеловала меня в кино, а делаешь вид, будто ничего не произошло. Мне не нравится эта недосказанность, давай расставим все точки над "i"? Я задумалась. Действительно задумалась над его словами и вопросом, который он задал. Павел мне нравился, очень даже нравился. Но что это было? Простая дружеская симпатия, поддельное увлечение, которым я пыталась отвлечь себя от Жени или реальные романтические чувства? Может быть, это было крепкой дружбой, которая ни за что не сможет перерасти в нечто романтическое? Тогда почему пару дней назад я поцеловала его? Что за приступ эгоизма на меня тогда нашел? — Что ты ко мне чувствуешь? — Спросила я, заправляя выбившуюся прядь светлых волос за ухо. — Я люблю тебя, — честно признался Огнев, не запутывая никого. Эти слова не то что бы удивили меня, напротив, я была к ним готова, но без тяжелого вздоха не обошлось: — Я не знаю, как назвать то чувство, которое испытываю к тебе, Паш, — я машинально поправила край свитера, чтобы успокоиться, — не понимаю его и не могу ответить тебе прямо сейчас. Я лишь знаю, что ты мне очень дорог и... В следующую секунду на губах появился знакомый вкус спелых яблок. Этот поцелуй был той самой эгоистичной ошибкой, которую совершают девушки, когда хотят хотя бы немного заглушить боль в сердце от прошлой любви.