POV Евгений Александрович
2 марта
Я тяжело дышал, прогоняя в своей памяти постельную сцену с Гриневской. Множество постельных сцен, если честно. Но они так сильно отличались друг от друга, что не передать словами. В мгновение меня окутал парфюм девушки — такой лёгкий вкусный аромат. Я ненавидел сладкие или резкие запахи. Алёна, казалось, просто создана для меня. Была создана. Я упустил свою возможность навсегда обладать ею. Сжав руки в кулаки, я прикрыл глаза, чтобы снова почувствовать бархатность её кожи на своих пальцах. Чтобы насладиться тем, как её стоны эхом разносятся у меня в голове. Да просто ради того, чтобы она была рядом хотя бы, пусть даже не в реальности. С крыши двадцатитрехэтажного дома открывался потрясающий вид на ночной Петербург. Эти миллионы огней всегда вызывали у меня восхищение, пусть и сухое, но сейчас мои глаза будто бы утратили возможность видеть мир во всех его красках и теперь золотые огни казались приглушенно серебряными, я видел лишь серые многоэтажки, теснившиеся под непроглядно чёрным небом. Почувствовав ужасную боль, сковывающую сердце, я выудил из кармана телефон. Коленки задрожали как у девятиклашки перед важным экзаменом, дыхание сбилось. Пара секунд и вот я уже нашёл в контактах её. Красивое имя внезапно и совсем не намеренно сорвалось с моих губ: каждой клеточкой своего тела я желал услышать голос Гриневской. Его тембр был умеренным, тональность не нарушена, речь и язык идеально отточены, что казалось как минимум странным поначалу, ведь в наше время даже самому примерному подростку крайне трудно не набраться всякого дерьма из лексикона своих друзей. Она была уникальной даже в этом аспекте. Дрожа, палец остановился над кнопкой «позвонить». Легкие под рёбрами словно сдулись, и теперь я почувствовал себя выброшенной на берег рыбкой. Жадно глотая ртом воздух, я думал об Алёне и обнимающем её Павле. Когда я увидел эту парочку около школы, почувствовал крышесносную ревность. Впервые за всю свою никчемную жизнь я ревновал. Но это чувство было не единственным, которое тогда чуть ли не свело меня с ума. Собственничество. Я просто не мог представить себе, что какие-то грязные руки будут касаться этого юного прекрасного тела, принадлежащего мне. И принадлежащего даже не по принуждению, а по собственному желанию. Однажды ночью она ляпнула, что принадлежит мне и так будет всегда. Да даже если бы она не изъявила такого желания, заставил бы силой. Но я точно знаю: эта девушка целиком желала принадлежать, хоть и не сознавала этого своим влюблённым разумом. Она делала вид, что её трудно добиться. И это действительно было так. Кому-то другому она точно не дала бы прохода, но не мне. Я знал абсолютно все о ней, раскрывал её потаенные желания и мечты для нее самой, наблюдал и влюблялся. И она делала то же самое со мной. Буквально вдыхала в меня кислород, в котором я так отчаянно нуждался вот уже несколько лет. Телефон бесшумно пропадает в кармане джинсов. Проходит мгновение, прежде чем мое лицо обдувает порыв ледяного ветра и губы искажаются в полуухмылке. Я смеялся над самим собой.***
Запах дорогой кожи должен был хотя бы немного отрезвить мои мысли. В салоне автомобиля было холодно, а я был в одном лишь тонком черном поло и легком пуховике, который совсем не согревал. Мчась на максимальной позволенной скорости по Петербургу, сжимал в руках руль с такой силой, что костяшки пальцев белели. На небольших встроенных часах отображалось время: 23:28. Самое время, чтобы поехать в клуб, подобно тому, как я делал раньше. Около полуночи я был в излюбленном молодежью и мною в том числе "Пандемоне". Это небольшое здание почему-то вдруг напомнило мне стриптиз-клуб, в который я имел несчастье заглянуть в свои двадцать два года. Высокие кирпичные серые стены украшали неоновые вывески, горящие яркими цветами, отсутствие окон, должно быть, совсем не отвечает технике противопожарной безопасности. Да что уж до окон. Я точно знаю, что в клубе нет ни огнетушителя, ни аптечки. Но это никого не беспокоило. Меня тоже. Мазнув взглядом по серьезным лицам охранников, я кивнул и беспрепятственно прошел в здание. Краем уха услышал тонкий возмущенный голосок юной девушки, мол, почему мы должны в очереди стоять, а он — нет. Клуб был переполнен и я в который раз подметил, что в основном тут тусуется молодежь университетского возраста. И она делилась на два типа: А) Кто-то реально думает, что повзрослел и точно умеет "управлять собственной жизнью". Не задумываясь, такие люди поглощают алкоголь в огромных количествах, курят травку в темных уголках и трахаются в укромных, или не совсем, местечках, прикрываясь свободой. Но, черт возьми, свобода — это иллюзия. Чем уж точно не управляет человек, так это жизнью. Чтобы выйти из этой смертельной игры хотя бы не проигравшим, нужно научиться подстраиваться под жизнь. Так легче, серьезно. И, когда они поймут это, повзрослеют. Только тогда, никак не раньше. Б) Собственно, это мне подобные. Люди, пришедшие в этот клуб не ради забавы, а ради относительного спокойствия. Многие из них люто ненавидят такие места, но чувствуют себя непременно умиротворенными только в таком шумном, грязном и противном местечке. Всегда шумно играющая музыка заглушает даже самые громкие назойливые мысли, толпа полуголых девиц и симпатичных парней, клеющих их, заставляет обратить на себя внимание, стойкий аромат выкуренных сигарет, вэйпов совершенно различных вкусов и алкоголя полностью выбивает из сознания все, что могло причинить боль. Все в сумме давало полное забытье и спокойствие. Ужасно, не правда ли? Мое внимание приковала знакомая девушка, быстро двигающаяся в такт музыке в центре танцпола. Женственную фигуру с округлыми бедрами, пышными ягодицами и тонкой талией выгодно подчеркивало облегающее бардовое платье на бретелях. Все мое тело напряглось в любопытстве и вот я уже на чистом азарте выудил телефон из кармана узких джинсов мобильный. Через пару секунд я получил ответ на свое сообщение: "Я дома, а ты где, сладкий?". Так-так. Внезапно около девушки появился парень: его руки ловко прижали спортивное тело к себе, а губы нашли пухлые губы Ани. Она чувственно улыбнулась сквозь поцелуй, после чего сама обвила руками его шею и оттянула губу парня зубами. Эта картина настолько заинтересовала меня, что подошедшую девушку, испытывающую ко мне неподдельный животный интерес, я послал куда подальше. Говорю же, в клубе реально возможно забыться. Я наблюдал за парочкой буквально полчаса. Все это время девушка улыбалась, будто была самой счастливой в мире, а парень лишь самодовольно ухмылялся. Честно говоря, он вызывал у меня лишь жалость. Эдакий самовлюбленный глупый идиот, который умеет руководствоваться лишь детородным органом и ничем иным. Вывалившись на улицу вперед этих двоих, я с облегчением выдохнул, предугадывая, чем закончится придуманный мною план. Впервые за все две недели, проведенные без Гриневской, я почувствовал её самое что ни на есть близкое присутствие. Пусть и призрачное, но если все пройдет так, как я рассчитал, до него будет не так далеко. Пара вышла на улицу через несколько минут. К моему удивлению, они распрощались прямо около дверей, напоследок обслюнявив щеки друг друга. Ладно, так даже лучше. Аня тяжело выдохнула, ловко вытащила из кармана пачку дурацких сигарет и так же ловко задымила. — Эй, сладкая моя, — нетерпеливо произнес я, обдавая горячим дыханием её обнаженную потную шею. Девушка вздрогнула, вмиг сжавшись, — нехорошо обманывать людей, ай-ай-ая. Но особенно не хорошо скрывать от отца твоего ребенка, что шляешься по клубам с каким-то извращенцем. — Ты на себя посмотри, Жень, и ты все неправильно понял, — шикнула Аня, отстраняясь от меня. Её возмущенному лицу можно было поверить. Как и театральным талантам, в общем-то. — Ну, разумеется, — согласно закивал я. — Ещё как! — Совсем не пьяно воскликнула Симонова, обнимая себя руками от холода. Да, на дворе хоть и март, но минусовую температуру никто не отменял. Особенно в Петербурге. — Дай мне лучше свою курточку, Соколовский, а не то я простужусь. — Да мне как-то плевать, — скалясь, ответил я. Лицо девушки исказилось в испуге, на что я лишь почувствовал предвкушенное волнение, — а знаешь почему? Потому что я на сто процентов уверен, что ты не беременна. Она разинула рот от таких резких слов, а после запуганно прощебетала что-то вроде: — С чего ты взял? Холодное равнодушие вдруг покинуло меня, а заменил его ужасный гнев, смешанный с ненавистью. Бог знает, как сильно мне было сложно сдержаться, чтобы ничего не сделать с этой девушкой. Назойливой, наглой, глупой, самонадеянной, злой и наивной дурой. И ладно бы эти её качества никак не влияли на мою жизнь. Так нет. — Это так? — Прикрикнул я, с силой прижимая девушку к сырой бетонной стене. На секунду я почувствовал укол вины за то, что вытворяю, но именно в тот момент Анна раскололась. Бедная, видимо очень испугалась моей совсем не наигранной жестокости. — Да! — Крикнула она, прикрывая лицо руками, — да, я не беременна! В груди кольнуло. Черт побери. Пока я отчаянно проворачивал в своей памяти ту ужаснейшую сцену с Алёной и Аней в моей гостиной, брюнетка успела прижаться к моей груди щекой и заплакать. — Что ты творишь?! — Злобно бросил я, сжимая челюсти. — Я люблю тебя, слышишь? — Закричала она, смотря прямо на меня. Вглядываясь в её покрасневшие от усталости глаза с залёгшими под ними мешками мне внезапно стало дурно. Это не было угрызениями совести или жалостью. Мне просто захотелось посадить её в такси, сказав при прощании, чтобы она больше ко мне не приходила. Навсегда избавиться от проблемы и как можно скорее исправить совершенные ошибки. — Понимаешь, люблю? Больше чем кто-либо, даже твоя эта Алёна! Пожалуйста, прости за ложь, я не хотела, но не могла по другому. — Она снова прижалась к моей груди, рыдая в ткань поло. — Аня, угомонись, — одернул её я, схватив за предплечье сильными руками, — хватит истерить. Я не собираюсь выслушивать этот бред больше. Ты не имела права так со мной поступать. — Прости, — поджимая трясущиеся губы, прошептала девушка. — Аня, мое прощение не облегчит тебе жизнь, потому что я не могу ответить тебе взаимностью, ты же знаешь. Я не люблю тебя,— самый искренний ответ за прошедшие пару суток. — Женя, — всхлипнула девушка, касаясь кончиками пальцев моей щеки, — не бросай меня. — Она резко кинулась ко мне и обмякла в руках, точно игрушечная кукла с поролоновыми конечностями. Мне оставалось только увезти эту пьяную в хлам девушку с собой. И даже не потому, что испытывал вину из-за резкости или прочего, просто адреса я её не знал, а положить её на асфальт в каком-то переулке рядом с ночным клубом было бы нелепо. Как и вся сегодняшняя ситуация, впрочем.***
3 марта
Я редко смотрел на часы, предпочитая не замечать, как быстро течёт время, но именно сейчас, сидя перед внимательно слушающими мой рассказ классом, взгляд то и дело возвращается к настенным часам. С болью в суставах, наблюдал за секундной стрелкой и часовой, ожидая чертовый звонок. Помимо дурацкого ожидания я испытывал непреодолимое желание поцеловать Гриневскую. Девушка сидела за первой партой и потому было очень сложно сдерживаться. Внешний вид Алёны ничем не отличался от того, какой она была в начале января, когда мы впервые встретились: густые чуть золотистые в лучах солнца волосы были забраны в высокий хвост, на фарфоровом лице не было ни грамма косметики, взгляд карих глаз часто скользил к моему лицу, а затем быстро опускался в тетрадку. — Все свободны, — облегченно произнёс я, привставая со скрипучего кресла. — Гриневская, останься на пять минут, поговорить надо. Класс опустел за двадцать секунд, не более. Я слышал её тяжелое дыхание в своей голове, чувствовал аромат молочной кожи, когда приблизился к ней на непозволительно близкое расстояние и ощущал на своей коже горячее сбитое дыхание. Она еле сдерживалась. Как и я. — Вы хотели поговорить, Евгений Александрович, — напомнила девушка, гордо вскидывая подбородок. Могу поклясться, что такой отстраненной и опустошённой я не видел её никогда. — Я хотел поговорить о нас, — я сухо отвечаю и поджимаю губы, — пожалуйста, выслушай меня. Карие глаза темнеют, губы распахиваются в немом вопросе, тело содрогается и она выпаливает: — Если у вас не деловой разговор, то я пойду. Черт возьми, угораздило же влюбиться в эту свободолюбивую, неукротимую, упрямую и чересчур серьёзную девицу! Она же до инфаркта меня доведёт. Не в моих привычках говорить «пожалуйста» или «извини». Но я готов просить её о прощении и извиняться сколько она скажет. — Алёна, я не... — Нет, Жень, хватит! — Грубо восклицает Гриневская, смотря прямо в мои глаза, — я не намерена выслушивать тебя, это ни к чему хорошему не приведёт. Просто дай мне доучиться до конца учебного года спокойно, а потом я переведусь в другой класс и мы сократим наше общение до минимума. Моему удивлению не было предела. Как и гневу. Вздёрнув брови, я сжал руки в кулаки и проговорил: — То есть ты не хочешь вернуть все? Она грустно улыбнулась, протерла глаза рукавом легкой кофточки и облизнула пересохшие губы. Эти совершенно обычные движения были такими невинными, чистыми и добрыми, что я в очередной раз убедился: я должен был защищать её. — Уже ничего не вернёшь, — еле слышно прошептала она, скользя взглядом по моей шее и ключицам. Ещё бы, она была самой маленькой и низкой среди всех, кого я когда-либо знал. Кажется, как-то раз мы промеряли разницу в роста — тринадцать сантиметров. — Просто давай забудем все, мне пора идти, Паша ждёт у крыльца. Паша. Никогда не думал, что смогу ненавидеть одно только имя. — Иди, — кивнул я, не отводя взгляда от её лица. Оно сменило столько эмоций за две минуты разговора, что я запутался в её чувствах. Сейчас она для меня непроницаема, хотя боль и страдание было видно невооружённым глазом. — Я больше не буду поднимать эту тему. Она ничего не сказала. До самой двери я наблюдал за удаляющейся хрупкой фигурой, чувствуя пронзающую каждую клеточку боль. Это было невыносимо. Но ещё более невыносимым было слышать из её уст: «Уже ничего не вернёшь». А ведь действительно, уже ничего не вернёшь. Время нельзя повернуть вспять.