1 апреля
Я обожала слушать музыку. Чаще всего, это были зарубежные исполнители, тексты которых отличались глубоким смыслом. Правда, как и в любой стране нашей планеты, композиции в большинстве своем строились на теме любви. «Ты мой кислород» или «Любовь — наркотик» — наиболее известные определения любви в музыке российских исполнителей. Такие строки почти наверняка застревали в голове у каждой девчонки, страдающей от несчастной любви. Стихотворения Пушкина, Лермонтова, Ахматовой и многих других поэтов были также посвящены любви. Эта тема всегда волновала человека и будет волновать, потому что якобы неподвластна никому и ничему, а ведь всегда интересно то, что не можешь объяснить. Она, как инстинкт самосохранения, заложена на генном уровне и в нужный момент «просыпается». Глупо, не правда ли? Для меня, любовь — это доверие. Не какое-то волшебное чувство, из-за которого человек лишается рассудка и думает только о том, как бы оказаться рядом с любимым рядом. Да, в какой-то мере любовь проявляется в желании быть вместе «всегда и навечно», но доверие — это нечто особенное. До встречи с Евгением Александровичем я доверяла лишь самой себе. Вечно критикующая и отдающая приказы мать запугивала и отстраняла меня от себя, отец не принимал должного участия в моей жизни, Маргарита была занята собственными проблемами. Наша семья, как и любая другая, не была лишена конфликтов и проблем, но появлялись они настолько часто, что стали обыденными вещами. Помню, когда я впервые поцеловалась с Ваней Царевым, то безумно хотела поделиться этой новостью с кем-нибудь, но поняла, что мне некому доверить такую ценную информацию. После встречи с Евгением Александровичем, я доверилась ему. Причем это произошло настолько быстро, что я не заметила. Немного странно сейчас осознавать, что человек, с которым я потеряла связь навсегда, будет иметь возможность прокручивать у себя в голове те разговоры и те мысли, которыми я с ним делилась. Причем эти разговоры были очень искренними и ценными, а не просто «я села за домашку после десяти, и мама заругала». Я впустила Соколовского настолько глубоко, насколько это было вообще возможно, и показала ту свою сторону, которую не видел никто. Этот человек знал все мои мысли, желания, хранил вместе со мной все воспоминания. И все это происходило именно из-за доверия. Как я поняла, что люблю Женю? В тот зимний вечер мы лежали на его широкой мягкой кровати голые под шелковистой простыней, прижимаясь друг к другу горячими телами. Из приоткрытого окна тянулась ниточка морозного воздуха, колыхая золотистый тюль и синие шторы. Я смотрела на висящую в небе луну, что-то неосознанно бормоча себе под нос, когда Женя коснулся пальцами моей красной щеки и спросил: — О чём задумалась? — Когда мне было лет двенадцать, у нас был дом где-то на окраине. Деревянный такой, знаешь, трехэтажный, с красивыми резными ставнями, большими окнами и дымоходом на крыше. В общем-то, самый обычный дом, дело не в этом. Я жила в мансардной комнате на третьем этаже, окна которой позволяли каждую ночь видеть небосвод с сияющими на нём звездами. Это было очень интересно, строить созвездия и воображать разные сюжеты с инопланетянами. Когда же появлялась луна, мне было ещё любопытней. Она ведь не является планетой или звездой. Она — единственная в своем роде, плавающая среди разнообразных, но практически одинаковых звездочек. Тогда мне открылась мысль о том, что человек — это лишь звездочка во вселенной, которому никогда не встать в один ряд с луной. Правда, дело в том, что звезды можно наблюдать и при дневном свете, а луну — нет. Это немного странно и непонятно, но мораль в том, что человеку не надо стремиться стать идеальным, потому что от рождения ему уже дана эта идеальность. После того, как я той ночью открыла Жене свои мысли, я поняла, что люблю его. И признала я это вовсе не из-за колотящегося в груди сердца, не из-за покрасневших щек и сбившегося дыхания, а потому, что поняла — если я доверила Соколовскому свою Вселенную, то открыла и сердце. А после расставания с Евгением Александровичем, я перестала доверять даже себе. И дело даже не в самом разрыве, а в последующем за ним немедленным желанием позвонить мужчине или мечтами приехать к нему, чтобы кинуться со слезами на крепкую грудь. Мне просто ничего не оставалось, кроме как смириться с собственной слабостью и продолжать жить дальше, держа чувства и мысли глубоко внутри себя. И с каждым прожитым днем, я чувствовала, что теряюсь и путаюсь. Весь месяц я чувствовала, что не могу нормально дышать, будто бы что-то давит прямо на мою грудную клетку. Несмотря на то, что первые две недели рядом был Паша, который пытался всячески мне помочь, я практически не чувствовала себя лучше. Когда он целовал мои губы, сжимал талию или гладил по волосам, мне лишь становилось неуютно в собственном теле. Но приятный момент все же был: он рассказывал что-то из собственной жизни и я забывала о своей. Я понимала, что это неправильно. Быть с Пашей и обманывать его, абсолютно точно зная, что не люблю его. Мне кажется, он сам знал правду, но просто не хотел принимать её. Это так глупо, но с ним было просто. Я знала, что он не станет задавать лишних вопросов. Он был единственным человеком, с которым я могла хоть на мгновение отпустить свои мысли. — Алён, не очень хорошо оставлять именинника одного, — ухмыляясь, произнес Павел. Его руки моментально оказались на моих предплечьях, немного сжимая их, а губы нашли мою щеку. — Ты сегодня особенно прекрасна, малыш. — Паш, — обвиваю его шею руками и заглядываю в карие глаза, надеясь найти в них своё маленькое отражение, — просто вечеринки совсем не для меня, я несколько домашняя, если так можно выразиться. — Да, я прекрасно понимаю, — уже менее чувственно произнес парень, медленно поднимая свои ладони к моим лопаткам, — просто потанцуй со мной. Я обвожу глазами небольшую квартиру Павла и царящую в ней шумную тусовку, а затем сомнительно пожимаю плечами: — Под такую музыку вряд ли можно нормально танцевать, разве что бессмысленно дрыгать конечностями. — Сейчас все будет, — небрежно бросает юноша, быстро скрываясь из виду. Мой взгляд метается с толпы танцующих незнакомых людей, собравшихся в центре квартиры, на маленькие компании собутыльников, которые напиваются и курят сигареты. Для меня все это только недавно начало казаться чем-то странным, не имеющим за собой никакого смысла. Сейчас вообще с какой-то горечью вспоминаю первый поход в клуб с Ваней и свои радостные эмоции в тот момент. Какая же я была глупая. Внезапно заиграла более медленная мелодия. Ее спокойный ритм был загадочным и завлекающим. Мною сразу овладело желание танцевать. — Позвольте пригласить вас на танец, миледи, — произносит подошедший Павел, тут же завладевая моим телом. Его крепкие руки несильно сжимают мою талию и прижимают к груди, горячее дыхание касается лица. На моих губах застывает легкая улыбка, когда я делаю шаг назад, а затем в сторону. Музыка уносит меня в тот вечер, когда я на морозе танцевала с Евгением Александровичем и на сердце теплеет. «А ты неплохо танцуешь». По правде говоря, Женя танцевал просто великолепно. До сих пор помню, как тогда все мое тело дрожало от восторга. — Так бы с самого начала, — шепчет сквозь поцелуй Паша, сильнее прижимая меня к себе. Ему неизвестно, что сейчас я представляю на его месте другого мужчину. Или ему было просто наплевать. Он продолжал меня целовать.***
2 апреля
Сегодняшний день ничем не отличался от остальных. Мне снова предстояло идти в школу и притворяться, что все нормально, и я по-прежнему уверена в себе и своих силах. Врать прямо в лицо Маше было очень неприятно, но она бы не поняла. Честно говоря, за весь месяц мне надоело страдать, и пару раз я предпринимала попытки заставить себя жить нормально – ходила с Павлом в кино, налаживала отношения с Марго и реально радовалась тому, что мама помирилась с родителями и живет с ними в Москве. Кстати, я даже наплевала на отца и тот факт, что теперь он играет роль «хорошего папочки»: контролирует каждый мой шаг, спрашивает о личной жизни и просит поужинать с ним. Теоретически, я жила приближенным к нормальному образом жизни, поэтому врать было не очень сложно. — Лёль, — улыбнулась подошедшая Некрасова, заправляя прядь рыжих волос за ухо, — ты можешь помочь мне с одним проектом? — Смотря с каким, — ответила я, внимательно разглядывая веснушки на носу и щечках Маши. Эта девушка будто бы была списана со страниц книги о приключениях принцессы — рыжая красавица с изумрудными глазами, веснушками и боевым характером. Правда, Машка была слишком веселой, несерьезной и простой, чтобы быть принцессой. И в этом ее изюминка. Наш разговор прервал мелодичный звонок. — Расскажу потом, сейчас помчали на литературу, — быстро сказала девушка, разворачиваясь на каблуках в противоположную от меня сторону. Я практически догнала подругу, но она уже прошмыгнула в класс, а мои ноги в очередной раз налились свинцом перед дверью, и я остановилась, занеся ладонь над ручкой. Вдох. Выдох. Я открываю дверь и встаю на пороге. Взгляд голубых глаз тут же обращается на меня, с пренебрежением скользя от лица и до самых пят. Я поежилась, потому что выражение лица Евгения Александровича не предвещало ничего хорошего. Он был будто чем-то рассержен. Именно в этот момент мне пришла мысль, что фамилия «Соколовский» дана ему очень даже подходит. — Очередное опоздание, Гриневская, — с укором произносит учитель, спуская очки на переносицу. — Извините, могу я сесть на свое место? — Напряженно выпустила воздух через ноздри и указала взглядом на такую родную парту в первом ряду у окна. А на улице тем временем светило яркое солнышко, лучи которого хоть и не согревали, но дарили какое-то необыкновенное спокойствие. — Да, садись, — кивнул Соколовский, отводя строгий взгляд. — Так, на чем мы остановились? А, совсем забыл. На том, что проект до сих пор не готов! Некрасова, я же просил, сдать его до прошлой среды, а сегодня, на минуточку, уже понедельник. Или 10 «В» не знает словосочетания «срок сдачи» или не понимает всей важности ситуации. Напоминаю, запрос пришел из Министерства Образования! — Евгений Александрович, что вы так кипятитесь! — Воскликнула Прокофьева, возмущенно надувая пухлые губки. — И, вообще-то, проект был дан не всему классу, а группе людей. — Тут ты права, — согласился мужчина, — тогда обращаюсь к Некрасовой, Пархоменко, Иванову, Морозову, Шиловой и Норченко – если проект не будет сдан к утру среды, я напишу заявление директору. — На предмет чего? — Пискнула сидящая рядом Маша. — Буду жаловаться на вас, Мария, за ужасный подход к важному школьному проекту, — устало протянул учитель. Все то время, пока шел этот странный диалог, я смотрела лишь на краснеющую шею Соколовского, вспоминая, что именно из-за злости она идёт багровыми пятнами. Кажется, мой класс не на шутку разволновал учителя, что странно — держать себя в руках Женя умеет превосходно. — Все будет сделано. — Уверенно проговорила Маша, облизывая пересохшие от волнения губы. — Тем более, что к нашей группе присоединилась Алёна. Я почувствовала бьющееся в горле сердце, когда расчетливый взгляд голубых глаз снова нашел мое лицо. Черт возьми, мне что, придется работать на этого человека? Нет уж, увольте. — Пожалуйста, — тут же прошептала Маша, сжимая под партой мою руку. Мне ничего не оставалось, как согласиться.***
3 апреля
Самое интересное, что проект был готов сегодня в шесть вечера и, отправив его Евгению Александровичу по почте, вся наша группа спокойно отправилась отдыхать. Честно говоря, вся эта суета снова вселила в меня какую-то уверенность и я поняла, что старая Алена еще где-то внутри, и она может дать отбой наглому засранцу или же выполнить любую поставленную задачу. Стоит только постараться. Именно с этими мыслями я плюхнулась на кровать к Маргарите и, взяв её за руку, уткнулась носом в плечо: — Как день прошел? — Сначала уроки, потом дурацкая подготовка к экзаменам — все, как обычно, — беззаботно ответила сестра, широко улыбаясь. Я уже знала, о чем она сейчас расскажет. Или о ком. — А еще я сходила на свидание с Вовой. — Где были? — Парк аттракционов, — карие глаза девушки просветлели, и я заметила в них изумрудные вкрапления, — знаешь, мы стреляли в тире, и он выиграл мне зайца! — Марго вскочила с дивана и помчалась в коридор. Явилась она через полминуты с огромной плюшевой игрушкой в руках. — Он же больше тебя! — Рассмеялась я, чувствуя горечь на кончике языка. Моя лягушка, которую я выиграла в тире с Женей, лежит на дне коробки в дальнем углу гардеробной. — В том то и прикол, разве нет? — Счастливо улыбнулась сестренка, заливаясь румянцем, — как же хорошо, что ты нас помирила, а так бы я сейчас сидела, как вареный овощ и ничего не чувствовала. Прости еще раз за мое поведение тем вечером, — взволнованно залепетала девушка, откладывая зайца и усаживаясь рядом со мной. — Я не должна была кричать на тебя и сбегать. Ты моя сестра и никогда не хотела мне зла. — Гош, мы же уже говорили на эту тему, — застонала я, прикрывая глаза, — это я виновата, что врала тебе. Хватит уже об этом. Наша семья слишком многое перенесла, чтобы нам с тобой мучаться из-за злого разговора. Давай просто жить дальше? — Я тебя так люблю, Лёлечка, — прошептала сестра, обнимая меня за шею. — Мы всегда будем вместе, обещаешь? — Обещаю, — ласково улыбнулась я, прижимая сестру ближе к себе. По всему моему телу разлилось приятное тепло, ознаменовывающее грядущие перемены в лучшую сторону. Хватит страдать из-за неудавшихся отношений, плохих людей и предательств. Это бессмысленно.***
— Ты меня звал? — Я постучала костяшками пальцев в дверь кабинета отца. Что-то мне подсказывало, что разговор не приведет ни к чему хорошему. Обычно даже обычный совместный ужин не заканчивается без брошенных друг другу в лицо язвительных фраз или ругательств. Когда мама уехала в Москву, она спросила: «Не хочешь уехать со мной?». Я отказалась, потому что не могла просто взять и покинуть Петербург. Хотя, признаюсь, на протяжении всего месяца в моей голове несколько раз все же мелькала мысль оставить свое прошлое в Питере и уехать к маме. Начать все с чистого листа, так сказать. — Мы с твоей мамой подписали документы о разводе. — Отчеканил папа, поднимая бокал с коньяком к губам. Он сделал глоток и сощурился. — Теперь я официально холост. — Я должна тебя поздравить? — Осведомилась я. — Нет, ты должна знать: отныне Маргарита будет жить с твоей матерью в Москве, а ты будешь жить со мной. — Холодно произнес мужчина, окидывая меня уставшим взглядом. — Что за ерунду ты несёшь? — Закачала головой я, стараясь держаться как можно уверенней и спокойней. — Это официальный документ, — отец протянул мне пару листов, снова делая глоток алкоголя. — Я тебе не верю! — Воскликнула я, в шоке усаживаясь на стул. Теперь он смотрел на меня сверху вниз. Эта ситуация выглядело безумно страшно и мерзко, отчего мои глаза заслезились. — Ты не можешь так поступить! Это подделка, я уверена. — Вовсе нет. Все законно. — Что ты несешь вообще? Зачем тебе я? — Рукав моей кофточки уже можно выжимать от слез. Но я просто не могла сдерживаться. Меня будто бы разрывали на части. Что вообще происходит? Отец взял документы в руки и приблизился ко мне. Он сел на корточки и сильно сжал мою руку. Но его прикосновение не было грубым, ему как будто бы хотелось меня поддержать. — Потому что мы похожи, дочка, — уголки его губ поднялись в легкой улыбке, — я тебя люблю и хочу, чтобы ты была рядом. Я подняла заплаканный взгляд на лицо отца и поняла, что он искренне верит в то, что говорит. Ему действительно кажется, что я унаследовала его жестокость, черствость, хладнокровие и пустоту. — Как ты вообще можешь кого-то любить? — Я сморгнула соленые слезы и кинула документы на пол. — Ты ничего не сможешь изменить. Твоя мать подписала отказ от тебя. Иди собираться, Алёна. — Отрешенно произнес отец, усаживаясь в свое скрипучее кресло. Его внимательный взгляд в очередной раз бегал по строкам документов, проверяя правильность. — Куда собираться? — Сиплым от слез голосом спросила я, чувствуя упавшее в пятки сердце. Я уже знала, что он скажет. — Завтра мы покидаем Россию. — Издалека мне привиделась тень улыбки на его лице, и по телу пробежал холодок. — Это будет Нью-Йорк, солнышко, бери относительно теплые вещи. Я захлопнула дверь и тихо двинулась в свою спальню. Из-за пережитого волнения у меня просто не оставалось вариантов, как лечь в кровать и заснуть крепким сном. Я надеялась, что не проснусь.