30 августа
Полгода назад я уехала из родного Петербурга скорым рейсом в Нью-Йорк вместе со своим отцом. Сказать, что тогда я была в шоке — ничего не сказать. Моя жизнь разрушилась в одно мгновение. Тогда, сидя в душном салоне самолета, я думала лишь о Марго, которой незадолго до внезапного переезда пообещала никогда не разлучаться, и о предавшей меня матери. Честно говоря, о расставании с Павлом, последовавшим за моим отъездом, я не жалела. Ровно как и о том, что оставляю Евгения Александровича. Безо всяких предупреждений, я покинула город и жизни дорогих мне людей. Сейчас я вынуждена приехать в Санкт-Петербруг. Пару дней назад мне позвонила Маргарита, сообщив ужасную новость: наш дедушка умер от сердечного приступа. С трудом помню свою первую реакцию. Первым воспоминанием являются подкосившиеся ноги и разбитые о кафельную плитку колени. Дыхание перекрывали глухие рыданья, но щеки были сухими. Сестра настояла на том, чтобы я приехала как можно скорее, и я вымолила у отца пару дней в России. Не понимаю, конечно, почему он разрешил, потому что все полгода мне было запрещено общаться со всеми из моего «прошлого», за исключением Риты. Я не успела на похороны и потому приехала в Петербург, куда переехала моя семья. Мама решила вернуться в старую квартиру, которую ей оставил отец при разводе, и забрала с собой мать и Марго. Мое сердце разрывается на части, когда я нажимаю на дверную ручку и открываю входную дверь. Знакомый запах ударяет в нос, и мне становится дурно. В голове проносятся старые воспоминания, когда я в последний раз была в этой квартире. Те объятия с сестрой были самым чистым моментом в моей жизни. С теплотой в груди, я пообещала её не оставлять. И обманула. — Алёна, — охает Марго, кидаясь мне на шею, как только я прохожу на кухню, вдыхаю сладкий цветочный запах её волос и дрожу всем телом. — Сестренка, я так по тебе скучала. — Я тоже, — все ещё обнимаю немного подросшую девушку, обводя взглядом собравшихся на кухне людей: мама сидит на дальнем стуле, обняв руками колени и уткнувшись носом в сырой от слез рукав, бабушка стоит рядом с плитой, облокотившись руками о её края. Закипает чайник и она поворачивается, чтобы выключить газ. Я не свожу с неё внимательного взгляда и замечаю нездоровую худобу. — Бабушка. — Отстраняюсь от сестры и приближаюсь к старушке. — Прости меня, мне очень жаль. Я не успела. Бабушка плачет, гладя мои волосы дрожащими руками и нашептывая что-то вроде: «Внученька моя любимая». Воздуха катастрофически мало, несмотря на открытые окна. Просто мои легкие забиты пеплом воспоминаний. Я не знаю, что говорить, мой язык немеет с каждой секундой все сильней, и вот я уже чувствую, как сводит скулы. Такое неприятное мерзкое ощущение, как будто съела лимон. Мой взгляд снова возвращается к матери, которая теперь уже стоит рядом. Сердце колет обида и, когда мать тянется ко мне с объятиями, я отшагиваю назад. — Как долго ты здесь пробудешь? — Спрашивает мать, будто не замечая моей явной обиды. Или она, как всегда, скрыла свои чувства, или защитила саму себя. Что одно, что другое — в её стиле. «Эгоистка» — подумала я, опуская глаза в пол. Кому это адресовалось, оставалось только гадать. Потому что моя обида была очень неуместна в данной ситуации, но почему-то сердце отказывалось признавать это. Я должна позаботиться о бабушке и Маргарите, потому что они единственные в этом мире, кто меня не предавал и продолжал заботиться обо мне. — Ты поедешь обратно? — Пискнула сестра, вновь приближаясь ко мне. Она крепко сжала мою ладонь в своей руке и посмотрела на меня из-под длинных ресниц. Сестренка изменилась: её пухлые детские щечки впали, проявилась красивая линия скул, веснушки и маленькие прыщечки исчезли, благодаря чему её молочная кожа стала похожа на растопленный белый шоколад, тёмные волосы были забраны в конский хвост, несколько спускающихся у висков прядей обрамляли её строгое лицо, а карие глаза стали практически черными. Внешне она стала очень похожа на отца, когда я — на мать. — Да, Гош, — кивнула, легонько сжимая ладонь сестры. – Послезавтра я возвращаюсь в Нью-Йорк. Бабуль, ты ела? — Снова возвращаюсь к бабушке, несильно сжимая её предплечье. Женщина поджимает тонкие губы, касаясь моей щеки, на её глазах тут же наворачиваются слезы. Помню, как в марте удивилась их голубизне, и разочарованно выдыхаю, потому что цвет глаз стал приглушенно серым. — Как же жаль, что ты провела так мало времени с ним. «Я обязательно вернусь» — проговорил собственный голос в голове, и я вновь стыдливо опустила взгляд в пол. Мне стало чертовски неуютно в собственном теле, мыслях и попросту помещении. Совершенно чужая, но родная кухня, тёмные цвета которой всю жизнь вгоняли меня в грусть. Почему-то именно сейчас я осознала, что не цвет окружающего делает наше настроение, а события и люди. Мне стало абсолютно наплевать на коричневую мебель, волновали лишь сестра, бабушка и мама. Дедушка, с которым я виделась всего лишь раз в своей жизни, сумел завладеть огромной частью моего большого сердца, и теперь там была пустота. — Я схожу в пекарню за кофе. — Сказала я, быстро покидая кухню. Облегченный выдох вырвался у меня из груди, как только раздался хлопок входной двери, а затем я рванула к лестнице и к собственному удивлению через пару минут уже дышала свежим воздухом. Несмотря на долгожданную встречу с родными, пусть и по ужасному поводу, я не чувствовала тепла. Лишь леденящий кровь холод и тревогу. Даже пребывая в Нью-Йорке в полнейшем одиночестве, я чувствовала себя лучше. Вероятно, это было из-за моей установки «не проронить ни слезинки», а возможно из-за того, что я жила в чужом городе. И не в смысле незнакомом, вовсе нет, я быстро смогла ориентироваться в крупнейшем городе Соединенных Штатов Америки и даже поладила с его обитателями, а в смысле неподходящем моей душе. Петербург всегда был для меня домом, стенам которого я могла доверить самую сокровенную тайну и свое сердце. Может быть, поэтому я чувствую себя собой тут и не могу сдерживать чувств. Но непонятно одно — почему это ужасные и неприятные чувства. Мне было противно осознавать, что я не хочу возвращаться домой, но я это сделала, и ноги сами привели меня в тетушкину кофейню. Тут ничего не изменилось, разве что из угла были убраны уютные мягкие кресла с обивкой персикового цвета. Жаркое августовское солнышко нещадно палило все полчаса моей дороги до нужного места, и поэтому, когда я оказалась в кондиционируемом помещении, мне мгновенно стало легче дышать и думать. В памяти быстро промелькнуло огромное количество воспоминаний, которые так или иначе связаны с этим местом. Взгляд устремился в сторону столика у окошка, сидя за которым я каждую субботу читала газету или книгу. Боже, как будто бы прошли многие годы! — Алёна? — Знакомый голос перебивает поток моих мыслей. Совсем без удивления, я повернулась к кассе и обнаружила за ней Павла Огнева. Конечно, когда я шла сюда, думала над тем, что парень все ещё может работать у тёти, но надеялась на обратное. Мне совсем не хотелось его видеть. Паша что-то сказал своему коллеге и быстро выбежал в центр кофейни. — Привет, — улыбнулась я, сглатывая кислую слюну. — Давно не виделись, Паш. Парень кидается ко мне с крепкими объятиями, пока я лишь смущенно прикусываю губу. Меня не дергает ни его голос, нашептывающий на ухо теплые слова, ни прикосновения пальцев на спине.***
Я не задерживалась в кофейне слишком долго и после того, как без желания обменялась с Павлом новыми контактами, покинула заведение с четырьмя стаканчиками свежего, а главное вкусного кофе. — Ты долго, — услышала я сразу, как только перешагнула порог квартиры. Стиснув челюсти, я поставила стаканчики с горячим напитком на тумбочку в прихожей и прошла в кухню. Там меня ждала Инесса: женщина стояла около окна, прожигая взглядом что-то на улице, её тонкие руки были сложены у груди. Мне не хотелось разговаривать с женщиной, оттого я и проигнорировала её фразу. — Алёна, подойди, — мама позвала меня к себе, наивно ожидая моего повиновения. Я безразлично опустилась на жесткий стул, даже не смотря на женщину. Мне не было плевать на то, что она недавно потеряла отца, с которым была в ссоре практически двадцать лет, но я не могла просто взять и опустить тот факт, что она без возмущений отдала меня отцу — жестокому человеку, который предал нашу семью. — Алёна! — Голос матери сорвался, — подойди. — Уже немного тише добавила она. Собравшись с духом и глупостью, я закинула ногу на ногу и подняла взгляд на мать: — Зачем? Прошла минута, прежде чем Инесса, вытерев вспотевшие руки о ткань белой футболки, села на соседний от меня стул. Её пальцы практически коснулись тыльной стороны моей ладони, прежде чем я одернула руку и запрятала её под стол. — Не считаешь, что нам нужно поговорить? — Спросила мама, нахмуривая тонкие брови. — О том, как ты отдала меня отцу? — Грустно улыбнулась я, чувствуя, как глаза в очередной раз обжигают слезы. Сказанная вслух правда вызвала очередной приступ нехватки кислорода, который возникал каждый раз, когда я вспоминала о матери. Я начала задыхаться. — Ты думала, я смогу это принять? Почему ты предала меня? Зачем позволила ему забрать меня? Я, конечно, понимаю, что между нами были не очень хорошие отношения, но я столько для тебя сделала! Я была той, кто вернула тебе твоих родителей, которых ты потеряла по глупости, я поддержала тебя после измены отца и указала на правильный путь, потому что любила. А взамен получила предательство! — Вскочила со стула и устремилась к окну, чтобы подышать свежим воздухом. — Алёна, я не… — Нет, мам, даже не смей оправдываться. Ты отдала меня тому, кто предал нашу семью, жестокому, неуравновешенному и страшному человеку. Нельзя описать словами весь тот ужас, что я пережила за последние полгода. И во всем виновата только ты. Я сморгнула слезы, облокачиваясь руками о подоконник. Дышать становилось все тяжелее. Вдох. Выдох. Сказав все то, что мечтала сказать очень долгое время, мне не стало легче. Ужасное чувство вонзило острый клинок в оставшуюся, не тронутую болью и разочарованием частичку сердца и раскололо, оставив за собой очередную дыру. — Алёна, — мама положила руку на мое плечо, — я не отдавала тебя отцу. Он заставил меня. — Как же, — горько усмехнулась я. — Милая, — женщина развернула меня лицом к себе и сжала пальцами скулы, — я говорю тебе правду. К моей сырой от слез щеке прилипло несколько маленьких прядей волос, и женщина ласково убрала их за мои уши. Я прикусила губу до крови, из-за чего во рту появился металлический привкус. Захотелось взять сигарету в рот. От этой дурной привычки я не избавилась и систематически выкуривала одну-две сигареты в день, когда настигал очередной душащий приступ. — Мам, — прошептала я, — что может заставить мать бросить своего ребенка? Она шокированно опустила руки по бокам, пустыми глазами рассматривая мое лицо: — Ты не могла так сильно измениться, Алён. — Когда живешь с монстром, вольно-невольно становишься на него похож.***
Телефонные гудки казались невыносимо длинными, благодаря чему кровь в венах бурлила все сильней. Мне почудилось, что те полминуты, которые я пытаюсь дозвониться до отца, легкие совсем не вентилировались. — Дочка? — Послышался мужской голос на том конце провода. — Я хочу остаться в Петербурге на несколько месяцев, это возможно? — Мой голос предательски задрожал. Где-то в глубине души мне меньше всего хотелось услышать «возможно», но я знала, что должна сделать. — Зачем тебе это? — Расчетливо спросил отец, по-видимому, занятый составлением каких-то документов. — Мы договаривались на три дня. Я уступил тебе их только потому, что понял ситуацию. Мне очень жаль твоего дедушку, но нет, возвращайся домой завтрашним рейсом. Дочь, не позволяй своему прошлому мешать будущему. Ты обрела здесь друзей, Лиам скучает по тебе. — Друзей у меня нет. Что насчёт Лиама, сына твоего очередного партнера, которого ты хочешь на мне женить, я просто терпеть не могу. Мы оба знаем, что из этого вышло в прошлый раз, так что придумай что-нибудь другое. — Грубо ответила я, присаживаясь на край ванной. — Алёна, возвращайся домой немедленно. — Приказ. «У меня нет дома». — Что я могу сделать, чтобы остаться здесь на несколько месяцев? — Прикусываю губу и жду ужасного предложения. Тишина. Мне даже показалось, что связь оборвалась, но посмотрев на экран, я убедилась в обратном. — Пап. — Я даю тебе три месяца: сентябрь, октябрь, ноябрь. — Отчеканил мужчина. — И мне от тебя ничего не нужно, будем считать это подарком к твоему близившемуся Дню Рождения. — Хорошо, — отвечаю я, тут же нажимая на «отбой». В отражении я вижу улыбающуюся незнакомку. Счастливую или грустную — неизвестно. Что будет делать дальше эта незнакомка — неизвестно. Хотя, первый шаг, который ей предстоит сделать в ближайшие дни, она точно знала: нужно подать документы в школу.***
1 сентября
По «счастливой» случайности и временному ограничению, все места в школах моего района были заняты или поступление было невозможно по каким-то иным причинам, и оставался последний выход: по знакомству поступить в старую школу. Не сказать, что я была рада этому исходу событий, но факт того, что мне не придется сталкиваться с незнакомыми лицами, хорошенько подбадривал меня. Возвращаться в родную школу сродни отравлению: оно вроде бы и прошло, а неприятное чувство осталось. И сейчас, когда я подхожу к воротам учреждения, мой желудок сворачивается в тугой узел. Я была бы не против посидеть на домашнем обучении, но бабушка настояла на школе, и я спорить не стала: женщине нельзя волноваться после всего, что случилось. Откинув за спину длинные растрепавшиеся локоны волос, завитые рано утром, я натягиваю дежурную улыбку, к которой успела привыкнуть за полгода, и движусь к тому месту, где обычно на линейке собирается мой класс. Сердце громыхает где-то посередь горла, и я отчетливо слышу его буханье. Бух. Бух. Бух. — Алёнка! — На мою шею бросается рыжеволосая девушка, крепко обнимая. Ноги подкашиваются, и я чуть ли не падаю, поэтому слегка отстраняю Марию, которая уже успевает вцепиться своей рукой в мое предплечье. — Алёнка! — Привет, — я улыбаюсь. И до меня с ужасом доходит, что я улыбаюсь своей улыбкой. Той самой, которой улыбалась фотографиям с Марго, Машей, Пашей ночами в дальнем углу своей спальни первыми месяцами. Затем я вылила на телефон кофе и дорогие фотографии канули в никуда. Сейчас, когда передо мной стоит моя подруга, с которой я дружила на протяжении нескольких долгих лет, я испытываю счастье. Почему именно с ней, а не с родными в день приезда — неизвестно. — Когда вчера в общую беседу просочилась новость о том, что ты возвращаешься, я не поверила своим глазам. Мне показалось это полным абсурдом, потому что твоя сестра говорила, что ты в Америке теперь живешь и не собираешься возвращаться. И она замолчала, как будто вспомнив, что я её бросила. Я поджала губы и отвела безразличный взгляд на зеленые листья шатающихся из-за сильного ветра деревьев. — Гриневская? Я оборачиваюсь на мужской голос и застываю на месте, не смея пошевелиться. На моем языке вертится имя, которое я бормотала практически каждую ночь в Нью-Йорке. И я произношу то, о чем грезила долгое время в своих далёких сокровенных мечтах. — Здравствуйте, Евгений Александрович, я вернулась.