7 октября
Мне хочется кричать, плакать и пинать вещи, потому что все вокруг кажется несправедливым, неправильным, омерзительным. И чувствую я себя точно так же. Смотрю в зеркало и вижу дуру, которая не знает, что ей дальше делать. Будто бы десятки мыслей, сотни идей и еще тысячи чувств в одно мгновение овладевают моим рассудком. Я не хочу чувствовать эту боль и осознавать свою ущербность. С какого момента все пошло по наклонной? Когда я успела стать той, кого вижу прямо сейчас в отражении? Многие бы начали оправдываться тем, что они испортились не по своей воле, а стали заложниками обстоятельств. Черт возьми, нет, это все отговорки. Человек способен выбирать все в своей жизни. Это может быть выбор между кофе и чаем ранним утром, а может быть что-то более серьезное: например, убиваться по человеку, которому ты не нужен или идти дальше, соглашаться на авантюры друзей или сидеть дома. Я понимаю, что сама виновата в своих несчастьях — слепо верила и доверяла, казалось бы, близким людям, копила в себе негативные эмоции, вулкан из которых вскоре взорвался и принес множество несчастий, позволила любви поглотить себя и утопить. Сейчас, когда я сижу на краю мягкой гостиничной кровати и обнимаю себя руками, я ощущаю на коже мягкие подушечки пальцев Соколовского и чувствую на шее его горячее дыхание. Женя обнажил мои чувства, чего я и боялась. Мне не нужен психолог, чтобы понять, что я бегу от чувств, и по этой же причине он был мне смертельно необходим, потому что я всем сердцем желала освободиться от этой петли. Москва рассвела около восьми утра, к тому времени вся группа уже собралась в столовой, где пахло свежезаваренным кофе и оладушками. — Алёнка, — Некрасова вцепилась в мое предплечье сразу, как только я приземлилась на стул рядом с ней. — Прости меня, что сдала Соколу, но он был так настойчив и сильно бесился, поэтому я испугалась. Я смотрю на подругу и вижу рыжеволосую бестию с ярко-изумрудными глазами, которая готова прямо сейчас залезть верхом на дракона и спешит спасти прекрасного принца из высокой башни. Мне не хочется говорить о ночи или вообще о чём-либо ещё, поэтому я просто делаю глоток черного кофе и спокойно киваю. Мой взгляд натыкается на сидящего за соседним столиком Морозова, чье лицо было все в синяках и кровоподтеках. Его светлые волосы сегодня крайне забавно завились в маленькие кудряшки — видимо из-за ужасной влажности — большие зеленые глаза следили за очередью людей в буфет. — Доброе утро, — он сопровождает меня странным взглядом, когда я сажусь напротив него. — Ты как? — Это я должна спрашивать. — Совестливо поджимаю губы, разглядывая его опухший правый глаз и разбитую губу. — Вов, я не знаю, как тебя отблагодарить. То, что произошло вчера — ужасное недоразумение, за которые ты поплатился своим здоровьем и… Тяжелая мужская рука приземляется на мое плечо: — Лёль, все нормально. Ты моя хорошая подруга, да и к тому же сестра моей девушки, я не мог поступить иначе. Надеюсь, этот подонок поплатится когда-нибудь за то, что натворил. Я вздрагиваю при упоминании мерзавца, который вчера до меня домогался. Все мое тело внезапно пробил неприятный озноб. Руки, в местах, которых касался тот парень, все ещё жгло. — Спасибо, в общем. — Небрежно улыбаюсь, поднимаясь со стула. — Теперь Марго меня убьет. Морозов улыбается белыми зубами и отворачивается к тарелке с пшенной кашей: — Что ж, я тебя не выдам. Я смотрю ему в спину, задаваясь многочисленными вопросами. Вова завоевал мое доверие ещё тогда, в кофейне, когда признался в любви к Марго, а затем я все больше удостоверялась в искренности его намерений. Парень буквально не отходил от сестры ни на шаг, заботился о ней все лето, пока я не могла этого делать. Недавно я застукала этих двоих целующимися на кожаном диване в нашей тёмной гостиной: Маргарита сидела на коленках Вовы, обвивая его шею тонкими руками, тогда как его ладони уже забрались под её майку и старательно пытались проникнуть под бюстгальтер. В тот вечер я выбежала из дома, как ужаленная, и все никак не могла выбросить из головы увиденное. Почему-то они напомнили меня саму и Соколовского. — Лёль, постой, — Морозов схватил меня за руку, притягивая к себе. — Я понимаю, что это не моё дело, но такие истории, как с Евгением Александровичем, обычно хорошо не заканчиваются. — Ты прав, Володь, это не твое дело. — Огрызнулась я, вырывая свою руку из крепкой хватки юноши. Быстрым шагом я покинула столовую, ощущая в животе неприятную пустоту. Тот несчастный глоток черного кофе подбодрил меня на целых три минуты, а когда я попала в номер, то сразу же плюхнулась на кровать и задремала. Мне снился тёмный ночной клуб, оглушающая громкая музыка и толпа танцующих людей, среди которой была Некрасова: окружаемая несколькими уродливыми парнями, девушка медленно двигалась в центре танцпола и улыбалась, затем Маша заметила меня и стала громко звать к себе, когда меня резко схватили за руку и затащили в какую-то тесную подсобку. Я чувствовала на своём потном теле незнакомые грязные руки и плакала. — Поднимайся, Лёль. — Маша трясла меня за плечо, пытаясь разбудить. Я открыла слипшиеся глаза, рассматривая лицо подруги, потому как во сне она была накрашена до неузнаваемости. — Через полчаса выезжаем на награждение. В моей голове проясняется, и я понимаю, что обязана взять себя в руки и поехать с группой одноклассников на дурацкое мероприятие. Но, даже несмотря на это, желания куда-либо идти не возникло. — Я ничего не понимаю, Маш, — бормочу в рукав безразмерной бежевой толстовки. Сквозь тоненькую полоску раздвинутых штор в комнату проникают яркие солнечные лучи: они настойчиво пытаются заставить меня открыть глаза, будто бы исполняя роль будильника. — То, что произошло в клубе и то, что после… — А что произошло после? — Некрасова ложиться рядом со мной на кровать и крепко обнимает. Когда Инесса разрешала мне ночевать у Маши, а это было крайне редко, мы ели вредную еду по типу мороженого и пиццы, смотрели комедии или мультфильмы до поздней ночи и ровно также, как сейчас, засыпали в обнимку. — Расскажи, пожалуйста. — Я люблю его. — Поджимаю губы, наблюдая за парящими в воздухе мелкими частичками пыли, которые были так отчетливо видны в полоске солнечного света. — Понимаешь, даже после всего, что он натворил, я продолжаю любить и как бы сильно я ни старалась выкинуть его из головы — все попытки обречены на провал. Подруга тяжело вздыхает: — Ты ведь знаешь, что тебе следует делать. — Уверенно проговаривает девушка. — Если только это тебя мучает, то вперед. Я задумываюсь. Соколовский далеко не единственная моя проблема, но возможно ли решить хоть что-то. Может, стоит отвечать на вопросы по мере их поступления? Без понятия. Сотни, тысячи вопросов и вдвое больше ответов. — Маш, ты не знаешь и половины истории, чтобы делать какие-то выводы. — Отвечаю я, поднимаясь с кровати. Я отхожу к окну, зашторивая атласные зеленые шторы, и снова поворачиваюсь к Некрасовой: девушка уже сидела, прислонившись спиной к деревянному изголовью постели. — Сбор в три, забыла? Иди собираться. — Знаешь, что с тобой не так? — Она быстро вскакивает на ноги, сжимая в кулаках ткань своего синего вязаного свитера. — Ты видишь только себя и свои собственные проблемы, думаешь, что тебя все ненавидят, считаешь, что жизнь обошлась с тобой несправедливо, но на самом деле ты сама виновата во всём. Алёна, оглянись назад и пойми, насколько ты была дорога людям, вспомни о том, как было хорошо раньше, осознай свои потери, а затем разочаруйся в самой себе, поскольку ты собственноручно испоганила все, что только можно было. Раздался громкий хлопок двери. Я осела на пол, вслушиваясь в мертвенную тишину номера. Вокруг было ни души, даже моей собственной.***
8 октября
Я уехала из отеля ранним утром, когда вся группа одноклассников ещё видела седьмой сон. Мне совершенно не хотелось уезжать из Москвы сегодня, но особенно не хотелось ехать с Машей, Вовой, Евгением Александровичем и другими. Витебская улица, на которой раньше жили бабушка и дедушка, была пустынна, как и тогда, в марте. Кирпичные жилые дома теснились под тёмно-синим небом, высокие фонари до сих пор горели, хотя первые солнечные лучи уже успели озарить город. Я улыбнулась, когда увидела перед парадной деревянную скамейку, на которой будто бы совершенно недавно я сидела с дедушкой, разглядывая заснеженные верхушки шатающихся деревьев. Дверь в подъезд оказалась не заперта, и я быстро проскользнула в подъезд. Затхлый влажный воздух ударил мне в лицо, взгляд метнулся к разрисованным газовыми баллончиками стенам. Все по-прежнему. Старый лифт распахнул свои двери, ожидая пассажира. Я успела сосчитать до двадцати, когда лифт затормозил и открыл свои двери на чистом десятом этаже. Светло-жёлтые стены, горшок с большим разросшимся растением в углу, небольшое белое окошко — все это казалось мне каким-то нечетким. Слезы начали наворачиваться ещё при выходе из метро, а теперь по моим щекам катятся десятки горьких слезинок, и я вынуждена их проглатывать. Дверь 305 квартиры не была поменяна, поэтому я сразу узнала её. Сжимаю руки в кулаки, прикусывая нижнюю губу. Так больно вспоминать о дедушке. Меня до сих пор не покинула надежда, что я его увижу, поэтому мне и тяжело. Так странно: человек уже умер, а ты все никак не можешь этого осознать и принять, хотя надо. Узнав о смерти дедушки, я будто бы утонула. И все это время я продолжаю тонуть, даже несмотря на отчаянные попытки близких людей спасти меня. — Кто Вы такая? — Раздаётся голос позади меня. — Что Вам надо? Я разворачиваюсь, утирая слезы рукавом куртки и смотря прямо в непонимающее лицо взрослой женщины. Затем мое внимание привлекает кудрявая девочка лет семи, сжимающая в руках большого плюшевого мишку. Малышка имела милые детские черты лица, большие карие глаза и светлые волосы, которые в солнечных лучах, проникающих через то самое окно, казались золотыми. — Почему ты плачешь? — Спрашивает девочка, хмурясь. — Мама говорит, что красивые девочки не должны плакать, иначе вся их красота пропадёт. Я невольно улыбаюсь. — Лиза, отойди назад, — женщина делает шаг в сторону, загораживая собой дочь. — Девушка, уходите сейчас же, это не Ваша квартира. — Мам, скажи этой девушке, чтобы она не плакала, — малышка шустро выскакивает вперед, крепко хватаясь за мою руку. — Ты мама и тебя все должны слушаться. Сейчас я смотрю на этого ребенка, отчаянно пытаясь вспомнить, кого она мне напоминает, но ничего не выходит. — Извините, что напугала. Просто раньше здесь жили мои дедушка и бабушка. Недавно дедушка умер, а бабушка переехала в Петербург. Я знаю, что не имею прав приходить сюда, но мне это было необходимо. — Проглатываю соленую слезу, крепче сжимая руку девочки. — Вы — Алёна? — Внезапно спрашивает женщина, щурясь. Я киваю. — Когда Ваша бабушка уезжала, то забыла маленькую коробку, на которой написано Ваше имя. Заберите её, раз приехали? — Она проходит к двери, достает ключи из небольшой сумочки и отпирает замок. — Только сначала слёзы утрите. Лиза дергает меня за руку: — Давай быстрее, я буду ждать в своей комнате.