***
Часовая стрелка настенных часов стремилась к девяти вечера, когда я открыла слипшиеся от слез глаза и поднялась на ноги. На прикроватной тумбочке стоял стакан с водой и таблетки аспирина. Я быстро приняла лекарство и осмотрелась в собственной спальне: здесь не изменилось ровным счетом ничего с самого моего рождения, наверное. Мой взгляд скользнул к двери гардеробной. Сердце сжалось. На слабых ногах я прошагала в маленькую комнатушку с одним большим шкафом, книжной полкой и обувными коробками, сложенными в углу небольшой горочкой. Я прошла к шкафу, открыла широкие дверцы и, поднявшись на носочках, взяла с верхней полки картонную коробку. В ней я хранила все, что было связано с Соколовским. Руки находят несколько книг, подаренных мужчиной, и быстро стремятся к плюшевой лягушке, выигранной в тире. Затем попадаются несколько фотографий из специальных фотокабин, расположенных чуть ли не в каждом торговом центре. — Гриневская, перестань, что за чушь, я не буду фотографироваться! — Недовольно ворчал Женя, когда я однажды схватила его под руку и потащила к малюсенькой кабине. Надо было видеть его фальшиво возмущенное лицо. Я с самого начала знала, что он не откажет мне. — Ты сделаешь это ради меня, а не то моё сердце будет разбито, — я шутливо надувала губы и крепче сжимала его руку. Я люблю его. Знаете, всем сердцем, беззаветно. И, конечно, я простила его за измену, хоть до конца и не осознавала этого. Почему же тогда я до сих пор ему этого не сказала? Тот момент в номере отеля в Москве ясно дал понять, что у нас есть чувства друг к другу. Но разве могу я просто взять и признаться самой себе в том, что наступила на собственную гордость? Поднявшись с пола, я быстро вышла из гардеробной и так же быстро оказалась на кухне. Не прошло и минуты, как рядом оказалась Маргарита. Она обняла меня сзади и начала шептать что-то на ушко, но я ничего не могла разобрать. — Говори громче, — пробормотала я куда-то в стакан с водой. — Объяснишь, что случилось в Москве? Почему Вова весь в ссадинах и синяках? — Она сложила тонкие руки на груди и уставилась на меня. Её маленькое личико с острым подбородком, нахмуренными широкими бровями и поджатыми губами говорило, что девушка раздражена и взволнованна одновременно. Я виновато съежилась: — Мы всей группой пошли в клуб втайне от классного руководителя, и там произошла неприятная ситуация. Ко мне начал приставать какой-то недоумок, а Вова за меня заступился. Прости, пожалуйста, что так вышло. Сестра сощурила глаза: — Я слышала, что Евгений Александрович тоже был там. — Был. — Коротко кивнула я, припоминая разговор с Морозовым в номере отеля. Тогда он сказал, что Марго все знает обо мне с Женей и волнуется об этом. — Я в курсе о ваших отношениях. Почему ты мне не рассказывала? Я чуть не подавилась водой: — Гош, ты моя младшая сестра, но это вовсе не значит, что я должна рассказывать тебе все о моей личной жизни. Кажется, Марго ожидала извинений. Её пухлые губы распахиваются в немом вопросе, а затем она обиженно хмыкает и пропадает в тёмном коридоре. Секунда и затем громко хлопает входная дверь. Я тяжело вздыхаю, снова делая глоток холодной воды. Отворачиваюсь к окну и наблюдаю за пропадающими в странном тумане крышами высоких зданий. На город спускаются ранние сумерки. Почему-то сейчас мне резко захотелось почитать «Убить пересмешника»*. Я поддалась желанию и за два часа прочла половину романа. Когда мои глаза уже щипало от продолжительного чтения и усталости, раздался дверной звонок. Увидев человека под дверью, моё сердце подпрыгнуло. Я схватилась за металлическую ручку и уже было хотела нажать на неё, но вовремя одумалась. «Уходи»; «Пожалуйста, уходи». — Алёна, почему ты не открываешь? — В прихожей появилась бабушка. — Дверью ошиблись, наверное, — тихо сказала я. Очередной продолжительный звонок. — Не похоже, — нахмурилась бабушка, проходя к двери. Она легонько оттолкнула меня и открыла дверь, — здравствуйте, а Вы кто и к кому? Я почувствовала пронзительный взгляд голубых глаз на своем лице и невольно вздрогнула. В попытке скрыть страх, я гордо вскинула подбородок и вперила жесткий взгляд в пришедшего Соколовского. — Здравствуйте, меня зовут Евгений, — мужчина пожал руку бабушке и приветливо улыбнулся, — а пришёл я к Алёне. — Ах, Евгений, — рассмеялась бабушка, поворачиваясь ко мне с растянутыми в широкой улыбке губами и блестящими глазами, — меня зовут Виктория Сергеевна, проходите в квартиру скорее, не стойте на пороге. Я пожалела, что когда-то рассказала бабушке с дедушкой о парне по имени Женя. Разумеется, тогда я не упоминала предательство и тот факт, что Женя — мой учитель русского языка и литературы. — Нет такого разговора, который требовал бы Вашего присутствия в моём доме, — я загородила дорогу Жене. В воздухе появился знакомый запах ментоловых сигарет и лайма. Соколовский смотрел на бабушку сверху вниз, а его губы растягивались в уверенной улыбке: — Виктория Сергеевна, а где у Вас кухня? Меня одолевает жажда.***
Мы сидели на кухне уже полчаса. Все это время бабушка и Евгений Александрович болтали о том о сём и лишь изредка обращали на меня свое внимание. Бабушка, по-видимому, была очень довольна Женей и один раз даже сказала: — Я рада, что в окружении Алёны есть такие умные, вежливые и самодостаточные молодые люди. А я лишь пожимала плечами и едко отвечала: — Бабуль, ты преувеличиваешь его достоинства. Такое поведение было для меня несвойственно. Но, вероятно, это было самозащитой. Мне не хотелось впускать Соколовского в свое личное пространство, особенно после той ночи. Она обнажила правду и теперь пришел час признать её. — Что-то мы заболтались, пойду отдыхать. Евгений, оставляю Вас наедине со своей внучкой для того важного разговора. Будьте с ней так же добры, как и со мной. — Улыбнулась она спокойной улыбкой и, уходя, подмигнула мне. Пару минут в кухне царила мертвенная тишина. Его дыхание раздавалось у меня в голове эхом, а собственного было не слышно. Я нервно стучала пальцами по коленке и сверлила взглядом кухонный сервиз за стеклянной стенкой шкафа. — Алёна, — начинает Соколовский, наклоняя свой корпус вперед. Его лицо казалось невозмутимым, как часто и бывает: острые черты лица в приглушенном свете старинной люстры казались ещё более тонкими и аристократичными, каштановые волосы взлохмачены, но уголки губ были чуть опущены. Именно губы были его слабым местом. Ровно так же, как и моим. — Нам нужно поговорить. В горле пересохло. Кровь будто бы перестает гонять кислород по моему телу. — Да, ты прав, нам нужно поговорить.***
Он смотрит на меня и ждёт ответ. Я облизываю пересохшие от волнения губы, смотря в окно, руками крепко вцепляюсь в края раковины. За окном уже совсем темно: город погрузился во тьму и сейчас только неяркие фонари освещают улицы, полные разных опасностей. Я разворачиваюсь и начинаю судорожно ощупывать карманы собственных джинсов в поисках пачки сигарет и внезапно понимаю, что не курила уже пару недель. — Есть сигареты? — Серьезно спрашиваю Женю. — Мне срочно надо покурить. — Алёна. — Он быстро поднимается со стула и приближается ко мне. Его руки медленно скользят к моим предплечьям и несильно сжимают их. — Я не хотел, чтобы все так вышло, поверь мне. Смотрю ему в шею и никак не могу набраться смелости взглянуть в голубые глаза. Мне страшно. Я не знаю, что делать и тем более, что говорить. Как мне отреагировать на то, что он врал мне об измене якобы для того, чтобы «облегчить мои страдания»? Это же чушь полнейшая. Он не имел права так поступать. Но разве я могу противиться желаниям своего сердца? Его теплые пальцы поднимаются к моим лопаткам и треплют длинные волосы. Казалось, весь окружающий мир перестал для меня существовать. Мое дыхание остановилось. Я осторожно приблизилась к нему, утыкаясь носом в его шею. Приятный родной запах ударил в ноздри, и я блаженно прикрыла глаза. — Я ведь простила тебя, понимаешь? — Шмыгаю носом. — Ты должен был объяснить все так, как есть, а не придумывать всякую чушь. — Ты права. Прости меня, пожалуйста. — Шепчет мне в ухо и вздрагивает. — Я сильно виноват перед тобой. Перед нами. И… — Хватит слов, Женя, — отвечаю тихим голосом и поднимаю подбородок. Его голубые глаза такие тёмные сейчас, что становятся похожими на глубокую океанскую впадину. Мне не хочется больше говорить. Взгляд спускается к губам и все внутренности скручиваются в тугой узел. — Алёна, — в третий раз за двадцать минут Соколовский произносит мое имя. Кончик его холодного носа прижимается к моему лбу, а затем он чуть наклоняется, чтобы поцеловать мои дрожащие губы, — я… — Мне нужно время, — сердце пропускает больной удар, — уходи, пожалуйста. Моя рука, до этого упирающаяся в твердую мужскую грудь, устало опускается. Его ноздри раздуваются, и он испускает разочарованный и тяжелый выдох. Мое сердце снова пропускает удар, и я отворачиваюсь к кухонному сервизу, на который смотрела все время беседы бабушки и Соколовского. Женя кивает, разглядывая мое лицо. Проходит несколько секунд, прежде чем хлопает входная дверь. Я остаюсь наедине с собой. Сажусь на кухонный жесткий стул и смотрю на то место, где пару минут назад сидел мужчина. Мое сердце громко стучит, но дышу я спокойно. Дрожащими руками я смахиваю несколько соленых слезинок со щек и глубоко вдыхаю уже пропитанный родным человеком воздух. В дверях появляется бабушка. — Глупенькая ты у меня, Алёна. Время значит много, но одновременно с тем оно столь незначительно! В жизни часто приходиться несладко, но когда рядом тот, кого ты любишь, все точно будет нормально. Человеку нужен человек, знаешь?