Лесбияночки

Пару секунд Линю потребовалось, чтобы осознать, что Джихун, который по идее был спящим, оказывается таковым не являлся. Еще пару секунд - что Лай хер знает сколько стоял над кроватью Пака, и тот это знал. Он как дебил стоит столбом и даже ответить ничего не может, потому что все мысли в голове походят на рой пчел, что в панике мечутся туда-сюда. Из всей той сумятицы и хаоса, что творились в его башке, он сумел выдавить лишь многозначительное и интеллектуальное: - Э-э-э... И тут же мысленно смачно шлепнул себя ладонью по лицу. Джихун же вздыхает и начинает ерзать на кровати, видимо, переворачиваясь на другой бок, чтобы лежать теперь лицом к Гуанлиню. - Ну и зачем ты пришел? Смотрит прямо младшему в глаза, а тот совсем теряется, ведь он и сам не знает четкого ответа на этот вопрос. После еще одного тупого "эээ" Лай наконец соображает, что пришел-то он не просто так и что, действительно, надо что-то сказать, а еще лучше сделать, но это уже если хватит храбрости и воли. Правда он и сам не знает, что именно, но точно знает, что сделать что-то надо. Линь побеждает свою неловкость и страх и встречается взглядом с Джихуном. Из-за темноты, повисшей в комнате, он не может разобрать, какие эмоции сейчас на лице старшего, но в глазах его блестит все тот же странный, немного пугающий огонек. - Я... Хен, на самом деле... Я пришел извиниться... Зрительный контакт держался недолго. - Извиниться? В голосе Джихуна легкое удивление, но больше трепет и отчего-то нотки грусти. Линь неуверенно кивает, но потом понимает, что в темноте это вряд ли было видно, и выдавливает тихое "да". - Ну, садись что-ли... - приглашает Пак после нескольких секунд молчания. Лай молча присаживается на чужую кровать, на которой сам раньше частенько лежал без всякого стеснения. Джихун в свою очередь тоже принимает сидячее положение, скрестив ноги по-турецки и находясь теперь чуть ближе к младшему. Гуанлинь, все-таки не справившись со своим смятением, не может смотреть Паку прямо в глаза, поэтому направляет свой взгляд то на пижаму старшего (которая, кстати, настолько красочная и яркая, что ощущение, словно ее взяли из детского отдела), то на его волосы, что сейчас лежали неряшливо, словом, куда-нибудь, только бы не встретиться взглядом с Джихуном. - Кхм... Так вот... Лай не замечает за собой, как начинает нервно перебирать в руках край одеяла. - Я... Эм... - Линь. Китаец рефлекторно поднимает голову, таки встречаясь взглядом с Джихуном. Тот смотрит с какой-то нежностью или чем-то очень на это похожим. - Когда извиняются, принято смотреть в глаза. Это должно было звучать как легкий укор, но получилось ласково, как обычно родители объясняют детям, как правильно вести себя за столом. Глаза напротив так красиво блестят в темноте, есть в этом даже что-то мистическое, завораживающее... - Я пришел извиниться... Лай сглатывает, после чего продолжает: - Я обещал не избегать тебя... Но не сдержал слово... Я... Правда, прости меня... Потом не выдерживает и все-таки опускает взгляд, как провинившийся ребенок перед взрослыми. - Я не задумывался о том, насколько тебе может быть плохо... Я даже не представляю, как ты себя все это время чувствовал, как со всем этим справлялся... Боже, какой же я мудак!.. Я же постоянно жалел себя, а ты... А ты никогда не показывал своих эмоций... Черт, как я вообще... В этот момент он почувствовал совсем рядом с собой чужое дыхание, а через мгновенье - прикосновение чужих губ к своим. Губы Джихуна были мягкие, словно девичьи, а сам Джихун целовал так, словно его все это время держали на цепи, а сейчас отпустили. Через этот поцелуй он показал все свои эмоции, выплеснул все, что так долго и мучительно в нем копилось. Он пустил в ход язык, проникая им внутрь рта младшего, полностью доминируя. Он отстранился так же внезапно, как и приблизился, сразу отводя взгляд в сторону и дыша сбивчиво и часто. - Прости... Я... Не сдержался...