Сердце свыкнется, хуй поймет

      В какой-то степени Слава был даже рад тому, что ещё днём решил пожаловаться своему адвокату на радио. Ведь, если бы не его отвращение к дерьмовый музыке, которым он решил поделиться с Мироном Яновичем, вряд ли бы Слава вспомнил о той девчонке из школьного совета и решил бы от балды ей написать. Вряд ли сейчас он бы находился на хате брата друга ее подружки, мешая замаевские круглые* и дешевый алкоголь в одну явно губительную смесь. И вряд ли, обводя гостиную пустым взглядом, юноша натыкался бы на стеклянные бутылки и жестяные банки, величественной горой возвышавшиеся где-то в углу вусмерть прокуренной комнаты.       Водка, дешевый и нехило бьющий по мозгам «Виноградный день», отвратительное на вкус пиво и снова водка. Подобное алкогольное меню Славу абсолютно не впечатляло, юноше хотелось чего-то действительно стоящего. Чтобы в мозг проникало медленно тягуче, не вышибая к чертям рассудок, но позволяло круто расслабиться. К сожалению, хозяин апартаментов к тому же отнюдь не стремился.       А закидываясь экстази, Слава поймал себя на мысли, что в последнее время бухать и употреблять ему хотелось чаще и однозначно больше обычного.       Это, кстати, во многом и не позволило ему покинуть смердящую, больше похожую на притон квартиру ещё минут двадцать назад.       Хата неприятно звучала наркотой, кринджевой* музыкой и блевотиной. Но соседям, к счастью вписавшихся, успешно удавалось игнорировать бешеные крики подростков, их безумный, укуренный хохот и звуки развратно-громкой ебли. Что сказать — район был далеко не из благоприятных. Завывания певца, что доносились из колонок, Славу почти раздражали, но жаловаться желания у него не находилось. Поэтому он, игнорируя попытки чувака «новой школы» подражать пиндосским альтернативщикам, принялся с интересом разглядывать присутствующих в квартире обдолбышей и пьяниц, в простонародье — подростков.       И ведь народ действительно оказался удивительно ебанутым: где-то в углу комнаты телка, не стесняясь, отсасывала незнакомому парню на спор, рядом с ним, удобно устроившись на соседнем диване, трое чуваков закидывались некачественным азотом*, а хозяин квартиры уже второй час упорно разъебывал собственный комп под улюлюканье пьяных гостей.       Славе же было просто хорошо. Он действительно любил подобную обстановку: она была отличным фоном для секса и упарывания. И если со вторым он решил не медлить, приняв колеса ещё вначале вечера, то кусок мяса, приведший его в эту обитель порока и пиздострадания, уже потеряв свой товарный вид, желание трахнуть его решительно пресёк на корню.       Но и это Славу особо не задело. Он лишь продолжил пить какую-то дешёвую дрянь и смотреть на веселое мракобесие вокруг.       — Блять! — неожиданно резко воскликнула слишком голосистая девочка, выбегая из коридора. Ее глаза безумно блестели, а руки, крепко сжимающие какой-то пакет, подрагивали. — Видели, че нашла? Видели?       Слава (ее единственный слушатель) заинтересованно наклонился к явно объебанной девчонке и жестом предложил продолжить.       — Зырь! — она широко улыбнулась и перевернула пакет так, что содержимое из него кубарём вывалилось на пол, предварительно задев небольшой кофейный столик. — Сейчас будет в-весело!       Слава не сразу понял, что именно с отвратительно глухим звуком ударилось о стол, пока из-под него не послышался тихий, полуживой писк. Резко поднявшись с кресла, юноша кинулся к явно живому существу, порывисто быстро хватая его в руки. Бухое состояние мешало ему концентрировать своё внимание, однако те немногие, ещё трезвые осколки его здравомыслия оглушающе предупреждали его о том, что это, черт возьми, всего-лишь котенок. Мокрый, наверное, уличный слабый и беззащитный котенок.       — Ты ебнутая? — недоверчиво произнёс Слава, прижимая к себе неожиданно пискнувшее животное. Ему показалось, что эта телка даже не поняла, что случилось, поэтому, не собираясь дожидаться ее оправданий, он перевёл ошарашенный взгляд с ничего не понимающей девушки на существо в руках. Сжавшийся комок грязи и шерсти дрожал, пытался разлепить ещё невидящие глаза и давил на замутнённый мозг юноши. Слава понимал: отсюда надо съебывать. Ничем хорошим эта туса не закончится, а гнильцы в его жизни и так предостаточно.       Не медля ни секунды, Слава вскочил на ноги и бросился в коридор. Ему казалось, что, если он задержаться ещё хоть на секунду, эта ебанутая сможет добраться до беззащитного животного. И похуй ей будет на Машнова, похуй ей будет на мораль и чужие принципы, она, сука, добьёт полуживого котёнка. Панический страх, подкреплённый стимулирующими таблетками, накатил на Славу неожиданно. Он даже не решился остановиться в прихожей и обуться — просто кинулся на улицу, как есть: в носках и футболке. Голова его пульсировала, лоб покрывался испариной, но перестать колесить вокруг чужого дома в поиске мамы-кошки он не мог ещё минут тридцать. Пока, совсем убитый, он не приземлился на влажный и холодный асфальт.       Телефон нашёлся быстро, как и номер Замая. Правда, сам Андрей находить его не хотел. Гудки монотонно били по Славиным мозгам набатом ещё пару минут, но опустошённый юноша все же нажал на разочаровывающее «отбой» и открыл телефонную книгу. Другой номер попал в поле его зрения очевидно быстро, и, когда ему ответили, все, на что Славу хватило — это отчаянно прохрипеть:       — Мне очень нужна ваша помощь.

—xxx—

«Миро, утро добрым не бывает!» — обычно с таким лозунгом Евстигнеев заваливался к Мирону по выходным. По утрам, если уж быть точным. Ведь отчего-то по субботам он вставал непозволительно рано и считал своим долгом будить наверняка ещё спящую «еврейскую принцессу».       К этому Мирон уже привык.       Однако для него оказалось в новинку то, что ближе к трём часам ночи его разбудили одной, казалось бы, обиходной фразой с просьбой о помощи. Хотя «просьбой» назвать ее было сложно.       Мольба.       Этот юноша умолял его — вот, что понимал Мирон, пока судорожно надевал на себя первые попавшиеся вещи, пока клятвенно обещал ещё сонному соседу вернуть его автомобиль в целости и сохранности, и пока, разгоняясь до крышесносящей скорости, мчался по скинутому sms’кой адресу.       Найти нужный двор ему удалось не сразу, однако, к его облегчению, навигатор Мирона не подвёл. И уже издалека, подъезжая к тому самому дому, он увидел сгорбившуюся фигуру подростка, рассевшегося на невысоком поребрике. Босоногого, одетого в легкую футболку и опустошенного.       Выскочив из автомобиля, Мирон без слов подхватил несуразного подростка под локти и разочарованно выдохнул, когда тот не поддался. Сначала Слава невидящим взглядом прошёлся по мироновским чертам лица, наткнулся на чужие взволнованные глаза и неожиданно осознанно протянул ему свои дрожащие руки. Юноша точно был не в себе.       От размышлений о психическом состоянии парня его отвлёк жалобный писк, доносившийся откуда-то снизу. Мирон опустил глаза и увидел в чужих крупных ладонях обычного, серого, правда, жутко грязного котёнка. Мирон растерялся. А юноша так отчаянно жалобно на него посмотрел, что абсолютно не оставил выбора.       — Так, — успокаивающе начал Мирон, забирая у Славы котёнка, — я беру его, а ты сам идёшь за мной в машину. Понял?       В ответ Слава быстро замахал головой и подскочил с насиженного места. А Мирон, надеясь на его частичную адекватность, направился в сторону авто. Предварительно открыл для подростка дверь и залез на место водителя.       — Что… — хотел было спросить Мирон, пока Слава усаживался на соседнее кресло, но одного взгляда на неестественно расширенные зрачки и дрожащее тело мужчине хватило для осознания истины: мальчишке действительно нужна помощь и не нужны вопросы.       Славе же все происходящее стало казаться нереальным. Тело его почти не ощущалось, руки то и дело зависали в воздухе, плавились в нем, вязли, будто в бочке с горячим мёдом, а их владелец остановить это был не в силах. Слава лишь безнадежно из-под толщи замутнённого рассудка наблюдал за попытками своего адвоката привести его в чувство и отогреть. Потеряв даже возможность осознанно шевелить языком, он пытался укорить Мирона Яновича за то, что тот снял с себя одежду и накинул ее на юношу. Пусть его адвокат, предварительно включивший в машине печку, и не смог бы замёрзнуть, но сам факт того, что ему приходилось раздеваться из-за Славы, последнего расстраивал. Правда, не все было так плохо. Как минимум, то, с какой трепетностью Мирон Янович прижимал к себе хрупкое животное, стимулировало Славу хвататься за остатки сознания в надежде окончательно прийти в себя. Но получалось у него это объективно дерьмово. Даже слишком.