Сердце свыкнется, хуй поймет

      — Спасибо! — смущенно зажмурившись, выпалил Слава после того, как Мирон Янович высадил его возле подъезда и попытался попрощаться.       За время этой поездки Слава решил, что обижаться на мужчину смысла не было, после случившегося — тем более. И в итоге он успел не только переосмыслить ситуацию, но и грубо отругать себя за опрометчивую вспыльчивость. — Правда! Очень... спасибо.       В ответ адвокат тепло улыбнулся юноше. И, засмотревшись на мужчину, Слава понял, что в его представлении именно так взрослые должны улыбаться своим детям: открыто и спокойно, будто знают обо всем на свете. Успокаивающе.       От этого осознания у Славы буквально сперло дыхание, а из головы вылетели все мысли и все слова. Он будто безвозвратно потерял связь с настоящим лишь потому, что эта улыбка напомнила ему те детские грезы, в которых отец не мерил мальчика презрительным взглядом, а хвалил и любил. Трепал по волосам, вслух читал умные книжки и гордо назвал Славой Карелиным.       — ... просто будь аккуратнее, это дерьмо может затянуть, — юноша пропустил часть фразы, однако смысл ее понял. Ему жутко захотелось спросить, нет, даже выкрикнуть «Что же делать, если уже?», но тело парня не слушалось, язык тоже, только глаза его осознанно бегали по тёплому образу мужчины.       Славе так не хотелось закрывать дверь автомобиля, так было грустно идти в сторону подъезда и так жаль было из-за того, что он уже стоял на улице, что парень, растерявшись, не сразу понял, когда все вокруг прояснилось, и к нему вернулась способность говорить. Слава неуютно поёжился, когда осознал, что начал приходить в себя.       — Мирон Янович, — медленно, впервые вслушиваясь в чужое имя, произнёс Слава, — может, зайдёте? Я тогда вещи вам сразу отдам, могу даже кофе сделать!       Адвокат склонил голову, посмотрел на Славу искоса и хитро, после чего отказался:       — Прости, Ваня ждёт.       Смутившийся Машнов понуро опустил взгляд вниз. Ему стало некомфортно, даже стыдно.       — Но... слушай, если совсем не хочешь в кафе, можем перенести завтрашнюю встречу к тебе домой.       — Да! — слишком радостно воскликнул юноша. — Это круто! Спасибо!       — Иди уже, — мужчину явно позабавила его реакция. — Увидимся завтра.       Слава прищурился и сыто улыбнулся:       — До завтра, Мирон Янович.       Он слишком громко хлопнул дверью автомобиля и, развернувшись на пятках, полной грудью вдохнул холодный и колючий осенний воздух.       Чужие ботинки ему жали, не так давно постиранная футболка, ещё влажная, вызывала желание тут же оказаться дома в тепле и уюте, а худи, тем не менее, приятно обволакивало руки. Так, что снимать ее не хотелось вовсе. По правде говоря, сейчас Славе вообще ничего не хотелось, его тело так оплели легкость и леность, что все вокруг резко стало казаться юноше просто бренным и ненужным... до того момента, пока он не подошёл к своей входной двери. Там, неудобно привалившись к ней, дремал его лучший друг. Андрей мерзко пускал слюни и слишком громко храпел, однако выглядел так отчаянно преданно, словно верный пёс, что у Славы сжималось сердце.       Опустившись рядом с Андреем, юноша тяжело вздохнул и пнул своей коленкой чужую. Особой реакции на это действие не последовало, только замаевский храп прервался на недовольное «гр» и тут же возобновился. Причём, с новой силой.       — Уебок, — выругался Слава, обведя круглое, но красивое лицо друга мокрым взглядом. Его веки набрякли, раскраснелись, потяжелели. И он не знал, что именно послужило причиной: мысль о том, что, по сути, Слава был недостоин такого друга, или простуда. Иммунитет у Славы, к слову, был крепок и зачастую непоколебим. Ибо всем он уже переболел в детстве, на юность, казалось, и не осталось. Тем не менее, Слава успешно уверял себя в том, что подходил именно второй вариант.       Юноша опустил голову вниз, поймав ее ладонью, и просидел в ссутулившейся и какой-то безнадежно уставшей позе около получаса. Все его мысли сводились либо к Андрею, либо к Мирону Яновичу и предстоящему суду. Насчёт первого Слава думать боялся. С одной стороны, он был рад, что Андрей решил поменять свою жизнь. Он смог бы, талантливый все-таки парень. С другой — Славе в этой новой жизни просто не было места.       Он действительно не хотел бросать это, да и не было стимула. В любом случае ему было приятней видеть мир в других красках; чувствовать себя выше тех, кто живет в сером и некрасивом городе-герое Ленинград, когда для него он становился Страной Оз.       — Славич, бля, — сонно и одновременно радостно прохрипел встрепенувшийся Замай. — Сука, я думал, ты... блять.       — М? — Слава с трудом поднял голову и заинтересованно уставился на вскочившего друга. Андрей же посмотрел на него с улыбкой на губах и с облегчением в очаровательно блестящих глазах. Он мгновенно сжал Славу в своих медвежьих объятиях и затараторил:       — Я, блять, я, блять, думал, что ты сдох. Ну, я увидел, ты звонил, прости, спал. Славич, сука, спасибо. И... прости, я проснулся, а ты уже не брал, потом вырубился. Ну, твой телефон, не я. Я к тебе побежал, дома не было, ключи в вентиле, я так обосрался! Я всю ночь по хазам* и ямам* бегал, пиздец обосрался. За мной ещё бывший купец увязался, еле съебал! Славич, мне ж сказали, что ты на какой-то вписке бэдтрип* словил и убежал, сука, как же я...       — Да узбагойся! — глупо выдавил из себя Слава, пытаясь сдержать рвущиеся из себя слова благодарности.       — Бля, фу, лучше б молчал, — несмотря на то, что фраза Славы была до жути тупой, изъезженной ещё в доисторический период и максимально нелепой, Замай облегченно рассмеялся.       — Я думал, ты... — Слава не дал другу отстраниться, прижав ещё ближе к себе, чтобы не смотреть в лицо. — Ты типа кинул меня, не брал, потому что... ну.       Замай попытался вырваться, но быстро понял, что это бесполезно. Он, рассердившись, ногтями впился в чужой загривок и выплюнул:       — Если ты думаешь, что я так могу, то иди нахуй, — его грудь начала быстро вздыматься, а голос, злой и мрачный, задрожал. — Знаешь, что я понял с тех пор, как Ваня умер? Что без тебя, уебок, хуже, чем без наркоты. Ты мне... ты мне как брат, блять.       — Прости, — Слава почувствовал, как все его тело лишилось сил, напряжение сошло на нет, а на губах заиграла тупая улыбка. Он даже обниматься больше не мог, руки его обессиленно повисли, голова устало упала на чужое плечо.       — Пойдём домой, Слав, — Замай, наконец, отстранился. — Тут холодно.       Машнов кивнул и поднялся вслед за другом.       — Где был-то? — удобно устроившись за Славиным рабочим столом, спросил Андрей.       — Бля, это очень долгая история, — Слава неосознанно сжал рукава чужой толстовки. — Точно хочешь это слушать?       Замай посмотрел на него, как на идиота. Слава поднял руки вверх, признавая глупость вопроса.       — У меня суд скоро.       Подобравшись, Замай посмотрел на Славу серьезно и прямо.       — Наркоту нашли, не спрашивай насчёт этого, она не моя была, — Слава заметил, как растерялся его друг, — и не твоя. Отец нашёл адвоката мне, и знаешь что? Во время гонки* я почему-то ему позвонил...       — Бля-я-я, — протянул Замай, закрывая лицо руками. — Серьезно? И че он?       — А он приехал, забрал меня, вещи мои обблеванные постирал. Мировой мужик, отвечаю. А я его перед этим нахуй послал, думал, он подлизаться хочет.       — А почему передумал? Может, он все ещё...— резонно уточнил Замай. Слава замолчал, растерявшись. А ведь действительно, с чего он решил, что Мирон Янович делал это все по доброте своей душевной? Он же все-таки работал на его отца. Может, адвокат уже позвонил вице-мэру и слил всю полученную инфу, а Слава сидит тут и возводит ублюдка в ранг святых.       Сомнения накрыли его волной глубокого осмысления. С чего бы нормальному человеку подрываться посреди ночи в какую-то глушь только из-за звонка неадекватного подростка? С другой стороны, Мирон Янович же сказал, что сам употреблял, что он понимает, что ему это знакомо... Но правду ли он сказал в тот момент?       — Блять.