Марсельеза

Несмотря на сопротивление, 14 июля 1789 года Бастилия пала. Народ одержал свою первую победу над короной в борьбе с монархией. — Это восстание? — спросил король у герцога де Лионкура в тот роковой день. — Нет, Ваше Величество, это революция, — был ему ответ. Накануне 14 июля при дворе устроили празднество, совершенно не понимая важности движения народных масс во взбунтовавшейся столице. Король, королева, принцы и придворные танцевали и пили за грядущую победу над восставшим народом, но после известия о взятии Бастилии в Марселе запаниковали. Теперь все при дворе знали, что единичным бунтом всё не закончится. Испугавшись, принцы крови немедленно покинули страну и оставили короля без поддержки. А впрочем, оно и лучше: большую часть гибельных решений советовали Людовику именно они, вершиной цели которых были трон и корона. Престол восставшей Франции, однако, их более не привлекал, и они уехали интриговать в Германии. В Париже тем временем осмелевшие буржуа и примкнувшие к повстанцам дворяне, такие как Марселетт и Арно, гнали с улиц голодных пролетариев, вооружённых пиками, выкованными из чугунных решёток Тампля. Народ активнее обычного требовал признания своих прав. С тех пор как Арно принёс раненую Марселетт в дом хирурга, прошёл уже целый месяц. Слишком многое успело произойти за это время — Лола только и делала, что делилась с подругой новостями, ведь Марселетт был прописан постельный режим, и максимум, что ей позволялось — это выходить на крыльцо, что делала она обычно ранним утром, когда воздух ещё был свеж. Доктор Моро оставил ещё не восстановившуюся после операции Марселетт в их доме, чтобы иметь возможность за ней присматривать. Родители навещали раненую дочь каждый день и каждый раз ругали ее за то, что она влезла в такую передрягу, которую и простой передрягой назвать нельзя, но голова у Гуффье болела совсем не от их упреков. — А ты знаешь, Марселетт, что якобинец, спасший тебя в Бастилии, и есть тот герой, что забрался на стену и спустил мосты? О, какой мужчина! — восхищалась Лола после операции подруги. — Знаю, Лола, знаю, — устало отвечала сонная Марселетт. — Не поверишь, что я вызнала! — не умолкала Лола следующим вечером. — Его зовут Арно де Корде. Он из Нормандии. Приехал сюда, чтобы выучиться в нашей военной школе, и здесь остался. Военный! Ух! Детей у него нет. И жены тоже. — Знаю, Лола, знаю, — зевнула Марселетт в ответ. — Ну этого-то ты точно не знаешь! — объявила Лола с порога в пятницу. — Арно посещает… —…заседания клуба кордельеров. Знаю, Лола, ты уже говорила. Как читатель уже догадался, впечатлившись подвигами Арно, Лола влюбилась без памяти. Она то и дело искала встречи с ним, но не находила хорошей возможности поговорить. То Арно уверенным шагом куда-то спешил с таким суровым и неприступным видом, что и обращаться к нему было страшно, то спешил уже в другую сторону с видом ещё более угрюмым. Эта загадочность, однако, лишь подогревала в наивной Лоле интерес. К счастью, иногда она всё же говорила не об Арно. Не слишком часто, но всё же говорила. Ранним утром пятого августа взъерошенная Лола залетела в комнату, куда определили Марселетт на время лечения в доме Моро, и восторженно заговорила: — Сегодняшней ночью такое случилось! Не смей умалять ее значения, а то я тебя знаю! — С добрым утром, Лола. — Марселетт тем временем протирала глаза ото сна. — Неужто кто-то провёл ее с Арно? — Как тебе не стыдно, Марселетт Гуффье?! — возмутилась Лола и тотчас залилась румянцем. — Откуда вообще взялись эти мысли? Ну так вот… — И правда, откуда они взялись? — проворчала девушка, не дав подруге договорить. — Может быть, потому что ты мне им всю голову забила? — Да послушай же меня! — разозлилась Лола в нетерпении. — Гонцы разнесли по Парижу радостную весть. Сегодня дворяне отказались от налоговых изъятий, а духовные — от десятины. Представляешь, они требовали даже отмены права охоты! Pays d’Etats больше не существует! Феодальные права уничтожены! Знаю, твои родители недовольны, лишившись многих привилегий, но это ведь победа революции! Ни подушных, ни чинша, ни барщины… Ее восторг был вполне себе объясним: народ воспринял решение Собрания именно так, но Марселетт на это лишь хмыкнула, махнула рукой, отрицая важность произошедшего, и перевернулась набок. — Ты не рада?.. — удивилась Лола. — Родилась новая Франция, как ты всегда и мечтала! — Не будь наивной, Лола, это уловка для крестьян, — пробормотала Гуффье устало. — Их надурили, а ты и повелась. Не будь глупенькой. Прежде чем родится новая Франция, старую разорвут на части. Она была права: отказ дворян от их прав, считавшихся неоспоримыми, на самом деле не играл для аристократии значительной роли. Национальное Собрание, приняв эти декреты, лишь дало повод для кровавой четырёхлетней войны. Это якобы «самопожертвование», впрочем, войдёт в историю именно таким, каким его видело третье сословие, к которому и принадлежали буржуа Моро, и уже отыграло свою роль в революционной Франции, пробудив в народе необходимый для борьбы энтузиазм. Марселетт зачастую была жестока по отношению к ранимой Лоле, но благодаря регулярным посещениям заседаний клуба кордельеров в политике смыслила куда больше простолюдинов и своей непосвященной в эти дела подруги, которая никогда не участвовала в восстаниях, а лишь перенимала реакцию французского народа, столь же далекого от революции. Что им скажут, в то они и поверят. Не зря через полвека после описываемых в книге событий Отто Фон Бисмарк скажет: «Если вы не будете заниматься политикой, политика займётся вами». Марселетт занималась политикой, Лола лишь следовала у неё на поводу. Марселетт была воинственной революционеркой, Лола — только лишь умеренной республиканкой. Надолго дочери хирурга, однако, не хватило. В полдень того же дня она вновь заговорила об Арно. — А откуда ты про него столько знаешь? — поинтересовалась она у Марселетт нарочито обыденным тоном. — Что ни расскажу, тебе это уже известно. — Он посещает каждое собрание кордельеров, Лола, не глупи. — Та закатила глаза в ответ и снова уткнулась в книгу о демосе, которую читала в данный момент. — Я знаю всех членов клуба и всех его гостей. — Ну, тогда одного не пойму: почему ты о нем никогда не рассказывала? Если бы в моем окружении был такой мужчина, я бы… — Лола, я не особенно рассматриваю мужчин на заседаниях. Я их слушаю и пытаюсь сделать так, чтобы они слушали меня. Когда ломаешь голову над свержением монархии, советую больше концентрироваться на проблеме и не отвлекаться на мужчин. И на посторонние разговоры тоже, — Марселетт не упустила возможности превратить это в жизненный урок и недвусмысленно намекнула Лоле, что этот разговор ей мешал. Она так явственно обозначила точку в конце предложения и таким взглядом подругу наградила, что та проглотила язык, и решила больше не беспокоить читающую вопросами. В голове Лолы, однако, начал созревать план, и она с нетерпением стала ждать того дня, когда Марселетт наконец окончательно окрепнет и отправится на заседание. Этот день настал спустя почти две недели. То было семнадцатое августа. — Ты просто русалка, Марселетт! — нахваливала Лола ее фигуру, когда та собиралась на собрание клуба. — Смотрю на тебя, и аж завидно становится. Они были в доме Гуффье, куда доктор Моро разрешил Марселетт вернуться всего десять дней назад, так как в постоянном присмотре она больше не нуждалась — более месяца прошло с момента операции. — Смешная ты, Лола. — На ее реплику сидевшая за туалетным столиком Марселетт с усмешкой на розовых губах покачала головой, заплетая темно-рыжие волосы в косу перед зеркалом в дорогой позолоченной рамке. — Совсем не этому нужно завидовать. Комната была большой, светлой и богато обставленной. На высоком потолке висела дорогая люстра, напоминавшая паникадило и являвшаяся предметом роскоши, свидетельствуя о материальном достатке семьи Гуффье. На стенах красовались вручную расписанные легкими растительными арабесками флоковые обои — французы были большими мастерами обойного дела.  У дорогостоящего комода работы знаменитого Крессана стояло кресло из золочённой древесины. — А у меня, кстати говоря, большие новости… — мечтательно протянула Лола, сидевшая на диване в стиле и, скорее всего, даже эпохи Людовика XV, умершего пятнадцать лет назад. — Если это снова об Арно, то я… — начала было Марселетт, но Моро поспешила ее успокоить: — Нет-нет, я говорю про бал! Три дня назад Марселетт получила письмо от Джона Исаака де Теллюсона Сорси с приглашением на бал, куда он созывал, по-видимому, всех кордельеров, в клубе которых и состоял. В письме указывалось, что каждый приглашённый может и даже должен привести с собой друга. — Я надеюсь, ты передумала, и мне не нужно идти на этот балаган ради тебя? — спросила Марселетт с надеждой в голосе. Она предпочитала балам уроки фехтования, но Лола, горевшая желанием попасть на это мероприятие, уговорила подругу пойти туда: Лола не была кордельером, а потому не была приглашена, и ее единственным пропуском была Марселетт. — Конечно нет! — ответила Моро обиженно. — Но, представляешь, сегодня утром мне тоже пришло приглашение от Теллюсона! Наверное, он помнит меня с того вечера в Гранд-опере… — Правда? Просто отлично! — обрадовалась Марселетт, и сначала можно было подумать, что она рада за подругу, но Гуффье тут же с облегчением выдохнула: — Не придётся идти туда, слава богам! — Ты… Не пойдёшь со мной? — расстроилась Лола. — Но кто же представит меня… остальным? — Говоря про «остальных» ты думаешь об Арно, не так ли? — подловила ее Марселетт. — Да нет. Вообще про всех. — Ну, да, точно. Иначе и быть не могло. — Гуффье застегнула свой редингот, приталенный крой которого подчёркивал красивую фигуру. Пока Марселетт красовалась перед зеркалом, Лола молча пялилась в одну точку, а потом решительно встала и сказала: — Знаешь что, Марси? Я пойду с тобой. Мало ли, что с тобой может случиться после всего этого… — И правда. Вдруг Арно встречу? — подстегнула ее подруга. Дочь хирурга мгновение смотрела на неё и в растерянности хлопала светлыми ресницами, а потом зарделась и с досадой воскликнула, хлопнув по юбке своего бежевого платья: — Ты всё знаешь! Вид у неё немедленно сделался обиженный. Она выпятила нижнюю губу. — Ещё бы! — Марселетт сделала такую же физиономию, с дружеской насмешкой изображая подругу. — Лишь глупец не заметил бы твоей к нему симпатии. — Симпатии? О, что ты говоришь, Марселетт! — возмутилась Лола. — Что тебе об этом известно? Похоже, что ничего, раз ты не видишь, что это любовь! — Любовь… — передразнила ее Марселетт, усмехаясь неопытности подруги, а та будто и не слышала ноток сарказма в ее голосе. — Любовь до са-а-амой виселицы. — Он такой… — мечтательно пролепетала Лола. — Такой… Загадочный, и красивый, и… — Ага. Что ни говори, а смех у него заразительный и улыбка умопомрачительная. Она просто издевалась. Никто не видел, чтобы Арно де Корде хоть раз улыбнулся. Уголки его губ всегда были опущены вниз. — Ну, раз уж ты всё знаешь… — медленно подвела Лола. — Представишь меня ему? — Спрашиваешь! Я ждала этой просьбы! — неожиданно ободрилась Марселетт. — Более того… — она подошла к Лоле сзади, взяла ее волосы и, глядя на подругу в зеркале, стала «примерять» ей причёску, — я сделаю тебя такой, что он глаз не сможет отвести! Гуффье улыбнулась Лоле в отражении, как будто имела какой-то хитрый план.