Марсельеза

Это был большой дворец, выполненный в стиле палладио. Он располагался недалеко от улицы Победы, по адресу rue de Provence 30, и запоминался своим посетителям в основном громадной аркой стиля Медичи, видневшейся ещё с бульвара, и ротондой. Девушки услышали скрипки уже на залитой светом главной лестнице — первые два тура вальса были отплясаны, и оркестр давал третий, что избавило опоздавших от большего внимания, чем они могли выдержать. Белоснежная кожа Марселетт отличалась холодной мраморностью, поэтому платье, которое она надела на бал, только подчёркивало эти ее свойства. Оно было скромным и не бросалось в глаза слишком сильно — ещё в самой юности родители Марселетт затаскали дочь по балам, так что все эти лица ей давно наскучили, а значит привлекать внимание у неё не могло возникнуть и желания. Единственным, чьё внимание она, возможно, где-то в самых потаённых уголках своей души хотела привлечь, но боялась в этом признаться даже самой себе, был Арно. Его она, впрочем, уже привлекла и теперь не могла определиться, льстило ей это или смущало и теснило. Итак, это было чёрное низкосрезанное платье с расшитым стомаком, открывавшее ее точёные белые плечи и выделявшиеся ключицы. Оно достаточно закрывало грудь, но контуры женской фигуры всё равно выделялись, ибо ни одно платье — ровно как и ни один рендигот — не могло скрыть ее женственности. По причине эффектной внешности даже в самом простом платье Марселетт была бы заметна. Эта девушка была рождена, чтобы носить платья. Многие так считали. Марселетт была другого мнения. — Ни одна девушка не создана для платья. Но зато платье создано для того, чтобы служить девушке, — отшучивалась она. Ее темно-рыжие волосы, вьющиеся как после тёплого дождя, были распущены за спиной, а передние пряди заколоты на затылке, демонстрируя лебединую шею. Некоторые короткие локоны впереди были небрежно выпущены и придавали образу шарма, который очень кстати разбавлял строгий вид Марселетт. Из украшений на ней были лишь серебряный перстень на правой руке и два кольца на левой. — Я в этом корсете задыхаюсь, — пожаловалась Лола шёпотом, когда девушки, чинно вознося голову, пробирались сквозь толпу в перерыве между третьим и четвёртым вальсами. — А я говорила, что не надо так туго затягивать, — ответила ей Марселетт, ничуть не удивившись. — Теперь-то будешь меня слушать? — Я же не знала, что будет настолько тяжело! Сейчас потеряю сознание… — Хватит нюни распускать, — проворчала Гуффье и потянула подругу в сторону туалетов, заскользив изогнутыми каблуками, именуемыми «голубиными лапками». — Пойдём, ослабим шнуровку… — Нет, тшш, он идёт сюда! — переполошилась Лола и тут же выпрямила спину. Облаченный в расшитый шелковым золотистым орнаментом бархатный аби с воротником-стойкой и шейным платком, к которому было приколото скромное жабо, чёрные кюлоты и шёлковые чулки, к ним уверенной походкой сквозь толпу пробирался молодой темноволосый мужчина с хвостиком за спиной. Марселетт не сразу узнала в приближающемся мужчине Арно. Этот костюм, казалось ей, смотрелся на нем нелепо. Такая расцветка больше подходила утончённому сибариту, чем мужественному мужчине со стены Бастилии. И все же он был неотразим. Лола нацепила жеманную улыбку и предприняла попытку притвориться хорошо чувствующей себя дамой. Цвет кожи ее, однако, выдавал со всеми потрохами. — Вам нехорошо? — осведомился Арно на уровне чистой вежливости, вызвав у влюблённой Лолы новый прилив сил. — Нет, я в полном порядке! — с готовностью ответила она, ожидая с надеждой, что ей предложат мазурку, но вместо этого Арно обратился к Марселетт: — Вы всё-таки пришли, — произнёс он тихо и наклонился, чтобы поцеловать руку Марселетт. — Я надеялся увидеть Вас здесь. Разрешите пригласить Вас на танец? — Отдать Вам первый танец? — переспросила та в недоумении. — Но… — Я пришёл сюда только ради Вас, и если Вы отказываете мне, то не вижу причины оставаться, — с беспечно спокойным выражением лица ответил он, будто это было простым делом. Неожиданно смутившаяся Марселетт в растерянности поглядела на Лолу, которая, потерпев снова неудачу, теперь улыбалась ещё более натянуто, и приняла приглашение Арно, надеясь поправить ситуацию. Они коротко поклонились друг другу; у Марселетт от волнения перехватило дыхание, и Арно обнял ее талию. Лола послушно приняла веер из ее тонких рук и осталась с потерянно несчастным видом стоять в толпе ждущих приглашения на танец дам, в то время как ее лучшая подруга и мужчина ее грез, мерно вальсируя, удалялись от неё. — Вам не больно, когда я кладу руку сюда? — спросил Арно у Марселетт низким голосом и кивнул на ее талию. — Нет, — успокоила она его. — Шов немного выше Вашей руки. Благодарю за беспокойство. Дальше они молчали. Арно был мужчина немногословный и не видел резона пренебречь своим правилом, а Марселетт стеснялась выбрать тему. — Вы молоды, хороши собой… — решилась она на самую крайнюю. — Какова Ваша цель? Почему Вы остались в Париже? Подыскиваете жену? Все мужчины из семьи Корде женились только на женщинах из Нормандии. Если бы Арно задумал остепениться, он отправился бы на родину. — Я здесь, чтобы отстоять свои человеческие права, — ответил он коротко. — Тогда мы единомышленники, — подхватила девушка, осваиваясь в его присутствии. Едва лишь ей показалось, что она поймала нужную волну, как Арно вновь замкнулся. Его взгляд был таким же грустным, как и 14 июля, а густые брови нахмурены, как у обдумывающего стратегию полководца, и даже если бы его чувственные губы тронула легкая улыбка, он не стал бы выглядеть проще. — Дерзкий образ мятежника идёт Вам намного больше этого чопорного костюмчика дворянина, — заметила Марселетт, чуть погодя. — Капюшон дополняет Вас, подчёркивает, а ботфорты напоминают, что не для театров Вы рождены. — А Вы бы прекрасно смотрелись при дворе, — усмехнулся Арно в ответ. — Это платье Вам к лицу. Не надевайте его больше, если не хотите, чтобы я влюбился. От неё пахло фиалками с оттенком средиземноморских трав. Арно медленно втянул прекрасный запах, в наслаждении прикрыв глаза. От него самого в этот раз, отметила Марселетт, не пахло ни свинцом пуль, ни металлом пистолета, ни кровью самой девушки. — Что ж, давайте свергнем монархию и посмотрим, как я буду блистать в Версале, — с вызовом произнесла она, глядя на него в упор. В этой шутке, как и в любой другой, была только доля шутки. Девушка это прекрасно понимала и по этой причине засмущалась ответить на последнюю реплику Арно: — Ночь с 4 на 5 августа Вас не убедила, верно? — спросил он. — А Вас? — ответила та вопросом на вопрос. В каждом ее движении, в каждом ее слове слышался вызов. Марселетт подначивала его и надеялась увидеть настоящего революционера, которого увидела в нем 14 июля. Она хотела убедиться в том, что увиденный ею образ не был иллюзией, что она построила его не сама, что Парижу не привиделся храбрец на стене Бастилии. — Революция далеко ещё не закончилась. Кровопролитие продолжится, — уверенным голосом произнёс Арно с непоколебимым видом разбирающегося человека. — Вопрос лишь один: стоит ли оно того? Со стороны нельзя было определить, о чем они говорили, но Лола, хоть и не знала темы разговора, знала зато свою подругу и видела чётко, что и он, и она были друг от друга в восторге и не видели вокруг ничего другого, и отчаяние щемило ей сердце. — Не знаю, — честно призналась Марселетт. — Знаю только, что продолжаться так больше не может. Во что бы ни вылилась наша борьба, игра стоит свеч. — Вы так уверены? — парировал Арно, приподняв брови, как вчера. Нет, это был голос не придворного мужчины, не аристократа, не повесы и распутника, а военного, моряка или просто глубокого человека, уже что-то видавшего в своей жизни. — Я уверена во всем, что говорю, — пресекла Гуффье его сомнения. — Не будь я уверена, Вы бы этого не услышали. Своей самоуверенностью, ровно как и лучшими чертами своего лица, она была обязана матери, гордой женщине холодной, высокомерной красоты. Лидия Гуффье — так ее звали — была одной из известнейших Парижа. Любой, кто ее встречал, запоминал ее: или благодаря излишней холодности этой женщины в общении, или благодаря величию ее властного вида. Лидия активно использовала жемчужный порошок, так что ее лицо отливало перламутром. От неё всегда исходил приятный запах сассафраса, который ее дилер привозил из самой Северной Америки. Большую часть своего времени Лидия проводила в личном будуаре, окна которого выходили на север, поэтому Марселетт общалась с матушкой не слишком часто, и это пошло ей на пользу: едва ли Лидия могла послужить хорошим примером для дочери — была той ещё Мегерой. Ее муж был столь вымотан выходками своей супруги, буквально тянувшей из него кровь каждый день начиная со дня свадьбы, что предпочитал ее обществу собственноручное приготовление варенья. — Что ж, многие бы позавидовали Вам, — сказал Арно, и Марселетт гадала, сделал ли он ей комплимент или даже осудил. — Можете завидовать сколько угодно, — отшутилась она, неумело заминая неловкость. — А повальсируйте с моей подругой Лолой. Она дебютантка, многое для неё сегодня решится. Уверена, Вы не разочаруетесь, узнав ее. Арно обратил свой взор в сторону, куда кивнула Марселетт. — Я хотел провести этот вечер подле Вас, — проговорил он, переведя взгляд на свою партнершу. — Вы же знаете, что я здесь ненадолго… — напомнила она, по-птичьи склонив голову набок и улыбнувшись уголком рта. — Дома меня ждут великие книги. Пьер де Мариво, Джонатан Свифт, Ретиф де да Бретонн, Даниэль Дефо, Сэмюэл Ричардсон… — Вот, значит, каким мужчинам Вы предпочли мое общество? — ответил Арно с лёгкой усмешкой на губах, отводя ее к подруге. Он пригласил Лолу на танец, и она приняла приглашение едва ли не с поросячьим визгом радости. Марселетт улыбнулась ей и даже помахала рукой, но без подсказки поняла, что у неё это вышло несколько фальшиво. Мимо прошатался закатившийся смехом молодой дворянин в камзоле с широкими откидными манжетами из атласа и шерстяной тафты, и в нос Марселетт ударил приторно сладкий запах восточных пряностей. Этим смешливым щёголем был страстно любивший духи из кардамона и все восточное Лоран де ла Тур, бонвиван, кутила и жуир, в сопровождении старого отца, истинного шовиниста, кожа которого столь обильно была покрыта отбеливающим кремом, что мужчина, опасаясь того, что макияж может покрыться трещинами, в разговорах не улыбался и не морщился, из-за чего напоминал каменное изваяние и молча царапал паркет огромными пряжками. Лоран в свою очередь обладал очень развитой мимикой и сегодня с гордостью ее всем демонстрировал. Семья де ла Тур владела шикарным поместьем не берегу моря в Марселе, которое в июле пострадало от рук третьего сословия во время крестьянских восстаний. По этому поводу многие уже выказали своё наигранное сочувствие. — А Вы уже знаете, что Пуассон… — теперь справа послышался высокий голос оперной певицы. Это была обнаженная до невозможного Луиза-Мари де Вобернье. Она мнила себя роскошной высокородной женщиной, но на деле являлась лишь смехотворным симулякром маркизы де Помпадур и воплощала в себе все женские пороки той эпохи. Праздная, избалованная придворной жизнью, двадцативосьмилетняя Луиза сплетничала, днями и ночами придумывала все новые и новые способы растрачивать деньги, заработанные бесхребетным мужем, разыгрывала ему верность и в поисках любовников стреляла соблазнительными взглядами из-под своего кокетливого веера, в то время как все трое ее детей были оставлены на многочисленных нянек. Алебастрово-белая кожа Луизы была нежнее кожи младенца. Ее откровенное платье открывало весьма перспективные виды на полные плечи и округлую грудь. При одном только упоминании об этой беспечной женщине Марселетт презрительно кривила губы. Она хотела улизнуть, но была замечена. — О, мадемуазель Гуффье, я рада, что Вы оправились после тяжёлого ранения! — воскликнула Луиза столь громко, что у девушки едва не заложило уши. — Всегда я говорила, что эти революции никогда не доводят до хорошего… — Как знать, мадам? — ответила Марселетт с напускной учтивостью. — Что посеем мы, то будут пожинать наши правнуки. — Какие у Вас мысли! — вдруг залилась Луиза. — Лучше бы наслаждаться жизнью, пока только можно, а потомки будут выпутываться, как знают. Après nous le déluge! (фр. после нас хоть потоп). Ещё одна причина, по которой Марселетт на дух не переносила эту даму — равнодушие де Вобернье к последствиям. Всячески стараясь походить на королевских особ, она перенимала даже их весьма недальновидный образ мышления. «Если у них нет хлеба, пусть едят бриоши!» — подобные высказывания, слетавшие с губ Марии-Антуанетты, были вполне в духе Луизы. Рядом смирно стояла Олимпия де Гуж, автор «Счастливого кораблекрушения», умная женщина сорока с лишним лет, журналистка и писательница, которая, в отличие от роялистки Луизы, революцию встретила восторженно. Марселетт степенно ей кивнула и собиралась было продолжить свой путь, но Олимпия остановила ее и с нежной улыбкой покровительства предложила присесть. — Вы так молоды и красивы, моя дорогая, — протянула она почти нараспев, опускаясь на рокайльный диван эпохи рококо, где уже сидела София де Кондорсе. — Выглядите так, будто рождены в этом платье, — заговорила София. — Все знают, что красавицы, достигшие совершеннолетия, должны подумывать о замужестве. — Марселетт открыла было рот, чтобы поблагодарить за комплименты и возразить на последнюю реплику женщины, но София с нежной властностью продолжила свою речь: — Вы помните мой салон напротив Лувра? — Помню, мадам, никак иначе, — кивнула Марселетт, севшая на обитое изнутри глубокое кресло с позолоченными ножками. — И Вам уж наверняка запомнился мой дорогой брат Эммануэль? — улыбнулась София тонкими красными губами. — Эммануэль де Груши? — уточнила Марселетт и через голое плечо обернула свою хорошенькую головку назад, выискивая в толпе вальсирующих Арно и Лолу. — Право, он Вам приглянулся? — спросила София, глядя с надеждой на собеседницу своими огромными выпуклыми глазами, но не дала ей ответить: — Эммануэль интересовался, будете ли Вы у нас в следующий четверг в этом самом салоне? — Боюсь, буду занята в клубе кордельеров. Революция не терпит отлагательств! — Марселетт передернула плечами, невинно улыбнувшись. Развязным тоном она пыталась сгладить неловкость положения. — Вы лучше поделитесь, как там Ваша дочурка? — Дочурка сейчас, наверное, истязает гувернантку, — отмахнулась София. — Эммануэль просил передать… — О, Софи, Софи, — Олимпия остановила ее. — Разве Вы не видите, что Эммануэля нужно предупредить о том, что сердце девушки уже занято? Марселетт тем временем снова разглядывала залу через плечо в попытках различить Арно среди моря кружев, тюля и лент. — Это Вы ещё о ком? — искренне удивилась София, настолько увлечённая сватовством, что не заметившая явный интерес Марселетт к другому. — Арно де Корде из Нормандии, — ответила Олимпия и привлекла этим внимание Марселетт. — Что-что? — спросила она, за шпионством упустив скользкую нить разговора. — Простите нам наше любопытство, но этот мужчина Вас привлёк, не так ли? — Олимпия многозначительно на нее посмотрела. — Арно спас мне жизнь, но я не испытываю к нему ничего, кроме благодарности, — осторожно произнесла Марселетт. — Да и если бы я его хоть чуть-чуть понимала… — О, я помогу Вам внести ясность, — вдруг приободрилась Олимпия и лениво откинулась на спинку дивана, когда Арно появился в поле зрения вновь оглянувшейся Марселетт. Олимпия сощурилась, глядя на него своими внимательными глазами: — Индивидуалист. Очевидно, не командный игрок. Его уважают за твердость убеждений и принципов. Он решителен, чувствителен, упрям. Ему свойственно чувство обостренной ответственности за весь мир, им движет стремление к подвигу, которое однажды на подсознательном уровне сменится стремлением к опасности. Он склонен к самопожертвованию и самокопательству. Такие персонажи зачастую кончают трагично. Ему следует опасаться плахи и держаться подальше от любви. Всё, что Марселетт уже услышала вечером того дня, были сплошные чванство и бахвальство, но слова Олимпии сильно удивили ее. Она повторно прокрутила их в голове. Да, образ Арно очень даже вязался со сказанным. Марселетт легко могла представить его спешащим ценой собственной жизни уберечь кого-то от эшафота или обнажившим шпагу с готовностью погибнуть за что-то важное. Растерявшись, девушка в недоумении нахмурилась: — Вы столь проницательны, мадам де Гуж? — Просто наблюдаю, — ответила ей Олимпия спокойно, и тогда же Марселетт забрал на танец Лоран де ла Тур.