Марсельеза

Шмель, залетевший через окно солнечным утром 23 августа, в поисках выхода громко бился о потолок и путался в шторке. Марселетт не обращала на него своего внимания — оно уже было занято другим. Девушка сидела на диване, опрокинувшись на его спинку и в такт птичьему пению за окном покачивая правой ногой, закинутой на левую. В своих изящных руках она держала миниатюрный томик «Манон Леско», который перечитывала с целью убедить себя в необходимости забыть Арно и с надеждой, что роман пойдёт на пользу ее нравам. Рядом на персидском ковре смирно лежала старая гончая по кличке Саур. Шмель своим жужжанием беспокоил ее слух, но собака была слишком стара, чтобы как-то на него реагировать. Саур видала лучшие годы во французских лесах, когда отец Марселетт со своими собаками отправлялся на охоту в обществе молодых пажей, но не жаловалась — мсье де Гуффье с охотой завязал десять лет назад, и Саур была последней его собакой, ещё не умершей от старости. Зато состояние Марселетт оставляло желать лучшего. Целыми днями с момента бала она, ещё не видев за свою жизнь горя, истязала себя мыслями об Арно, но на собраниях упрямо игнорировала его, надеясь, что это поможет ей о нем забыть. На присланное маркизой де Вобернье четыре дня назад приглашение на бал она решительно ответила отказом, зная, что на него приглашена была Лола, получившая неожиданную популярность после бала у Теллюсона, и догадываясь, что придёт Корде. Марселетт чувствовала волнение при мысли об Арно и потому старательно избегала с ним встречи. Влюбившись, все глупеют, но она вместо этого замкнулась и занялась несвойственным своей горделивой натуре самокопательством. Лола приходила к ней вчера, но Марселетт в тот вечер сидела у свечи, с очень сосредоточенным видом что-то выводя пером на бумаге, и не пожелала с ней говорить. — За что ты недовольна мной? — спросила Лола тихо, но та не снизошла до ответа, и дочь хирурга ушла, понурив голову. Сегодняшним утром Марселетт не спустилась к завтраку. Служанка принесла ей его в комнату и оставила на столе, но девушка не притронулась к еде и скормила всё собаке. Она потеряла всякий аппетит и очень хотела поделиться своими переживаниями с де Лилем, который уж наверняка бы ее понял, но не знала, как его найти и боялась ему довериться. Лола тем временем не тужила и вела активную подготовку к предстоящему балу. Без Марселетт ей было непросто, поэтому она позвала в качестве поддержки Сесиль Рено. Вместе они подобрали платье, причёску и парфюм, но на душе у Лолы все же было неспокойно из-за негласной ссоры с лучшей подругой, которая без резона, как ей казалось, за что-то на нее обозлилась. Ей в голову ни разу не приходило, что это может быть связано с Арно. И вот наконец наступил этот знаменательный, думала Лола, день. За ней подъехал фиакр, запряженный двумя белыми лошадьми, словно светящимися в летних сумерках, и она уже тогда почувствовала волшебство, и у нее мурашки побежали от нетерпения. Все начиналось и правда волшебно. Лола не опоздала, но когда пришла, Арно уже был там. Ей показалось, что за время разлуки он похорошел до невозможности. В противовес мнению Марселетт она считала, что дворянские одежды были ему очень к лицу. Лола похвалила его внешний вид, и он учтиво похвалил ее в ответ. Заиграла музыка — и гости бросились в пляс. Арно хотел пропустить первый танец, стоя в драгоценных для него молчании и одиночестве, но Лола своею живостью помешала его покою, и Арно ничего больше не оставалось, кроме как потанцевать с ней. Танец этот был сродни танцу по принуждению и выглядел он тоже как танец по принуждению — Корде вызвал бы всеобщее восхищение, если бы не чрезмерно серьёзное выражение его лица. Первый тур вальса был окончен, и Арно с облегчённым видом снятого с поста часового занял своё место в самом тёмном углу залы. Здесь же был и его друг де Лиль, радушно принятый в общество здешних дам и признанный местными кавалерами, который конечно же ни в какое сравнение не шёл со своим школьным товарищем: он был улыбчив и прост в общении, никого не напрягал своей аурой, много и красиво говорил. Никто не знал, почему Арно его сторонился и обходился одним лишь учтивым кивком головы. Он беспокойно высматривал кого-то в зале, избегал всяких знакомств, в особенности знакомств с женщинами, и вскоре был назван хозяйкой бала самым заносчивым гостем вечера. Его разборчивость Луиза де Вобернье приняла за избалованность, однако сибаритство нельзя было поставить ему в вину ни под каким предлогом: несмотря на дворянское происхождение, дети семьи Корде получали даже меньше, чем дети буржуа. «Corde et Ore» (лат. Сердцем и словом) — гласил девиз на графской короне родового герба Корде, но изображённые на нем золотые шевроны лишь тешили фамильную гордость. От своих родителей отец Арно получил лишь одноэтажный дом в Ферм-де-Буа, который мог похвастаться только яблоневым садом и просторным чердаком, ни на су не приумножавших состояния, поэтому рассчитывал на приданое супруги, но Мари Жаклин не принесла в образовавшуюся семью почти ни копейки. Аристократы в браке любви в те времена не знали, но бывали и исключения, коими являлись родители Арно. Они часто ругались, но любили друг друга, а причиной частых ссор были в основном финансовые трудности и тяжёлый характер Жака. Он многие годы горбился, прогибался под гнетущим чувством обделенности — не являясь старшим сыном в своей семье, Жак был лишён наследства в соответствии с майоратом. Арно в свою очередь был первенцем и родился 17 июля 1765 года. В 1766 у него появилась сестра, но девочка скончалась через несколько часов после рождения. Следующим ребёнком в семье де Корде стала слабая здоровьем Жаклин, появившаяся на свет ровно через год после трагедии. 27 июля 1768 родилась выдумщица Шарлотта, в 1770 — горбунья Элеонора, а в 1774 — мальчик Шарль. Такой большой семье было бы тесно жить в маленьком домике, поэтому Жак собрал все средства и купил ферму в Ронсере. Он пахал, подрезал яблони, ухаживал за скотом, работал наравне с крестьянами, засучив рукава, и подавал своим детям пример работяги, пусть и не хотел, чтобы они работали на грядках. В памяти Арно прочно засели воспоминания о том, как отец возвращался домой поздно вечером, съедал тарелку супа и засыпал прямо на столе. — Среди окрестных дворян мы самые бедные, но ничьей помощи мне не нужно, — заявлял Жак и продолжал пахать. Несмотря на тяготы жизни, Корде были щедры и всегда делились с нуждающимися, в то время как их служанка по имени Фаншон Маржо прогоняла попрошаек метлой. Жак воспитывал в детях умение ограничиваться самым необходимым и умение противостоять свойственному дворянскому сословию соблазну расходовать больше денег, чем имеется в распоряжении. Он созывал детей, открывал ящик с деньгами, пересчитывал хранившуюся в нем наличность и объяснял, на что ее потратить. Скучные нравоучения отца не остались без ответа — выросшие дети научились обходиться самым малым и быть благодарными. Аби, который Арно надел на сегодняшний бал и на прошлый, был его единственным жюстокором, да и, благодаря правильному воспитанию, дети Корде никогда не нуждались в чём-то сверх меры. Арно предпочёл бы пожертвовать деньги в приют найдёнышей, чем разнообразить свой гардероб без действительной нужды. — Кого Вы ждёте, милый Арно? — спросила у него Лола, когда тот, прохаживаясь по залу, выискивал кого-то в толпе. — Свою сестрицу, — соврал он. — Она в Париже? — оживилась девушка, надеясь, что Арно захочет представить ее своей семье. — Вы познакомите меня с ней? Он никогда не гнушался чрезмерно общительных людей, но все же считал, что Лоле стоило поумерить фамильярность. Слова его не лишали, он вполне мог произнести поучительную речь, но предпочел оставить своё мнение при себе, чтобы не ранить чувства девушки, и коротко ответил: — Обязательно. Лола обрадовалась; Арно не постыдился воспользоваться ее открытостью и в непринуждённом разговоре за очередным танцем осторожно выяснил адрес Марселетт. Не прошло и десяти минут как он неожиданно исчез.

***

Хаос правил Парижем, аристократы гуляли, не зная горя, третье сословие готовилось к реваншу, а Марселетт в ту ночь наслаждалась одиночеством. Мадам и мсье де Гуффье вместе с сыном (дочь они оставили дома, потому что та сказалась уставшей) уехали в гости и должны были вернуться поздно. Настроение Марселетт к ночи всегда повышалось, особенно если домашние куда-то отлучались. Ей хотелось петь, плясать и радоваться жизни. Она могла это делать только в полном уединении, так что уже в семь отпустила прислугу, совсем позабыв о том, что корсет без просторней помощи было не развязывать. Она не думала об Арно, о Лоле и даже не представляла их танцующими на балу. Вместо этого Марси с удовольствием разливала горячий чай по фарфоровым чашкам, чтобы выпивать потом одну за другой, устроившись в тёплой постели с книгой. Закончив с этим, девушка томно вздохнула и подошла к зеркалу. — У тебя все получится, — произнесла она с расстановкой, ещё раз вздохнула, прикрыв глаза на выдохе, и, морально подготовившись к предстоящему испытанию, принялась за дело. Негромко напевая, Марселетт медленно стянула с шеи фишю, распустила волосы, сняла шелковый карако, верхнюю юбку и фижмы. Она осталась только в корсете и в лёгкой сорочке из муслима, и вдруг, когда ей предстояло самое сложное, то есть расшнуровать корсет, до ее слуха донёсся с улицы через открытое окно мужской голос, звавший ее по имени. Неужели?.. Нет, показалось, решила она, и зов повторился. Голос не придворного мужчины, не аристократа, не повесы и распутника, а военного, моряка или просто глубокого человека, уже что-то видавшего в своей жизни. Голос Арно.