Нельзя готовому для подвига герою, Вступив на славный путь, назад глядеть с тоскою. — Корнель, «Гораций»
Кровь хлестала из раны, как вино из проткнутой бочки. Симона упала на его тело с криками и слезами. Казалось, что она билась в предсмертной агонии за него самого, так как Марат не успел этого сделать — его голова безжизненно поникла на непрактичной шее, и кухарка, стоявшая позади Симоны, поняла: он мёртв. Консьержка побежала на улицу с криками: — Марат убит! Марат убит! Ленты на шляпе Шарлотты были зеленого цвета, цвета надежды, и мадемуазель Корде успела понадеяться, что в сложившейся суматохе ей удастся улизнуть, но когда она бросилась со всех ног в прихожую, непонятно откуда выскочил незнакомый ей мужчина со стулом в руках, замахнулся и ударил Шарлотту сзади. Удар выбил из неё воздух, и девушка упала. Ей казалось, что через спину ее ударили по самому сердцу. Шляпа с зелёными лентами отлетела в сторону. Тогда же отлетела и надежда. Встав над ней, мужчина принялся ее избивать. Тут же из ванной выбежала Симона и, увидев Шарлотту на полу, кинулась к ней и вцепилась в ее волосы. Корде не пыталась отбиваться — она была готова к смерти и думала лишь о том, чтобы толпа, которая — она слышала топот множества ног на ступеньках — поднималась по лестнице, поскорее покончила с ней. Но гвардейцы национальной гвардии защитили ее. Они разогнали озлобленных женщин, сами связали ей руки и отвели в гостиную для допроса. В это время домой вернулся живший здесь хирург Мишон де ла Фонде и констатировал смерть Друга народа. Он помог вытащить тело Марата из ванной и уложить его на кровать. Гвардейцы ожидали прихода комиссара — только он имел право произвести допрос. Эти злосчастные минуты стали для Шарлотты настоящим испытанием, которое она с достоинством выдержала: со всех сторон ее проклинали, оскорбляли и порывались убить, но на лице девушки не дрогнул ни один мускул. В умении сдерживаться и таланту к самообладанию Шарлотта ничем не уступала родному брату. Подстрекательства к убийствам в газетах Марата, которые спровоцировали юную девушку на убийство, снискали ему множество почитателей, поэтому гвардейцы с большим трудом сдерживали натиск рассвирепевших женщин, которые рвались во все щели, чтобы разорвать убийцу Марата в клочья, но даже это ни разу не заставило мадемуазель Корде усомниться в своём поступке. А так как Брут тебе — пример для подражанья, Ты должен, как и он, не ведать колебанья. Воспитанная трагедиями Корнеля, герои которого, все как один, действовали на благо государства, общества, во имя высших целей, она стремилась перестроить мир согласно законам справедливости, а от персонажей Корнеля она шагнула к героям Древнего Рима и Древней Греции — так она познакомилась с Плутархом, книги которого сделали ее республиканкой. С детства она была пристрастна к героической патетике. Уже тогда в ее сердце поселилась идея убийства, совершенного во имя высшей цели. Мир высоких принципов Шарлотта сделала своим миром, и царящие в нем законы стали определять правила ее жизни. Жан-Жак Руссо, на чьих трудах воспитались Робеспьер, Марат и Сен-Жюст, считал основной функцией женщины быть женой и матерью, но в голове Шарлотты благодаря Корнелю прочно утвердилась мысль о героическом равенстве обоих полов: женщины в его трагедиях исполняли свой долг наравне с мужчинами и наравне с мужчинами жертвовали жизнью во имя принципов. Шарлотта мечтала однажды с гордостью встать в один ряд с Эмилией, вонзившей кинжал в грудь Августа, Горацием, заколовшим свою сестру, проявившую недостойную римлянки слабость, или Цинной, вставшим на путь мести из любви к Эмилии. Она счастлива была наконец сказать себе: «Я из рода Эмилии и Цинны!» Великий, грозный гнев во мне неукротим. Я гибелью своей тебя достойна, Рим, И ты во мне признать захочешь, без сомненья, Героев кровь, во мне текущую с рожденья. Мы знаем, что в жилах Арно и Шарлотты текла кровь создателя этих возвышенных строк, кровь их великого прапрапрадеда, человека, воспевшего героев, готовых вонзить кинжал в грудь врага ради общественного блага. Идеал достойной гибели во имя долга в них был заложен Богом. «Убить моей руке приказывала честь», — по слогам разбирала Шарлотта, будучи ещё маленькой девочкой. На стихах Корнеля ей помогал учиться читать Арно. Это давало Шарлотте основание думать, что брат ее простит и поймёт. Волосы ее, тщательно уложенные умелыми руками Персона, теперь были разлохмачены; одежда порвана и помята, а в нежную кожу на запястьях больно впивалась верёвка. — Несчастные люди… — шептала Шарлотта, глядя на рвавшуюся к ней толпу. — Они требуют моей смерти вместо того, чтобы воздвигнуть мне алтарь за то, что я спасла их от такого чудовища! «Я думала, что умру сразу; люди мужественные и поистине достойные всяческих похвал оберегли меня от вполне понятной ярости тех несчастных, которых я лишила их кумира. Так как я не утратила хладнокровия, то мне горько было слышать крики некоторых женщин, но тот, кто решил спасти отечество, не станет считаться с ценой», — напишет она в письме Барбару, когда будет отбывать свои последние дни в тюрьме. Вскоре на место наконец прибыли Геллар, полицейский секции, которую после смерти Марата по просьбе санкюлотов назовут секцией Марата, и двое чиновников. Геллар, только взглянув на миловидную гражданку, убившую Друга народа, тотчас же проникся к ней симпатией. Ее прелестное личико предстало ему ангельским в сравнении с перекошенными от ненависти и гнева лицами женщин вокруг неё. Осмотрев место преступления, он отправил посланца в Комитет общественного спасения, для безопасности Шарлотты назначил у дверей часовых, и перешёл к допросу: — Имя? — Мари Шарлотта Анна Корде д’Армон. — Аристократка? — Республиканка. — Этот нож принадлежал Вам? — Да, это мой нож. — Кто-то ещё был посвящён в Ваши планы? — Нет, ни одна живая душа не знала о моем замысле. — Зачем Вы убили Марата? — Во Франции вот-вот вспыхнет гражданская война. Марат являлся главным виновником этого бедствия, и поэтому я решила пожертвовать своей жизнью ради спасения отечества. — Как Вы убили его? — Марат спрашивал меня имена депутатов, находящихся в настоящее время в Кане, и, когда я назвала их, Марат ответил, что скоро их всех гильотинируют. Тогда я вытащила нож, который прятала на груди, и этим ножом ударила Марата, находившегося в ванне. — Вы собирались бежать через окно? — Нет, я не намеревалась бежать через окно, а хотела уйти через дверь, и ушла бы, если бы меня не задержали. — Вы девственница? — Да. К этому времени пришли представители Конвента — Лежандр, Друэ и Шабо, которому Марат дал кличку «кретин-капуцин». Стали производить обыск: изъяли паспорт, кошелёк, серебряный напёрсток и ножны из шагрени. Когда изъяли ножны, кретин-капуцин заметил подколотые под корсажем Шарлотты бумаги. Заметив на себе его лишенный стыда взгляд, Корде резко повернулась, шнурок корсажа порвался, и взору всех открылась красивая грудь девушки. Шарлотта мгновенно согнулась и жалобно попросила уставившихся на нее мужчин: — Развяжите мне руки, чтобы я могла поправить платье. Всё это было так естественно и искренне, что о том, что Шарлотта — убийца, тут же позабыли и исполнили ее просьбу. Она быстро поправила причёску, платье и отдала депутатам бумаги — своё свидетельство о крещении и «Обращение к французам». Когда ей снова связали руки, Шарлотта попросила их найти для неё перчатки, чтобы верёвка не врезалась в кожу, и ей снова пошли навстречу. Лежандр пожелал привлечь к себе ее внимание: — Не ты ли приходила ко мне сегодня, переодевшись монахиней, чтобы опробовать свой кинжал? Шарлотта снисходительно улыбнулась. — Вы ещё не возвысились до тирана, так что ради Вас не стоит и стараться. Я намеревалась убить только Марата. Униженный Лежандр оторопел от такой дерзости, но восхитился ее мужеством. Тут же Шарлотта заметила, что кретин Шабо попытался спрятать в карман изъятые у неё золотые часы и сказала: — Насколько мне известно, капуцины дают обет бедности. После Геллар заявил, что, несмотря на поздний час, необходимо обыскать комнату преступницы в «Провиданс». Так и поступили. Кроме того, опросили мадам Гролье, которая поведала о том, что Шарлотту навещал какой-то элегантно одетый молодой человек. Стоит так же подметить, что обыск навёл их на депутата Конвента, гражданина Деперре. Все помнили, как он вышел из Якобинского клуба после сближения с жирондистами и все помнили, как он 11 апреля 1793 года, во время стычки жирондистов с монтаньярами, со шпагой в руке бросился на Марата. Это в совокупности с предыдущим фактом дало ещё больше оснований для его ареста, и на следующий день он будет осуществлён. Кроме Деперре, арестуют и Фоше, к которому мадемуазель Корде и убийство Марата не имели никакого отношения. В три часа ночи Шарлотту отвезли в тюрьму Аббатства. Ей отвели камеру, где ранее содержались Бриссо и Манон Ролан, которая в своих мемуарах оставила ее подробное описание: «Это была маленькая, темная каморка с грязными стенами и толстыми решетками на окнах; по соседству находился дровяной сарай, служивший отхожим местом для всех здешних обитателей. Так как в эту каморку втискивалась всего одна кровать, то и разместить в ней можно было только одного человека. Поэтому по обыкновению ее в качестве любезности предоставляли новому лицу или тому, кто желал воспользоваться преимуществом уединения… Я не знала, что комнату эту доведется занимать Бриссо, и не подозревала, что вскоре после него ее займет героиня, достойная лучшего века, — знаменитая Шарлотта Корде». В этой же камере очнулся Арно. Бросили ли его сюда случайно или специально? Мы не имеем понятия. У решётки стоял один жандарм, не слишком внимательный для своей работы — Арно подкрался к нему сзади, даже не особенно заботясь о бесшумности, моментально просунул руку через прутья, захватил локтем шею жандарма и стал душить. — Боже, Боже, Арно, ты проснулся! — раздался из темноты тюремного коридора голос Сен-Жюста. Не ослабив хватки, Корде перевёл взгляд в сторону, откуда голос доносился, и вскоре увидел поднявшегося со стула и прогулочным шагом приближавшегося к ним Луи. Вид у Сен-Жюста был довольный, он все свои движения выполнял неспешно. Взгляд Арно же был не менее злым, чем после казни Шарлотты. — Отрадно видеть, что ты не утратил свою силу, развлекаясь с женой, — заметил Луи, усмехнувшись. — А знаешь, что делали мы, пока ты стонал от удовольствия? Лицо жандарма уже было красным до невозможности. Он издавал ужасные звуки, задыхаясь. Глаза его уже почти вывалились из орбит, пальцы — расслабились, и из них благополучно вывалилась связка ключей, которую мог бы подхватить Арно, но его всё же опередил Сен-Жюст. — Ну надо же, — произнёс он тихо, рассматривая ключи в своих руках. — Все шло так хорошо, правда, Корде? А сегодня ты даже ключи у обыкновенного жандарма отобрать не можешь. — Merde! (фр. Проклятие!) — выругался Арно и отпустил жандарма. Тот тут же повалился на ледяной пол тюрьмы и, схватившись за горло, стал неистово кашлять. Казалось, он мог выкашлять собственное сердце. Арно отошёл от решётки в глубь камеры. Оттуда он продолжил прожигать Сен-Жюста взглядом. Его глаза горели в темноте, как угольки. — Надо же, Корде. Посмотри на себя, — картинно произнёс Луи, взявшись двумя руками за холодные прутья решётки. — До чего тебя довели женщины… Он не получил ответа и продолжил издеваться: — Может, твоя сестра и убила Марата, но я всё ещё жив. И я не позволю тебе разрушить республику. Так же, как и Робеспьер не позволит. Губы Арно плотно сжались; пальцы щелкнули, сжавшись в кулак. В темноте его глаза наводили больший ужас, чем при дневном свете. Любой другой под его взглядом уже давно зажался бы в угол, но перед ним стоял Луи Антуан Сен-Жюст. — Да, в Париже есть люди, которые знают, кто это затеял, — произнёс он тише, с вызовом глядя на своего врага. — И ещё раз повторяю: тебе не разрушить республику. Ты будешь казнен завтра же, а после… Мы казним и твоих дружков-бриссотинцев вместе со всеми жирондистами, которые состоят с тобой в заговоре. И про твою прелестную жену не забудем. Тут даже Арно не выдержал и поддался на провокацию и бросился к решётке, будто лев в клетке: — Моя Шарлотта не убийца! Злоба клокотала в нем. Собственными руками он готов был задушить этого негодяя и растоптать его труп. От греха подальше Луи мгновенно отошёл от решётки, боясь, что Корде намотает его вьющиеся локоны себе на руку и вырвет с корнем. — Она убийца. Она созналась, — сказал он невозмутимо. Находясь на безопасном расстоянии от Арно, Луи не боялся выводить его. — Она не могла убить человека! — разозлился Корде. — Сознаваясь, она кого-то защищала! — Может, тебя? Арно замер. Слова Сен-Жюста показались ему таким естественным порывом, что он и сам едва не поверил в эту ложь. — Конвент обвинил меня? — спросил он, выровняв тон. Луи Антуан усмехнулся. — Скажешь, несправедливо? Считаешь нас глупцами? Убийство Марата помогло нам наконец обнаружить настоящего врага республики. И этот враг — ты. Ты, Арно Корентин. Арно Корентин оторопел. Сен-Жюст улыбнулся на это и перешёл к объяснению, смакуя каждое слово своего рассказа: — Сперва ты помог изменить Дюмурье. Потому ты воспользовался дружбой Дантона и увязался туда следом за ним под предлогом помочь. На самом же деле ты хотел убедиться в том, что на фронте всё идёт по твоему плану, и укрепил Дюмурье, чтобы тот не передумал. Все знали, что гнездо измены притаилось в Париже, но никто не знал, кто его свил. Теперь же мы знаем. Марат писал об этом в газетах. Он изо всех сил старался раскрыть людям глаза и в открытую говорил об изменниках, заседающих в Париже. Это объясняет тот факт, что первым ты решил убрать с пути именно его. Кроме того, ни для кого, в особенности для тебя, не секрет, что популярность Марата пошла на спад. Отсюда ты знал, что его меньше стали бы защищать. А Деперре, который, мы уверены теперь, состоял в заговоре против Марата? Когда он ещё посещал Якобинский клуб, ты с ним общался не многим меньше, чем с Демуленом, а когда жирондисты были изгнаны, ты помог Деперре удержать свои позиции и остаться в Париже. И наконец мое самое любимое: то, за что я казнил бы тебя собственноручно. От глаз Корде не укрылось, как Луи наслаждался этим. Ему нравилась эта история, каждая ее деталь. И чем больше была угроза для Франции, тем больше удовольствия он испытывал, а потому преувеличивал, чтобы так же возвеличить себя. Себя — того, кто раскрыл заговор против Республики единой и неделимой. — Ты помнишь Эдме Роше? — спросил он, и сердце Арно заколотилось о грудную клетку. — Он нам обо всём рассказал, как только стало известно имя убийцы Марата. Арно вспомнил тот день. День 21 января 1793 года, казнь короля. Вспомнил, как смотрел на Эдме, брата Жардин, ожидая лучшей минуты для попытки спасти короля. Вспомнил, как в ключевой момент Эдме струсил и сбежал. А теперь он, опасаясь за свою жизнь, чтобы его самого не обвинили, пришёл в Конвент и рассказал депутатам правду. Снова струсил. — Ты пытался спасти короля. Это уже измена, — произнёс Сен-Жюст с расстановкой. — А что насчёт убийства Лепелетье? Пари тоже действовал по твоей указке? Не было смысла отвечать и снова пытаться оправдать себя. Арно понимал, что никакие слова уже не спасут его. — Я слыхал, что нормандцы — народ хитрый, — проговорил Луи задумчиво. — Но ты — просто бог хитрости и обмана. Впрочем, если Дантона тебе и удалось обвести вокруг пальца, то не меня и не Робеспьера. Мы знаем, что девица Корде действовала по твоему наущению. — Дантон верит мне? — В сердце Корде затеплилась надежда на спасение, как у Шарлотты, когда она подумала, что успеет сбежать. — А что толку от Дантона, когда против тебя выдвинуты такие обвинения? — парировал Сен-Жюст. — Революционный трибунал осудит тебя. Жандарм кое-как поднялся на ноги и, опасаясь подходить к решётке слишком близко, отошёл к стене, где попросил у Луи ключи, но тот проигнорировал просьбу, потому что ещё не высказался до конца. Он шумно вздохнул, выждал некоторую паузу, снова одарил Арно оценивающим взглядом, будто прикидывал, сколько он ещё продержится, и спокойно сказал: — Завтра тебя переведут в Консьержери. Возрадуйся, ибо тебе повезло больше: суд уже завтра, в то время как суд над Шарлоттой переносили из-за похорон Марата. Что до этой ночи… Спи спокойно, Корде. Наслаждайся революцией, которую ты пытался задавить, а я пойду. У меня всё-таки тоже есть женщина. Тогда Сен-Жюст неспешно вручил жандарму ключи, попятился и вскоре скрылся в темноте.***
Луи не солгал: ранним утром за ним и правда пришли, чтобы перевести в Консьержери. Консьержери — тюрьма при Дворце правосудия, в которой свои последние дни провёл отважный капитан Рафаэль Ларивьер, сожженый на костре в 1483. Хотя он и был закован в цепи, воля его мужала, и вскоре она стала тверже железных оков. Рафаэль был одним из тех, кто доказал, что смерть — не всегда проигрыш и никогда не конец. Шарлотта это подтвердила. Арно чувствовал, что ступал на тот же путь. Слушание назначили на десять часов утра, а пока Арно оставался в окружении жандармов в камере, которая немногим отличалась от предыдущей, так что у него было много времени подумать. Он задавал себе те же вопросы, что и ночью, ругал себя за невнимательность. «Как я мог не услышать пушечных залпов в вечер похорон Марата? Как я мог не обратить внимание на то, что в день празднования годовщины взятия Бастилии крики на улицах раздавались отнюдь не радостные? Как я посмел забыться?» Пушечные выстрелы в тот вечер заглушили раскаты грома. Услышав грохот орудий на улицах, прежний бдительный Арно никогда не принял бы их за гром, но счастливый Арно услышал настоящий гром, гремевший в тот день, и отнёс к нему и звуки канонады. В девять утра жандармы сопроводили его в трибунал, в Зал равенства, где раньше заседал парламент Парижа. Его судили те же, кто судил его сестру. Места судей снова заняли Антуан Руссийон, Этьен Фуко и Жан Ардуэн. Место общественного обвинителя оставалось за Фукье-Тенвилем, которого иначе называли «топором якобинцев». В зале было душно. У Арно сразу же вспотели руки. Судьи в чёрных плащах и фраках, задрапированных на античный манер, с чёрной и цветной кокардами и в чёрных шляпах с султанами восседали вокруг него как птицы на кладбище. Стоит упомянуть, что Арно едва не лишился дара речи, когда по дороге в трибунал ему сообщили о том, что его защитником вызвался Камиль. К сожалению, к суду его не допустили, но Корде и так понимал, что этот суд не предполагал настоящего защитника и что это право было чистой формальностью, но ему всё же было важно знать о том, что друзья не отвернулись от него. Итак, голосом председательствующего Монтане зазвучала присяга: — Гражданин, клянитесь и обещайте: самым тщательным и старательным образом рассмотреть обвинения, выдвинутые против Арно Корентина Корде, обвиняемого; не общаться ни с кем до вынесения приговора; не поддаваться ни ненависти, ни злобе, ни страху, ни чувствам. Принимайте решения только после того, как выступит защита, а также по совести и вашему глубокому внутреннему убеждению, с беспристрастностью и твердостью, подобающими свободным людям. — Клянусь, — повторил каждый из присяжных. Этого требовали старые добрые формальности. Их согласно процедуре последовало бесчисленное множество. Новым защитником вызвался адвокат Шово-Лагард, защищавший Шарлотту. Подчеркнём, что Марат ненавидел Шово-Лагарда. Он возненавидел бы его еще больше, если бы мог знать, что после его смерти Шово-Лагард защитит не только Шарлотту и Арно, но и саму королеву, Манон Ролан, жирондистов и мэра Парижа. Фукье-Тенвиль зачитал длинный обвинительный акт. Шово-Лагард смотрел на лицо Арно и находил в нем не только сходства черт с чертами лица убийцы Марата, но и узнал в нем то открытое выражение Шарлотты. Он изумился ещё сильнее, когда увидел, как старший Корде реагировал на слова свидетелей, среди которых оказался и предатель Эдме, и Сен-Жюст, и какая-то торговка, у которой Арно когда-то давно купил всего одну бутылку козьего молока, и проститутка, которой он забыл заплатить, потому что был слишком пьян, нанимая ее, и Симона Эврар, которая давно заметила тёрки между ним и ее обожаемым Маратом. Всех их Арно выслушал и, когда его спросили, лишь спокойно возразил: — Я отрицаю эти обвинения. Он согласился лишь со свидетельством Эдме о заговоре по спасению короля от казни. Шово-Лагард позавидовал такой стойкости и задумался, каждый ли Корде был таким, какими были Арно и Шарлотта, но их обоих спасти был бессилен. Арно знал это с самого начала. Он и не рассчитывал, что адвокат сможет найти способ его защитить, поэтому смертный приговор, который зачитал Фукье-Тенвиль, выслушал так же спокойно, как слушал замечания Жардин о погоде. Сразу после суда на папке по делу Арно Корде рукой секретаря поверх надписи «Приговор, вынесенный 18 июля 1793 года» было добавлено: СМЕРТЬ