Марсельеза

Но уже утром 15 июля планы Арно сорвались. Словно почувствовав, Робеспьер добрался до Баньоле. Мы уже слышали от Марии Лавуазье, что Неподкупный перестал кому-либо доверять, так что теперь он проверял всё, что ему говорили. Луше сказал ему, что Корде успел бежать из Баньоле ещё до его прибытия весной, — теперь Робеспьер это проверял. Он послал полицейских во главе с Анрио — ему он доверял больше, чем кому-либо — по нужному адресу, и они прочесали все дома деревни, но не нашли преступников. Зато, когда они наконец добрались до нужного дома, несмотря на то, что в нем они не обнаружили Арно, попались кармелитки. Полицейские ворвались в дом и стали хватать всех монахинь, кто в нем находился. Дидье попытался защитить сестру Констанцию, схватив в руки кочергу, но юная монахиня протянула ему руку и воскликнула: — Нет, Дидье! Поднявший меч от меча и погибнет! И она добровольно сдалась в руки полицейских. Ее смирение было так прекрасно, что Анрио испытал порыв отпустить несчастную девушку, однако вид у Констанции был такой, словно ей сказали, что она будет распята по правую руку Иисуса, — она держалась достойнее, чем ей могли позволить молодой возраст и желание жить. — Кармелитки вместе с Дидье арестованы, — сказал Арно, вернувшись в дом Лавуазье, где Марселетт уже собирала вещи в дорогу. — Их привезли сюда и бросили Консьержери. Луше уверен, что им припишут попытку контрреволюционного восстания и казнят. Марселетт в ужасе прикрыла рот ладонью. — А как же сын Дидье? — воскликнула она. — Где Джереми? — В Париж привезли только монахинь и Дидье, — ответил Арно. — Я полагаю, он успел убежать к мадам Жандре. Мадам Жандре была соседкой Дидье и крестной матерью Джереми. Марселетт перекрестилась и кивнула, надеясь, что так оно и было. А кармелиток тем временем отправили в Революционный трибунал. Кроме них тогда же нашли ещё девять монахинь этого ордена и двух служительниц, которые, как и Дидье, «не донесли» на остальных «нации», и всех их осудили за попытку контрреволюции, как и предполагал Луше. Монахини и их защитники были приговорены к смертной казни. Дидье тоже приговорили к смерти на гильотине. Марселетт заплакала. Не оттого, что расстроилась, что не сможет бежать в Баньоле, а потому, что ей было безумно больно терять последних друзей, которые у неё ещё были. Ей захотелось самостоятельно взять два ножа и пойти исполнить то, что пыталась сделать ее милая подруга Сесиль, так же брошенная Робеспьером на плаху. Мария сумела успокоить ее пыл, а казнь кармелиток состоялась 17 июля. На этот раз в роли палача выступил не Сансон — их казнили недалеко от кладбища Пик-Пюс, на Тронной площади, которая сейчас называется площадью Нации. Гильотина была установлена на южной ее половине, около павильона Закона, построенного Леду. Пока их в телеге везли на площадь, Дидье, находившийся в ужасном расположении духа, мрачно сказал сестре Констанции: — «Поднявший меч от меча и погибнет». Но ведь мы и так погибнем через несколько минут. Констанция посмотрела на него своими большими открытыми глазками и с теплотой в голосе ответила: — Я спасла тебя от греха. А нас ждёт ещё много всего впереди... Человеческая душа бессмертна. Ты поймёшь, о каком мече я говорила, когда будем перед Богом на настоящем суде стоять, а пока помолись за своего сына и за свою душу. Остаток дороги монахини смиренно молились, а у эшафота ангельскими голосами запели: Veni, creator Spiritus Mentes tuorum visita Imple superna gratia Quae tu creasti pectora Дидье и две служительницы растерянно переглянулись, а потом подхватили и тоже запели: Qui diceris Paraclitus Altissimi donum Dei Fons vivus, ignis, caritas Et spiritalis unctio Палач позволил им допеть и только потом пригласил на эшафот первую жертву. Ею была сестра Констанция, не так давно постриженная в монахини, спасшая новорожденную дочь Арно и вразумившая Луше. Теперь она, как истинная христианка, желала лишь одного — возложить на себя свой крест. Такая молодая и чистая, она поражала всех. Поднимаясь по лестнице, юная Констанция снова запела и остальные монахини поддержали ее своим пением: Tu septiformis munere Digitus paternae dexterae Tu rite promissum Patris Sermone ditans guttura Взойдя на помост, Констанция обернулась и ободряюще улыбнулась Дидье. От ее светлой улыбки ему сделалось легче. Accende lumen sensibus Infunde amorem cordibus Infirma nostri corporis Virtute firmans perpeti Она не переставала петь даже когда ее стали привязывать к роковой доске. Храбрость Констанции вдохновляла остальных. Hostem repellas longius Pacemque dones protinus; Ductore sic te praevio Vitemus omne noxium Взглянув на лицо сестры Генриетты, которая обыкновенна была сурова и строга по отношению к ней, Констанция заметила выражение гордости. Генриетта гордилась ею. Per te sciamus da Patrem Noscamus atque Filium Te utriusque Spiritum Credamus omni tempore Сестра Генриетта точно знала, что Констанция достойна Божьего Царства. Ее мужество сегодня было окружено ореолом святости. — Аминь, — произнесла Констанция, и лезвие гильотины загремело над ее головой. Монахини восходили на эшафот одна за другой. Глядя в лицо собственной смерти, они не переставали петь. За эти страшные минуты они успели спеть Salve Regina (лат. «Славься, Царица небесная») и Псалом 150, Laudate Dominum (лат. «Хвалите Господа во святых его»). Salve, Regina, Mater misericordiae, vita, dulcedo, et spes nostra, salve. Ad te clamamus exsules filii Hevae, Ad te suspiramus, gementes et flentes in hac lacrimarum valle. Eia, ergo, advocata nostra, illos tuos misericordes oculos ad nos converte; Et Jesum, benedictum fructum ventris tui, nobis post hoc exsilium ostende. O clemens, o pia, o dulcis Virgo Maria. По мере хода казни пение их становилось все тише, с каждым падением ножа Гильотена тише на один голос, но слышавшие это не сомневались — оно точно уносилось на самые небеса и доходило до слуха Бога. Последней из монахинь казнили сестру Терезу. А последним из приговорённых — Дидье. Увидев, как спокойны были кармелитки и вдохновившись их подвигами, он лёг на кровавую доску гильотины с полным обладанием и перед смертью успел допеть сто пятидесятый псалом.

***

Последующие дни Арно провёл в попытках договориться с кем-то о том, чтобы переправить Марселетт с дочерью в Лондон, но к результату пришёл только утром 25 июля. Один из старых друзей Барраса, ирландский контрабандист по имени Джон Локс, за некоторую плату согласился взять их на борт своего судна и привезти в порт Саутгемптона, а оттуда доставить в Лондон и передать прямо в руки мадам и мсье Гуффье. Он отправлялся в Великобританию из Кале на рассвете 26 июля, так что до этого оставалось ещё некоторое время. На закате того же дня Баррас без каких-либо комментариев передал Арно лист бумаги и на вопрос Корде, когда тот спросил, что это такое, ответил коротко: — Читай. Арно перевёл взгляд на бумагу в своих руках. Шарлотте Корде, казнённой 17 июля 1793 года. Тогда, как в эти дни, отравленные скверной, Стенают подлецы, кто впрямь, кто лицемерно, Среди бессмертных чтя Марата своего, А идола сего заносчивый служитель, Парнасский подлый гад, парнасской грязи житель Вопит свой жалкий гимн у алтарей его. Ты, Истина, молчишь. Слова оцепенели. Страх спеленал язык, и губы не посмели Пропеть деянью славному хвалу. Ужель нам стоит жить? И жизни смысл каков? Когда томится мысль под тяжестью оков И от народных глаз скрывается во мглу. Нет, молча не хочу я ту боготворить, Что Францию мою пыталась пробудить, Злодейство покарав, презренное от века. О, дева грозная, как Мщение и Смерть, Ты немощных богов заставила краснеть, Что монстра создали под видом человека. Когда из логовища змея голова Едва просунулась, ты вмиг оборвала Презренной жизни нить, твоей — ничтожный гад, Чтоб у твоих зубов, из беспощадной пасти Всю плоть невинную, что ты терзал со страстью, Всю кровь невинную востребовать назад. И встретившись с твоим, предсмертный взор его Прочел в нем приговор и правды торжество. Твой взгляд ему сказал: «Ступай в посмертный прах И проложи тропу вождям себе подобным. Купался ты в крови - зверь в упоенье злобном, Так захлебнись в своей и вспомни о богах». И Греция сама, восхищена тобой, Свой мрамор источит, чтоб грозный подвиг твой Навек запечатлеть, тираноборцев сонм Пополня наконец, и хоры у могилы В святом безумии восславят власть и силу Богини мщения, с себя стряхнувшей сон. А Франция тебя швырнула гильотине И монстру своему готовит траур ныне, Такой же участи достойнейшая мразь. О, как сумела ты улыбкою презренья Смутить своих судей, хотевших тень смятенья В твоих очах прочесть при слове «казнь». О, как ничтожен был судья и тот сенат, Тот грозный трибунал, когда твой гордый взгляд И речь спокойная им разъяснили внятно, Что тот, кто сокрушил тирана грязный трон И смерть наградой взял, навек оправдан он, Он свой невольный грех избыл тысячекратно. О, как нас обманул твой, дева, облик нежный, Когда ты в глубине свой замысел мятежный, Месть беспощадную лелеяла, тая, Так небо тихое в безветренной лазури Таит в себе порой возможность дикой бури, Метущей молнии, волнующей моря. И приведенная на подлой казни место, Была прекрасна ты, как юная невеста, Спокойное лицо и чистый ясный взор, Как презирала ты хулу толпы народной, Себя считающей всевластной и свободной И с воплем радостным ловящей приговор. Но с подвигом твоим сплетен и наш позор. Мы — Франции сыны — молчим, потупя взор. На миг мужчиной став, ты посрамила нас, Нас — жалких евнухов, нас — хор душонок рабьих, Погрязших в жалобах, увязших в всхлипах бабьих Тогда, когда зовет кинжальной мести час. Так чудищем одним на этом грязном свете Вдруг стало меньше вмиг. И Дева-добродетель Тебя приветствует. Внемли ее хвале. Да, ты была права. Убийство неизбежно. Бессильны все слова. И лишь кинжал — надежда, Когда во власти зла законы на земле. Андре де Шенье Арно задумчиво прочитал имя автора вслух и вспомнил: Андре де Шенье — поэт и автор «Карла IX». Тот самый человек, что притворялся тюремщиком в Консьержери и помог вызволить Арно из тюрьмы. Тот самый человек, который сопровождал его сестру в последние дни ее жизни и, очевидно, впечатленный ее подвигом, был в неё глубоко влюблён. Как раз завтра был день рождения Шарлотты. Ей исполнилось бы двадцать пять лет. — Андре де Шенье... — снова повторил Арно, и его губы тронула лёгкая улыбка, но Баррас был вынужден пресечь его радость: — Казнен на Тронной площади десять минут назад. Корде показалось, что из него выбили воздух. Неужели Трибунал прознал о том, как Шенье помог ему сбежать? — Как?.. — спросил он. — За что?.. — За этот стих и те стихи, которыми он пригвоздил к позорному столбу всех тех, кого он называл палачами-законописцами. Еще в начале весны раскрылось, что он был твоим другом и поддерживал роялистов. Его арестовали седьмого марта, но его брат Мари-Жозеф пытался сделать все возможное, чтобы спасти Андре. Благодаря ему слушание переносили на протяжении пяти месяцев, но все же... Сегодня все закончилось. Я видел его сегодня днём в Сен-Лазар и он попросил меня передать тебе это, — ответил Баррас. Арно кивнул. — Его казнили одного? — Нет. В числе казнённых Руше. Думаю, ты его знаешь. — Ещё одного поэта?! — взорвался от негодования Арно. — Да. Его казнили уже за взгляды. Руше считал идеальной конституционную монархию, так что его назвали предателем. — Если бы де Лиль не скрывался вместе со мной... — Его бы казнили вместе с ними, несмотря на «Марсельезу». Да, верно.

***

Ночью Арно и де Лиль через катакомбы провожали Марселетт с дочерью, Лолу, Женевьеву и Марию в Сен-Дени, где их к часу ожидал Джон Локс. Это был высокий блондин с коротким хвостиком, как у Арно, и сильным ирландским акцентом. Они встретились у аббатства Сен-Дени — на том месте, куда со своей отрубленной головой в руках пришёл с Монмартра первый парижский епископ Дионисий Парижский. Здесь, на месте его погребения, с благословения святой Женевьевы Парижской и возвели первую базилику. Марселетт обернулась к Арно с уже блестящими от слез глазами. Он в этот момент в лобик целовал свою дочку. Малышка Шарлотта потянулась к его лицу своими маленькими пальчиками; Арно улыбнулся ей со слезами на глазах, но она почему-то вдруг заплакала, словно предчувствуя что-то плохое. Марселетт подошла, взяла ее на руки и стала укачивать, обеспокоенно поглядывая на мужа. Он выглядел очень подавленным. Ему больно было думать о том, что он, возможно, больше никогда не увидит своего ребёнка, и еще больнее ему было от мысли, что они прощаются вот так. Джон стал раздраженно поторапливать их, оправдывая это тем, что так он может опоздать в Дублин. Мария подошла к Арно, обняла его и сказала слова напутствия, которые завершила так: — Антуан гордился бы тобой. Следующей попрощалась с Арно Лола, а затем и Женевьева. Когда же к нему снова подошла Марселетт с Шарлоттой на руках, и он взглянул в заплаканные и чем-то напуганные глаза своей маленькой девочки, внутри него что-то взорвалось, и Арно почувствовал пустоту. Вот она, его семья, которая теперь уходила от него... В смятении, с бешено бьющимся сердцем, он обнял их, поцеловал жену в губы, снова нагнулся к дочке, чтобы поцеловать ее в румяную влажную от слез щёчку, и они стали прощаться. Корде был, как всегда, непоколебим, но все вокруг чувствовали печаль и неуверенность в его голосе. — Внуши нашей дочери любовь к Родине, — поспешно заговорил Арно, — и, что гораздо важнее, каждый день говори ей о том, как отец ее любит. И сама не забывай, как сильно я вас люблю. Марселетт достала из маленькой сумочки первый чепчик Шарлотты и отдала мужу. — Возьми его и храни у самого сердца, пока мы не встретимся вновь, — завещала она ему со всем пылом своей неспокойной натуры и осенила его крестным знамением напоследок. Провожая ее до фиакра, Арно на ходу повторял жене: — Что бы ни случилось, живи ради нашей дочери, сделай из неё борца, ты сможешь это! Прощай, прощай, моя Марселетт! Голос его чуть дрожал. Когда дилижанс тронулся, Марселетт смотрела на него из окна. Так же и Арно стоял до самого конца, не отрывая глаз от удаляющейся кареты, в надежде ещё раз увидеть свою семью. Начался крупный летний дождь и факел в руках де Лиля, шипя, погас. ____________________________________________________ Развязка уже в следующей главе! Ждёте? Короткий тизер к окончанию эпопеи ⤵️ https://m.youtube.com/watch?v=Npepw2-4NPc