Something In the Water

Его никто не мог узнать — в капюшоне и шарфе, в танцующей неверной полутьме, в закутке одного из многочисленных — между Оствиком и Киркволлом — пристанищ. Никто, кроме верного, вот уже многие годы заклятого друга, гнома-краснобая, который приближался прямиком к столу неспешным, уверенным шагом. — Каждый раз я спрашиваю себя: почему герои вынуждены скрываться? — Посмеиваясь в своей привычной манере Варрик уселся, прямо как у себя в «Висельнике», за стол, махнув для верности бармену. — Почему ты не обернулся драконом и не спалил всех храмовников к демоновой матушке? — Тогда у них был бы ещё один повод перерезать всех, кто в дракона обратиться не может, — беглый Защитник ослабил шарф, демонстрируя отросшую бороду и печальную улыбку, смял кошель, предусмотрительно оставленный гномом поближе к ладони, убрал подальше от чужих глаз и поближе к телу — путешествие, а вернее, бегство планировалось затяжным, но хотелось, по возможности, сохранять инкогнито как можно дольше. — Ты ведь присмотришь за поместьем? — Присмотрю, — закадычный друг становится серьёзнее в мгновение ока, в глазах азартный огонёк сменяется застарелой грустью. И пусть Тетрас не любит долгих прощаний — десять лет своей жизни в никуда не выбросишь — а корень всех бед и приключений сейчас сидит напротив, протяни руку — коснешься. А все равно кажется мороком. Исчезает. Только из-за треклятой извечной войны. — И куда ты теперь? Вопрос повис в воздухе тяжело. Хоук деятельный, скрываться для него — смерти подобно. Опять ввяжется во что-нибудь — как потом рассказывать о приключениях, если не был очевидцем? А маг все теребит засаленную кружку, даже, кажется, не пригубив местное пойло, и вспоминает — бронзовую от загара и морского ветра кожу, янтарные глаза — такие же глубокие, с такой же искоркой — будто смотришь в зеркало. Вспоминает и не может отпустить. — Седобородый — лоцман в порту — сказал, что видел Ривейни. Я хочу найти её, — отсутствующий взгляд бродит по хорошо пригнанным доскам стола, абсолютно таким же, что и в «Висельнике», точно на такой же они вместе с пираткой пролили ром, когда отдались порыву страсти. — Поквитаться? — Тетрас опасливо вздернул бровь — несмотря на подставу с той кунарийской книжонкой Ривейни он любил, как и всех людей подобного склада — за исключением тех, кто пытался его убить, разумеется. Гаррет лишь мотает головой отрицательно, залпом осушая широкую кружку, не чувствуя ни вкуса, ни запаха напитка, только гася горькую досаду на беглянку. Он пожимает плечами — помнит, что друг предупреждал, старался уберечь от ошибки — и винит себя. Не удержал. Не уберег. Не смог дать того, что Изабелле было необходимо. — Посмотри на меня, разве я похож на мстителя? — пытается привычно отшутиться он. Так было после смерти матушки — гном хоть и поддерживал его скупые, идиотские шутки, все одно взглядом смотрел пронизывающим, серьёзным. От такого не утаишь, как тяжко на душе. Другое дело — что от друзей такого и не таят. — Понял, отстал, — в примиряющем жесте поднял ладони Тетрас, затем жестом матёрого карточного шулера оставив на столе странный талисман ввиде цветка. — Такие носят в Ривейне. Безлелица, зато приятно. Если понимаешь, о чём я. Хоук лишь фыркнул в ответ, разглядев в украшении неприличный мотив — но тем и пикантнее станет подарок. — Мне пора назад, — улыбнувшись, наконец, теплее, поднялся отступник, по давней традиции хлопнув друга по крепкому плечу. Встреча была последней — к отправке он подготовил всё. — Не дай себе погибнуть, Хоук, — лукаво сощурился гном, провожая взглядом Защитника. Покидая таверну отступник оставил все сомнения позади — он точно найдёт свою жемчужину. Через судьбы и бури, к неуловимой, такой прекрасной, такой свободной — его курс теперь тоже лежит за край материков, за горы, где море, выгибая горб шлёт моряков в пучину. Он готов плыть хоть на край света, кляня погоду, средь останков каравелл торговых, ведь точно знает, что в конце его встретит та, с лицом Мадонны и взглядом Горгоны.