F.U.N

Чонхан помнит всё лучше, чем хотелось бы. Такой же солнечный день, такие же тренирующиеся футболисты. Он увидел тогда Мингю. Увидел, как сосредоточенно тот наблюдает за командой, как потом серьезно ведет мяч и как улыбается, попадая им в ворота. И Мингю поймал его взгляд и споткнулся. Чонхану это показалось очень милым. Он честно думал, что найдет себе здесь парня, конечно, но не так быстро и не такого классного. Мингю правда умеет всё. Играть в футбол, учиться, готовить, даже целоваться. Он предельно вежливый всегда. Продукт отличного воспитания и родительской любви. Чонхану даже кажется сначала, что он не стоит Мингю, потому что слишком несерьезный, хоть и старше. Но Мингю так трогательно о нем заботится, что можно не переживать и просто свалиться в эти абсолютно безпроблемные чувства. Чонхан правда помнит всё лучше, чем хотелось бы. Помнит их бесконечные вечера в комнате Мингю, который по привилегии капитана футбольной команды и одного из лучших студентов живет один. Помнит сначала стыдливые, а потом слишком отличные ночи там же. Помнит, что с Мингю совершенно не получается ругаться. Его не получается ревновать, не получается подозревать, не получается переложить ответственность за то, что Чонхану настолько не по себе. Мингю говорит, что понимает, но на самом деле не понимает он ничего. Сынчоль появляется настолько своевременно, что Чонхану страшно. Когда Сынчоль приходит со своими чувствами, они с Мингю уже на разных сторонах неловкости. Чонхан не настолько ужасный, он не собирается изменять или совершать необдуманные поступки, но в тот вечер, когда они с Мингю делают первую попытку поговорить серьезно, всё идет не так. Мингю не обвиняет, но слушает, как Чонхан пытается донести до него, что нельзя так. Они встречаются всего год, но уже как десятилетиями женатая пара. Всё устоявшееся, всё привычное, а планы на будущее ограничиваются фразами «давай сначала выпустимся», словно Чонхан никуда не денется, словно у них уже одна дорога на двоих. Чонхану тесно, и он себя ненавидит за это. А Сынчоль обнимает трепетно, осторожно, даже получив отказ. Просто потому, что Чонхан для него кто-то далёкий. – Так что, пришло время? – спрашивает Мингю. Солнце светит ему в глаза, он щурится и не видит лица Чонхана толком. – Ты же знаешь, что ты всегда будешь для меня самым дорогим человеком на свете, – говорит Чонхан. – Не буду, – усмехается Мингю. – Не переживай, скандалить тоже не буду. Иди дальше. И в этом «иди дальше» столько всего, что не прими Чонхан уже решение, он разревелся бы и попросил принять себя обратно. Но так правильно. Правильно идти дальше. Чонхану всего немного за двадцать, его жизнь началась вот здесь, и делать из прямой, полной чего-то неизвестного, точку с Мингю… не на это он рассчитывал. И Мингю не потратит свое время на того, кто не настолько серьезен, как ему хотелось бы. Всё же к лучшему, всё всегда к лучшему. Сынчоль сидит на подоконнике. Чонхану не обязательно приходить, конечно, но у него последние дни такое лицо, что Сынчолю самому страшно и нервозно. Что-то происходит, что-то очень важное решается. И есть вариант, что решается в его пользу. Чонхан скатывается с лестницы всего через полчаса ожидания. Он замирает примерно в метре от, и совершенно не понятно, что делать. Сынчолю почему-то еще страшнее. – Ты как? – спрашивает он, не двигаясь с места. Он навстречу Чонхану столько шагов сделал, что тому придется пошевелиться и принять какое-то решение без подсказок. – Думаю, что нормально, – улыбается тот. – Мы говорили с Мингю. Сынчоль выпускает изо рта протяжное «о» и вцепляется в край подоконника еще сильнее. Не спрыгнуть, не сгрести Чонхана в охапку, не повторить всё, что уже сказано. – Я не знаю, нужен ли я тебе еще, – Чонхан неловко трет лоб, – но если нужен, то вот он я. Сынчоль наклоняет голову. Это как вообще. Что значит «нужен ли все еще»? А он сам Чонхану нужен? Странные формулировки, в них нет ничего, просто вот ничегошеньки, из-за чего сердце может зайтись в предвкушении. – Если ты просто хочешь кого-то, кто поможет тебе почувствовать себя лучше, то давай это буду не я, – криво улыбаясь, говорит Сынчоль. Чонхан мнется, словно он сам для себя еще не решил, хочет быть именно с Сынчолем или с любым, кто не Мингю. – Я не знаю, что у вас там произошло и как оно всё так получилось, – продолжает Сынчоль, внимательно отсекая любые реакции Чонхана, – но я могу тебе обещать, что если мы будем встречаться, это не на месяц и не на полгода. Понимаешь? Чонхан кивает. Он задумчивый, молчит и тоже не двигается с места. – Я для себя всё решил уже давно, – улыбка у Сынчоля кривая, но хоть какая-то должна быть сейчас. – Теперь реши ты. У тебя правда есть время. Чонхан смотрит на него с благодарностью и кивает снова. Сынчоль сжимает зубы и задерживает дыхание, когда проходит мимо него. Ставки очень высоки, всё может пойти не так в любой момент. Но Сынчолю не пятнадцать, чтобы довольствоваться чем-то перевалочным и временным. До чемпионата какие-то жалкие дни, и Вону с каждым из них мрачнеет всё сильнее. Он почти ненавидит Чихуна за изобретательное наказание. И почти ненавидит свой бесконтрольный рот. Ну какое ему дело до мазохиста Чису, какое ему вообще дело до кого-либо, если им самим никто не интересуется и не пытается помочь. У всех есть дела поважнее. Наблюдая за тем, как показательно-радостный Мингю растягивается, перекидываясь фразами с парнями из своей команды, Вону думает, что правда заигрался. У него, конечно, никогда нет проблем. Он весь такой сам по себе, язвительный и пропахший сигаретами и неприятностями. Слишком умный и никогда не ошибающийся. Поэтому ни у кого не хватит мозгов спросить, что с ним не так. Просто потому, что Вону сам понятия не имеет, что. Сынчоль после того вечера, когда Мингю сказал, что они с Чонханом расстались, существует будто в режиме ожидания. Оно и понятно – спасибо большое, у Сынчоля хватает мозгов не кидаться во всё с головой. Но смотреть на их трогательное присутствие рядом друг с другом почти нет сил. Вону сваливает из столовой, если видит там их, и понимает, в принципе, почему Мингю ест в своей комнате, тратя на это время от свободного часа. – Что случилось, мой корейский друг? Джун подваливается к нему под бок и улыбается. Вону фыркает. Неплохая имитация его. – Тебя можно поздравить, я так понимаю? – спрашивает он. – Вы с Минхао просто как с журнальной обложки парочка. – Правда же? – довольно улыбается Джун. Вону кивает. Счастливое лицо Джуна бесит, конечно, но всё равно он молодец. Не струсил, переборол свой первоначальный идиотизм. И Минхао классный, дал ему шанс. – Серьезно, а с тобой что? Джун трогает пальцем хмурую складку между бровей Вону. – Эта штука у тебя теперь всё время. Вону хмыкает. – Происходит слишком много того, чего я не могу контролировать, – говорит он. – И это пугает меня просто до паники. – Пугает потому что это всё плохо или потому что просто никогда не происходило с тобой раньше? Вону думает. Смотрит, как Мингю смеется, как не теряет лица прилюдно. Понимает, насколько он крут, всё же – Вону, наверное, на его месте просто лёг бы и лежал, забив на всю ответственность и прочие важные штуки. И да, потому что не происходило. Он не очень понимает, что именно, но не происходило в любом случае – это же он обычно смеется над чужой эмоциональностью, а тут впору над собой поржать. – Всё сразу, – запоздало отвечает он. Джун понимающе кивает. – Хочешь поговорить? – предлагает он. – Я, конечно, не настолько умный, как ты, но иногда же просто нужны уши. Уши Вону нужны в последнюю очередь. Поэтому он трепет Джуна по голове и улыбается. – Я в порядке. И поверить бы самому в это еще. Хосок выдает турнирную таблицу, и для Вону это как арабская грамота. – Минимум два дня тебе нужно будет приходить к восьми, – сжаливается над тупыми Хосок. Восемь утра. Ад какой-то, Вону выползает на свежий воздух и в сотый, кажется, раз мысленно шлёт Чихуна по всем адресам, которые только может вспомнить. – Ну и лицо. Мингю смеется. Тренировка закончена, он идет к раздевалке и не может проигнорировать слишком «счастливого» Вону. – Ладно, объясни мне, – Вону отдаёт ему таблицу. – Хосок сказал «минимум два дня». А максимум? – Если мы везде выиграем, то шесть, – улыбается Мингю. – Шесть дней подряд в восемь, мать их, утра, – ахает Вону. – Серьезно, я убью Чихуна. Сказать больше нечего. Вот смешно – они не разговаривали вот так, один на один, с того вечера. Вону как полный даун шатался на стадион, но Мингю туда не приходил. Ни разу, даже мимо, даже тормозя и разворачиваясь, увидев там Вону. Поэтому сейчас самое время свалить. Помощь тут не нужна, у Мингю свои способы борьбы с сердечными ранами, Вону ему всё еще никто. – Ладно, увидимся, – говорит он и разворачивается. – Хочешь воды? – выпаливает Мингю, а когда Вону поворачивается и удивленно на него смотрит, неловко смеется. – Или сока. Или еще чего. Хочешь? – Сок звучит неплохо, – деревянно соглашается Вону, чувствуя, как у него немеют ноги. На этих же немеющих ногах он идет с Мингю к автомату, и молчание между ними такое неловкое, что Вону хочет высунуть голову в метафорическое окно и немного поорать. Он смотрит, как Мингю покупает им сок, запоздало понимая, что на праве старшего должен бы сам угощать Мингю. – Мне немного стыдно перед тобой, – улыбается тот, протягивая Вону мелкую коробочку. – Чего, – напрягается Вону. – Я не приходил все эти дни вечером, и вдруг ты меня ждал и подумал, что больше ни за чем мне не нужен, – Мингю вздыхает. – Не привык я ныть, нужно отсидеться, понимаешь? Вону бормочет про «никто тебя не ждал, сдался ты мне вообще», но его отпускает. Незаметно, но как будто воздух начинает привычно пахнуть – тоже большое дело. – Не очень представляю, как буду реагировать на Чонхана завтра, – улыбается Мингю. – Я все равно его увижу. И он явно будет не один. – Слушай, – Вону хмурится. – Знаю, что моя помощь тебе до задницы, но… – Серьезно? – перебивает Мингю, продолжая улыбаться. – Ты меня что, спрячешь? Защитишь меня от меня самого? Подотрешь мне сопли и скажешь, что все наладится? Брось, Вону, никто не любит таких. – Да, – выпадает у Вону изо рта, и обратно уже не вернешь, потому что тут вовсе не «да, никто не любит». – Да, спрячу. Защищу и подотру, если понадобится. Удивление повисает, поделенное на двоих. Это что такое вообще. Стресс, недосып и бесячее чужое счастье? Мингю смотрит ошарашенно и подозрительно. – Зачем? Резонный вопрос. У Вону, конечно, сарай уже почти догорел, так пусть и дом горит к чертям. – Потому что не правильно так. Ты же классный. В смысле, правда классный, а не как вот у этих всех, – Вону машет руками и смеется, потому что эти все – и Мингю тоже. – Не должно так быть. И справляться один ты не должен. И если я тебе хоть сколько-нибудь нужен, как друг, как психотерапевт, как кто угодно вообще… Жалко, очень жалко. Жальче Вону еще не был. Он давится словами, которым однозначно нельзя быть озвученными. Вся его раскосая жизнь разошлась по швам вот в этой точке. В той, где он стоит, как полнейший даун, смотрит на героя всего универа, которому завтра добывать им победу, и пытается выпросить себе хотя бы капелечку его внимания. Мингю касается его запястья. Сначала пальцами, аккуратно, а потом обхватывая ладонью. Вону смотрит на его руку и думает, что вот сейчас, в этот самый момент, ему хочется зарыдать. Мингю может сейчас заломить руку ему за спину, прошипеть в ухо «не приближайся ко мне никогда», а может рвануть к себе, обнять, насильно, как Вону еще недавно хотел. – Вону, ты… – Эй, Мингю! – Минхёк выруливает из-за угла, улыбается. – Хосок просил тебя вернуться на стадион, у него там какая-то идея с тактикой. Мингю молча кивает. Его рука слетает с запястья Вону, который вообще не дышит, кажется. – Мы поговорим, ладно? – быстро говорит Мингю. – Завтра, перед матчем. Пожалуйста? – Да, – кивает Вону. Он смотрит, как Мингю убегает наружу. – Я помешал? Минхёк виновато кусает губу. Вону отрицательно дергает головой. Он понимает, что не будь здесь Минхёка сейчас, он бы сполз по стене на пол, осел, как подтаивающий снег. Он понимает, что не приди Минхёк, Мингю сказал бы что-то, что помогло бы Вону как минимум заснуть сегодня ночью. – Господи, какой пиздец, – выдыхает он, игнорируя цоканье Минхёка. Сынчоль находит Вону в комнате, лежащим лицом в подушку. – Как дела? – глухо спрашивает Вону. – Нормально, – Сынчоль внимательно смотрит на довольно непривычную картину. – А у тебя? – А у меня пиздец, – не поднимая головы, смеется Вону. Сынчоль напоминает про банку, но Вону правда смешно. Офигенная игра у него была. Очень здорово было хихикать над другими, присваивать им порядковые номера, пытаться наладить их личную жизнь, даже считая это просто неплохим квестом. Очень смешно – Сынчоль и его девчачий Чонхан. Очень смешно – тормозной Джун и феечка Минхао. Очень смешно – агрессивная лисица Чихун и терпеливый Чису. Очень смешно – балбес Сунён и его малолеточка Чан. У каждого есть свой номер, у них и у Минхёка, который просто под руку попался. И у Мингю он есть, что-то вроде третьего. – Одиннадцать – Чон Вону! – истерично ржет Вону, поднимая голову от подушки и падая на нее тут же. – Пиздец, какой же пиздец, господи. Сынчоль молчит про банку, потому что тут происходит что-то настолько серьезное, чего раньше еще не было. – Чертово гейское поселение, – продолжает глухо ржать Вону. – Надо было сваливать, сразу сваливать! – Да что случилось-то, – не выдерживает Сынчоль, которому, если честно, страшно до разрастающейся паники. Вону перекатывается на спину и садится. Он растрепан и помят, и неизвестно вообще, сколько времени пролежал вот так. – Всё случилось, – говорит он, и неуместная широкая улыбка пугает еще сильней – слишком уж в ней много жуткого. – Всё случилось, хён. Сынчоль не понимает, просто смотрит, как Вону носится по комнате. – Нужно пережить чемпионат, а потом валить. Я же смогу свалить, хён? Кому я тут нужен, учусь через раз, да еще и дисциплину подрываю, вот Чихун-то счастлив будет! Вону тормозит только тогда, когда Сынчоль ловит его за руки и разворачивает к себе. Смотрит жестко, словно готовый в любой момент ударить Вону, чтобы только прекратить его истерику. – Нормально говори, – велит он. – Или я тебя сейчас под холодную воду засуну. Вону замирает, сухо всхлипывает и утыкается лбом Сынчолю в грудь. Тот гладит его дурную голову, надеясь, что успокоится скоро, и думает, что ему кажется из-за усталости, как в невнятном бурчании Вону проскальзывают слова «влюбился», «очевидно» и «в него».