Колыбельная

Снег идет вот уже третий день подряд, а стоянка оборотней ближе не становится. Только елки да сугробы вокруг. Цзянь трет успевшие замерзнуть щеки и спешит за идущим впереди Чжанем. — Далеко нам еще до твоих сородичей? — Недолго уже. — Я есть хочу. — Ничем помочь не могу. Цзянь капризно надувает губы. Чжань прав, он сам вызвался идти с ним за компанию, но, как водится, поторопился сбежать из отчего дома. Шли уже третьи сутки без нормальной еды, хотя Чженьси, казалось, это не напрягало. — Чжань, я голодный. Давай зайца какого словим, что ли. — Сам гоняйся за ним по сугробам, — оборотень раздраженно машет рукой в сторону гипотетического зайца. — Раньше надо было думать, ведешь себя как ребенок. — Все произошло слишком быстро, я не успел подготовиться. — Ты два месяца доставал меня вопросами о моем доме, и теперь говоришь, что не успел подготовиться? — Не успел, — Цзянь обезоруживающе разводит руками. Не будет же он говорить, что всю жизнь мечтал встретить оборотня. С самого детства он засиживался в отцовской библиотеке, прочитал абсолютно все книги, что там нашлись, а теперь ему выпал шанс задать свой миллион вопросов настоящему живому оборотню. Тут бы любой забыл про сон и еду. Чжань принюхивается, оглядывается и высматривает одному ему известные ориентиры. — Недалеко должен быть заброшенный охотничий домик. — Ура! — Цзянь вскидывает руки к низким снежным облакам и триумфально подпрыгивает. — Заодно и поедим. — С чего ты взял, что там будет еда? — Давай решать проблемы по мере их поступления, — восторг от радостной новости, что они проведут ночь не в сугробе, перекрывает все возможные трудности, поэтому Цзянь обгоняет Чженьси и ломится прямиком между елок в, как ему кажется, направлении жилища. — Не туда, придурок, — Чжань хватает его за капюшон теплого плаща и разворачивает на девяносто градусов. — Сюда. Парни пробираются по глубоким сугробам, по пояс утопая в снегу. Чжань хоть и бурчит, но периодически выдергивает Цзяня из совсем глубоких ям, в которые тот умудряется проваливаться. Вскоре живописный частокол из елок и сосен расступается вокруг небольшой поляны, где стоит одинокий домишко. Цзянь перепрыгивает с ноги на ногу и почти бежит в тепло жилища, следом аккуратно ступает Чжань, настороженно принюхиваясь. Но дом, вопреки ожиданиям, встречает их холодом и сыростью. Как только они входят внутрь, Цзянь тут же развивает бурную деятельность и начинает переворачивать нехитрое убранство домика вверх дном. Наградой ему служит выуженный из-под лавки деревянный ящик. И с четверть часа пытается отодрать прибитую крышку, пока Чжань не вытаскивает из-под той же лавки топор. — А вот и еда, — радостно вещает Цзянь, наконец-то вскрыв свой сундук сокровищ, на что Чжань отвечает ему красноречивым взглядом и выходит на улицу в поисках дров. Остаток вечера проходит в усталой суете, кое-как парни устраиваются на ночлег. Как только Чжань опускает голову на свернутый плащ, Цзянь моментально подкатывается ближе. И вот тут-то его и прорывает словесным потоком, отчего Чженьси, всерьез рассчитывавший хотя бы сегодня выспаться, только досадливо морщится. — А на что похож твой дом? Чжань наверное никогда не привыкнет к манере И вторгаться в личное пространство. Цзянь сверкает глазищами почти у самой щеки и с мальчишеским восторгом ждет ответ. Чженьси вздыхает, почти смирившись с судьбой: — Там хорошо. Там нет ни стен, ни вычурных строений, только лишь повозки, накрытые шатрами из шкур. Вечера мне нравятся больше всего: кто-то из близких разжигает огромный костер и начинает готовить еду на ближайших соседей. Запах горящего дерева, нехитрых специй, чуть подгоревшего мяса, негромкая песня, стук ножа. Я часто убегал к бабушке. Она готовила не так как другие, вся ее готовка была похожа на магию. А когда она заваривала чай, вокруг пахло вереском и перцем. Больше всего я скучаю именно по этому запаху. — Чудеса… — только и может выдохнуть И, и подбирается совсем близко. Чжань снова вздыхает, пока этот неугомонный вампирский ребенок в теле взрослого сворачивается клубком под боком, и чувствует как где-то под ребрами разливается теплое умиротворение. Чжань провел у вампиров почти четыре месяца, из которых последние два — в компании Цзяня И. Вампир в какой-то момент просто свалился с крыши ему на голову. Сказать, что Чжань тогда знатно перепугался — ничего не сказать. А Цзянь лишь солнечно улыбнулся во все клыки и сказал, что ему было любопытно. Первую неделю Чженьси пытался игнорировать прилипчивого вампира, потом пару раз нарычал, вызвав новый приступ восторга, а потом смирился. Все какое-никакое разнообразие в его странном пребывании в «гостях» (если верить словам отца Цзяня) у вампирского рода. Когда И вломился к нему и предложил сбежать, Чжань сначала не поверил и ожидал подвоха, однако Цзянь упорно донимал его недели две, с поразительной искренностью на все лады повторяя, что он хочет помочь. Разумеется, кто бы мог подумать, с условием, что Чженьси возьмет его с собой. Вкупе с визитами его отца, все твердившего о сотрудничестве двух видов, о необходимости позабыть старые разногласия, вся эта возня вызывала очень странные чувства. Просто взять и довериться вампиру, наплевать на все наставления бабушки, забыть, что именно из-за вампиров они и потеряли свою величайшую святыню, привести недруга в самое сердце клана — немыслимо. А потом И в какой-то момент просто взял его за руку и вывел за пределы вампирского поместья, наплевав на все возможные сомнения и последствия. И вот они тут, без еды, с сомнительными шансами на выживание. В самом начале пути Чжань даже предпринял попытку потерять Цзяня, но тот поразительно быстро его отыскал, и с присущей ему восторженной непосредственностью заявил, что теперь ни за что не выпустит Чженьси из виду. И снова Чженьси оставалось только смириться. Утром Чжань кое-как расталкивает прижавшегося к боку Цзяня и снова выходит в снежное царство. До стоянки остается всего один дневной переход, но легче он от этого не становится. Надо придумать, как объяснить бабушке, почему он притащил с собой на хвосте вампира, да и в гору еще надо было умудриться подняться. Оборотни остановились на склоне одной из Челюстей, на небольшом плато, помостом возвышающемся над равниной, так что дорога предстояла не легкая. Последние метры до стоянки даются Цзяню особенно тяжело — карабкаться по осыпающимся склонам то еще удовольствие. А у самой границы их встречает дозорный. Чженьси сразу узнают, а вот с Цзянем ожидаемо возникают проблемы. Только лишь слово и поручительство Чжаня позволяют Цзяню пересечь границу поселения, хотя до шатра жрицы его все равно провожают в мешке на голове. Чжань откидывает полог и очень удивляется, обнаружив в главном шатре вместо бабушки сестру. Она переводит какой-то стеклянный взгляд на необычных посетителей, пока один из встречавших их дозорных что-то возбужденно шепчет ей на ухо. Лицо Цзы Цянь за секунду успевает сменить тысячу выражений, но она с каким-то обреченным упрямством заставляет себя выпрямиться на помосте, где раньше восседала совсем другая женщина, и принять бесстрастный вид. — Ты что здесь делаешь? Где бабушка? — а вот Чжань своего удивления не скрывает. — Как ты обращаешься к Старшей Жрице, брат? — Чжань Цзы Цянь вскидывает подбородок, и только теперь Чженьси замечает у нее в руках бабушкин посох. — Как к Жрице? Где бабушка? — Она умерла, — сестра с горечью бросает эти слова ему в лицо, словно упрекая. — Как только ты исчез, она очень сильно заболела и сгорела буквально за неделю. — Не может быть… — словами не передать весь тот ужас, что затапливает Чженьси с головой. — Теперь я — Старшая Жрица, — Цзы Цянь сжимает дерево посоха до побелевших костяшек, словно пытается доказать, что она заслужила это право. — Ты не готова, — выдыхает парень. — Что значит — не готова? — сестра моментально выпрямляется, как от пощечины. Шуршит полог, и дозорный, до этого тенью застывший на пороге шатра, спешит скрыться от набирающей обороты семейной ссоры. — Ты еще слишком неопытна, — осторожно начинает старший брат, оглядываясь через плечо на вход. — Неопытна?! — голос Цзы Цянь срывается в какой-то надломленный вскрик. — И что с того? Я смогла сплотить клан в это тяжелое время. А где все это время был ты? Пропал неизвестно куда, а теперь притащил вампира на нашу стоянку! И смеешь упрекать меня в том, что я неопытна! — Погоди, остановись, — Чжань вскидывает руки в примирительным жесте, пытаясь хоть как-то успокоить сестру. Странно, что Цзянь, все это время томящийся в шатре с мешком на голове, хранит гробовое молчание. — Видеть тебя не хочу! — кричит не сестра, а Старшая Жрица. Чжань спешит убраться из шатра, подальше от гнева… кого?.. сестры? Старшей Жрицы? Он уже и сам не уверен. Чженьси на автомате тащит за собой притихшего Цзяня, бездумно шагая прочь от шатра сестры. Но уйти далеко ему не дают, его догоняет один из дозорных клана. — Мы разместим вас за пределами основной стоянки — таково распоряжение Жрицы. Твоему вампиру запрещено показываться в клане. На отшибе, у самого края каменистого склона, уходящего вниз на добрых пятьдесят метров кто-то из охотников вколачивает в землю небольшой шест, а затем Чжаня с Цзянем просто берут и привязывают к этой палке спиной к спине и наконец-то сдергивают с головы И мешок. Цзянь поводит плечами, очевидно разминая, и задумчиво тянет: — Лихо тут у вас. Гостеприимно, так бы и ходил в гости. Чжань лишь досадливо цыкает. — Разве она не должна была обрадоваться твоему возвращению? — продолжает наседать Цзянь. — Ты не понимаешь, — глухо отвечает Чжань. — Бабушка была для нее всем! И почему я не вырвался из вашего чертова поместья сразу же? Я бы мог все исправить. Чжань подтягивает колени к груди и утыкается в них головой. Над головой сияет безмятежное зимнее солнце, впервые за несколько дней на небе ни облачка. Цзянь задирает голову вверх, откидывается назад, прижимаясь к спине оборотня. — Теперь ты здесь, — И пытается прижаться щекой к Чженьси. — Сестра простит. Все будет хорошо. Они проводят почти весь день привязанными к шесту. Только к вечеру оборотни собирают небольшой шатер рядом с ними и наконец-то отвязывают пленников. На улице постепенно сгущаются сумерки, становится холоднее. Цзянь с наслаждением потягивается, разминая затекшие конечности, и привстает на цыпочки, пытаясь зацепить, рассмотреть хоть каплю быта стоянки клана. Дозорный неподалеку красноречиво кашляет. Чжань, сохраняющий хмурое молчание, подталкивает И к собранному шатру. Внутри Цзянь осматривается с незатухающим энтузиазмом. — И вот это вот — типичное жилище оборотня? Уныленько, — И ковыряет пальцем одну из стен. — А на улицу Старшая Жрица разрешает выходить? — Уж извини, что ни ковров, ни слуг, ни золотой посуды мы не держим, — огрызается Чжань. — Тебе запрещено показываться на стоянке. — Чудно, — чего-чего, а оптимизма Цзяню не занимать. — А почему вы до сих пор не переехали в города? Не организовали свой квартал, не стали искать лучшей жизни? Чженьси вздыхает и начинает объяснять, словно несмышленому ребенку: — Испокон веков оборотни были изгоями, мы слишком привыкли скитаться по свету, так что не можем представить себе другой жизни. Да и не хотим. Цзянь вздыхает, мотая головой, словно все это кажется ему детской глупостью, и улыбается. — Хотел бы я когда-нибудь попробовать фирменный чай твоей бабули. — Я бы тоже, — отрезает Чжань, заворачивается в плащ и отворачивается носом к ближайшей стенке шатра. Их вынужденное уединение длится недолго. Посреди ночи в шатер в очередной раз вламываются дозорные, хватают ничего не соображающего Чжаня, только-только позволившего себе чуть расслабиться пусть и не совсем, но дома, и тащат снова к новоиспеченной Старшей Жрице. Когда Чженьси заходит внутрь, его сестра тут же кидается к нему и прижимается, крепко обхватывая руками. — Прости меня. Я уверена, что все это — одно большое недоразумение, — сестра прижимается ближе, глубоко вдыхая родной запах, и шмыгает носом. — Теперь, когда ты вернулся, мы снова будем вместе, отомстим обидчикам, объединим кланы. Чжань аккуратно отводит руки сестры от себя и обхватывает ладонями полудетское личико. — Мне очень жаль, что я не смог быть рядом, — в глазах Цзы Цянь плещутся озера непролитых слез. Бедная девочка, несущая на своих плечах тяжелое бремя. — Я бы хотел посетить могилу бабушки, если ты позволишь. — Да-да, она была бы счастлива, — кивает Цзы Цянь. — А потом мы соберем совет Старейшин. Когда мне сообщили, что клан Мо был полностью уничтожен, а ты пропал без вести, я почти поверила, что ты мертв. Но теперь ты здесь. Скажи, тот вампир заставил тебя привести его к нам силой? — Нет, он помог мне выбраться из плена, — Чженьси мотает головой. — Невероятно, — сестра округляет глаза. — Наверняка у него был какой-то скрытый мотив. — Не знаю, сестра, — парень подбирается, внутренне готовясь к очередному спору с Цзы Цянь. — Цзянь не плохой парень, хоть иногда и треплется без умолку, но он помог мне вернуться к тебе. Странная пелена заволакивает глаза Старшей Жрицы. — Я подумаю над твоей просьбой. Но твоему вампиру по-прежнему запрещено появляться в клане. Чжань выходит из шатра совершенно опустошенный. Разумеется, свалившееся на сестру бремя власти оказалось не по силам хрупкой девчонке, но он никогда раньше не замечал странного упрямства. Раньше его слова было достаточно, чтобы сестра поверила ему. Что же, ему в любом случае пока что остается только ждать Совета Старейшин. Убийство целого клана Мо в любом случае требует каких-то мер. Цзянь встречает его ворохом вопросов, но Чжань пока что не готов ответить ни на один из них. — Спи, неугомонный, завтра поговорим. Видно, что Цзяня распирает от невысказанных вопросов, но он слушается, калачиком сворачиваясь под грубым расшитым одеялом. — Хоть бы пожевать чего принес, Сиси. Чжань хмыкает в ответ на странное прозвище, но разговаривать сейчас совсем не хочется. Он заворачивается в свое одеяло и отворачивается к противоположной стенке их скромного обиталища. Утро встречает их звуком рога. За тонкой стеной шатра слышатся топот, крики, бряцанье каких-то железок. Чжань высовывает нос за порог и тут же натыкается на недобрый взгляд дозорного. — Что происходит? — Чужаки. Из-за плеча тут же высовывается любопытная макушка Цзяня. — Кто-кто? Дозорный смеривает его яростным взглядом, явно считая, что и так сказал уже достаточно. А спустя минуту Чжаня снова провожают знакомым маршрутом к сестре. Девушка выглядит бледной и напуганной, но тут же яростно набрасывается на брата. — Это все твой вампир! Ты привел чужаков к нашей стоянке! — Цзы Цянь беспокойно мечется по своему шатру. — Если ты немного успокоишься и подумаешь, то сообразишь, что оборотни в общем-то особо и не скрывались никогда, — резко огрызается Чженьси. — В любом людском городе найдутся те, кто способен указать местоположение стоянки нашего клана. — Но почему они появились сразу после вашего появления? — сестра останавливается и впивается взглядом в брата. — Ты ищешь ответы там, где их нет, — отрезает Чжань. — Не стоит заставлять наших гостей ждать. И постарайся не привязывать их на день к шесту. Сестра поджимает губы и начинает спешно облачаться в церемониальные одеяния. Хрупкие плечи скрывает расшитая цветастая мантия. Цзы Цянь откидывает полог своего шатра и выходит на свежий воздух, а Чженьси грустно улыбается ей вслед.

***

Мо снова хмурится, рассматривая недружелюбные лица оборотней Чжань. Поездка с Хэ и так стала для него испытанием, но назойливый интерес Тяня хотя бы скрадывался присутствием Чена. Странно было видеть братьев посреди леса, вне привычного комфорта поместья, вне окружения безмолвных слуг. Странно было наблюдать, как оба брата перетаскивали ящик на полозьях через завалы, забирались в гору, спешившись, оберегая лошадей. Странно было открывать эту сторону вампиров. Мать когда-то в детстве рассказывала Мо легенду, предостерегала от вампиров, но какая-то часть Шаня начинала сомневаться. Нет, насчет Тяня вопросов не возникало, тот был избалованным ребенком, живущим в свое удовольствие, но Чен был другим. Нет, когда он посадил Шаня в вольер, первую неделю он тоже разговаривал с Мо, как с низшим, но потом прекратил. Но Шань не спешил расслабляться, подозревая, что тот все еще может расценивать его как полезный инструмент в своей, непонятной игре. Мо натыкается на взгляды дозорных, слышит, как они принюхиваются, чуя запах сородича за пеленой металлического запаха от вампиров. Косятся на простой деревянный ящик на полозьях, нетерпеливо переминаются с ноги на ногу, ожидая прибытия кого-то из старших, и плотнее натягивает на голову капюшон теплого плаща, больше не от холода, а от нежелания быть узнанным. Наконец-то навстречу выходит еще один дозорный с затейливым костяным знаком Старшей жрицы. — Жрица готова принять только одного. Остальные останутся здесь. Чен молча спешивается, поправляет брошь, скрепляющую складки плаща и следует за дозорным. Шань начинает чувствовать себя неуверенно. Они так и не смогли поговорить с Тянем после нападения и последовавшей потом ссоры, и Шань все еще избегает любой возможности остаться с ним наедине. Но Тянь решает все за него, направляя коня ближе к Мо. Шань жалеет, что они находятся под пристальными взглядами дозорных, что на подходах обещал Чену вести себя прилично. Впрочем, Тянь обещал то же самое. — Оборотни всегда такие гостеприимные, или только в этих предгорьях? Тянь ожидаемо начинает разговор с провокации. — Отвали, — бурчит Мо и отворачивается в сторону. — Ну же, будь паинькой, ты же обещал. — Только это меня и удерживает от того, чтобы дать тебе в глаз. — Ладно, давай начнем заново. — Да не о чем нам с тобой разговаривать… Тянь морщится и трет переносицу, бормочет «Чен меня убьет», в какой-то момент порывается в сторону Мо, отчего разом напрягаются и Шань, и оборотни-дозорные, но вдруг сдувается и переводит взгляд вглубь стоянки. На стоянке поднимается какая-то суета, гомон, а посреди всего плывет молодая девушка в смешном цветастом плаще не по размеру, а следом следует Чен. Девушка вихрем проносится мимо застывших Шаня с Тянем, и почти подбегает к повозке. Чен одними бровями делает Тяню знак помочь открыть крышку, и внимательно вглядывается в лицо, судя по всему, Старшей Жрицы. Девушка до хруста сжимает кулаки и всматривается в открывшееся взору бескровое лицо, а потом начинает принюхиваться. — Почему она пахнет как вампир? — Прошу прощения, Старшая, я приостановил процесс гниения своей магией, — Чен склоняется в полупоклоне и тут же встает рядом, проводит раскрытой ладонью над трупом, будто сдергивает покрывало. Черты женского лица начинают в ту же минуту расползаться, тело идет пятнами, проступают характерные отметины смерти. Старшая Жрица ощутимо вздрагивает и отворачивается к одному из дозорных. — Я хочу осмотреть тело получше, перевезите его на стоянку. Оборотень кивает и начинает выполнять указания. Чен снова склоняется к Жрице. — Мы бы хотели задержаться до вынесения окончательного вердикта. — Вы можете остаться, но я запрещаю вам появляться в клане. Вас разместят рядом с другими пленниками. — Мы пленники, госпожа? — Чен приподнимает бровь. — Боюсь, это неприемлемо. — Вы вольны заниматься, чем пожелаете за пределами стоянки. Жрица кивает оставшимся дозорным, дает пару распоряжений насчет шатра, и удаляется в центр стоянки. Чен в задумчивости постукивает пальцем по подбородку и поворачивается к брату с Шанем. — Идем. И небольшая процессия следует к месту их вынужденного ожидания. Их размещают на самом краю обрыва, рядом с еще одним шатром, откуда высовывается белобрысая макушка. Шань принюхивается и снова удивляется. Еще один вампир? — Молодой господин? — вскидывает брови Хэ Чен, — Как вы здесь оказались? Цзянь смешно морщит лицо в ответ на недобрый взгляд дозорного неподалеку от шатра. — Да вот, решил прогуляться. — Не самое удачное место для прогулок, господин, — Чен отвешивает поклон и скрывается в спешно собранном шатре. Тянь обворожительно улыбается незнакомому кровососу и ныряет следом. Мо топчется на пороге, все никак не решаясь нырнуть в тепло шатра, но не стоять же перед ним, смешно же, и тоже залезает следом. Внутри Чен устало проводит рукой по бледному лицу и выдыхает. Рыжий видит, как расслабляются его плечи. — Не думал, что чертов труп отнимет столько сил. Вы все видели? Тянь с Шанем кивают. — Что думаете? Мо жует губу, прикидывая, стоит ли ему вообще рассуждать о сородичах, поэтому вступает Тянь. — Жрица у них появилась совсем недавно, — Чен кивает, — и почему-то очень нервничает. А еще меня очень интересует, откуда здесь взялся Цзянь. — Мы вольны передвигаться за пределами лагеря, помнишь? — напоминает Чен. — Думаю, никто нас особо не остановит, если ты решишь нанести визит вежливости. Тянь кивает, соглашаясь, и выбирается обратно на свежий воздух. Пока что им везет, Тяню не наскучила их небольшая поездка. Шань ловит на себе внимательный взгляд темных глаз и внутренне подбирается, готовится к неудобным вопросам и пока еще не знает, что стоит рассказать его… кому? Тюремщику? Другу? — Спасибо, — просто выдыхает Чен и начинает снимать длинный плащ. Шань мнется и не знает, что отвечать. — У меня в любом случае не было выбора. Если б я сдернул капюшон и ломанулся к Чжаням, они бы меня прикончили на месте и не стали бы даже разбираться. — Не думаю, — Чен поводит плечами, — ты все-таки последний из клана Мо. Это что-то, да значит. — Я попал в плен, я больше не свободный оборотень. — Ты всегда можешь уйти, если решишь, что знаешь, где твое место, — усмехается Чен. — Вот только не факт, что Тянь захочет тебя отпустить. — А ты? Чен улыбается одними уголками губ, аккуратно складывает плащ, усаживается на любезно предоставленную лежанку и прикрывает глаза. — А я устал. Шань все еще топчется, не зная, куда ему податься. Он не видит, куда ему сейчас можно пойти, не видит возможности сбежать от собственной неловкости и вопроса, повисшего в воздухе. — Ты ведь использовал магию крови, да? — наконец-то Рыжий меняет тему. Чен кивает. — Значит, тебе скоро понадобится кровь? — Если ты думаешь, что я, как брат, начну набрасываться на тебя, ты ошибаешься. Я старше и гораздо лучше контролирую свои желания. В крайнем случае, я всегда могу воспользоваться помощью Тяня. Рыжий задумчиво изучает бледное лицо Чена и прислушивается к внутреннему голосу. Рядом со старшим Хэ он не чувствует того раздражающего страха и опасности, исходящей от младшего брата. Это вовсе не означает, что Чен не опасен. Опасен, может даже опаснее Тяня, но Рыжему спокойно. Чен — скала, а Тянь — штормовое море. Чен — защищает, Тянь — нападает. В какой-то момент решение приходит само. Мама как-то говорила ему, что тому, кто защищает, рано или поздно самому может понадобиться защита. — Я не против, — срывается с языка быстрее, чем Шань успевает придумать что-то еще. Чен вскидывает брови. — Я… ты можешь… укусить… Предательский румянец выползает на щеки из-под воротника, Шань мечется глазами по углам шатра и все еще стоит посреди небольшого пространства. — Может быть, позже, — наконец выдает Чен и отворачивается к стене. Рыжий окончательно теряется и выскакивает на улицу. Он серьезно только что предложил Чену себя укусить? Голова вдруг становится совсем тяжелой, будто чья-то рука надела сверху чугунный котел и от души по нему ударила. Шань делает пару шагов от шатра и тут же застывает под изумленными взглядами дозорных.