***
Утро на стоянке начинается с первыми лучами солнца. К двум шатрам, расположившимся за границей основной территории клана, выходит почетный эскорт. Тянь отчаянно зевает, на Мо страшно смотреть, этот вообще не сомкнул глаз, Чен неестественно бледен и только Цзянь лучится бодростью и счастливой улыбкой. Молодая жрица встречает их в компании, по видимому, брата, так как парень похож на нее как две капли воды. — Оборотень, которого вы привезли, носит метки нашего клана, но совершенно мне не знаком, хотя убил его кто-то из наших сородичей, — выдает девушка и красноречиво обводит взглядом четверку, задерживая взгляд на притихшем за спинами вампиров Мо. — Что вы хотите сказать? — подает голос Тянь. — Вы защищаете предателя, — вспыхивает Жрица. — Давайте проясним, — тут же вступает Чен, спеша перенаправить назревающий конфликт в другое русло. — Мы не отрицаем того, что раны нанесены оборотнем, но гораздо интереснее тот факт, что оборотень с метками клана Чжань пробрался в поместье Хэ и напал на одного из лидеров рода. — Вы пытаетесь обвинить меня в том, что это я приказала ей напасть? Брат Старшей Жрицы обеспокоенно оглядывается на нее и пытается положить ей на плечо свою руку, явно для того, чтобы успокоить, на что Жрица лишь нервно дергает плечом, уходя от прикосновения. — Ни в коем случае, — поднимает руки Чен. — Если вы утверждаете, что оборотень вам не знаком, значит, так оно и есть. Однако, закономерным кажется вопрос: почему кто-то пытается натравить вампиров на оборотней? — Это не имеет значения, — отмахивается Жрица. — Гораздо важнее, что нашего собрата убил другой оборотень. Это непростительно. Он должен понести наказание. — Согласен, — кивает Чен и мельком бросает взгляд на резко побледневшего Мо, — однако этот оборотень является одним из двух свидетелей нападения на целый клан. Более того, он единственный выживший из уничтоженного клана. Что бы там ни произошло, но уничтожение целого клана затрагивает не только оборотней, но и вампиров. Если вы казните последнего из клана Мо — равновесие будет нарушено, старые договоры потеряют силу. Вампиры не могут этого допустить. — Он прав, сестра, — брату Жрицы все же удается привлечь ее внимание, они отходят чуть в сторону и начинают что-то обсуждать вполголоса. Через пару минут Жрица поднимает свой взор на так и стоящую перед ней четверку непрошеных гостей и начинает глухо говорить, словно слова даются ей с трудом: — Ситуация сложная. Обычаи требуют от нас немедленной казни Мо, но ваши слова все же несут зерно истины. Я вынуждена просить вас добровольно остаться до Совета Старейшин, в противном случае мне придется применить силу. — Нам разрешено передвигаться за пределами стоянки, госпожа? — Чен знает, что давит на больное. Жрица едва заметно хмурит брови и нехотя кивает. — Да, но любая ваша попытка уехать до Совета будет расцениваться как вызов клану. — Хорошо, — кивает Чен. — Тогда я хочу съездить на бывшую стоянку клана Мо. Шань за спиной нервно сглатывает, глядя, как Жрица резко темнеет лицом, словно упоминания о смерти целого клана до сих пор причиняют ей боль. — Я не могу позволить уехать вам в одиночку, — выдает она и обводит взглядом дозорных неподалеку, прикидывая, кого она может отпустить в сопровождение. Но голос подает ее брат, опережая окончательное решение. — Сестра, я бы тоже хотел туда съездить. — Наши разведчики не нашли там никаких следов нападавших, — тут же возражает Старшая Жрица. — Я был там в день нападения, — Чженьси непреклонен. — Я могу увидеть то, что не смогли увидеть другие. — Позвольте, я вмешаюсь в ваш спор, — вклинивается в паузу Чен. — Вампиры имеют в своем арсенале некоторые, кхм, особые инструменты, которые могут нам помочь восстановить картину произошедшего, а два свидетеля лучше, чем один. — Я не могу отпустить только что вернувшегося брата, — как-то совсем надломлено перебивает Старшая Жрица. — Клятва на крови — идеальный вариант, — тихо произносит Чен, отчего Тянь бросает на него такой красноречивый взгляд, что, будь на его месте кто-то другой, тот бы мигом стушевался и скис. — Вампиры приносят такую клятву и вверяют в руки принявшего ее саму жизнь. Верховная Жрица несколько долгих мгновений жует губу и трет подбородок. — Это слишком, — вздыхает она. — Брат, ты можешь отправиться с ними. Стань моими глазами и ушами. И… возвращайся поскорее. — Я тоже еду, — восклицает Цзянь, разбивая тяжелую паузу между собравшимися на небольшом пятачке перед шатрами, явно истосковавшийся по хоть какому-нибудь движению. — Куда уж без тебя, — усмехается Чженьси под горящим взглядом сестры. Оба Чжань разворачиваются и уходят вглубь стоянки. Чен вздыхает и уходит в шатер, Мо как-то боком отходит к лошадям, делая вид, что ему очень срочно надо проверить их здоровье. Тянь с Цзянем победно переглядываются. И когда только успели спеться?***
Снова идет чертов снег. Лошадей они решили оставить у стоянки под неодобрительными взглядами оборотней, а сами направились к бывшей стоянке клана Мо. Теперь в их маленьком отряде было на двух человек больше, и один из них так и фонтанировал энтузиазмом. Впрочем, Чжаню пока что удавалось сдерживать и направлять поток энергии в нужное русло. С самого начала путешествия Мо был молчалив, не реагировал даже на вечные подколы Тяня, хотя часть внимания успешно оттягивал Цзянь. Чен морщится только от одной мысли, что могло случиться, если бы Цзянь умудрился заразить своим энтузиазмом брата, но, благо, сейчас рядом было на одного спокойного человека больше. Вездесущие елки постепенно попадаются все чаще и чаще, становится теплее, нет того пронизывающего ветра с предгорий. Впереди нарезает круги Цзянь. — Чжань, Чжань, долго нам еще? Вынужденный взять на себя роль проводника Чженьси морщится, пытаясь еще раз ответить на один и тот же вопрос. Мо тоже идет впереди, но сохраняет полную отстраненность, даже капюшон с головы не стягивает. Чжань хоть и периодически косится в сторону сородича, но предпочитает держаться в стороне, занятый Цзянем. — Уже скоро, помолчи, шальной. Из-за тебя я не могу учуять направление. Цзянь продолжает совать нос под каждую ель, но, как ни странно, не совершает при этом ни одного лишнего движения, умудряясь находиться везде одновременно. Вампиры часто создают впечатление изнеженных сибаритов, но долгая продолжительность жизни вынуждает быть готовыми ко всему, иначе стало бы совсем грустно. Сбоку догоняет Тянь, в очередной раз получивший невразумительное рычание из-под капюшона. — Что ты хочешь найти? Чен в очередной раз за эти дни задумывается. — Знаешь, меня до сих пор удивляет тот факт, что на Мо напали люди. Причем именно в тот момент, когда у них находился Чжань, — Чен указывает рукой на навострившего уши Чженьси. — А потом случаются нападения на нас. Нет, возможно, выжил еще кто-то, кто смог заметить нас на стоянке, а потом сообщить эту новость оборотням, но что-то здесь не складывается. — Черт знает, но напавший на нас оборотень был очень убедительным. — Ты, кстати, так толком и не рассказал, что произошло, пока я отсутствовал. Тянь неуютно ежится и бросает взгляд на механически шагающего позади Мо. — Я облажался, — Чен вопросительно выгибает бровь, — чертовски облажался. Та зверюга почти загнала меня в угол, и если бы не Мо, то, наверное, она бы успела меня знатно потрепать. — А что сам Мо? — Мы так и не смогли с ним поговорить. Он постоянно огрызается. — Зная твою манеру общения, я не удивлен. — Эй, не настолько все плохо. Я могу быть терпеливым. — Угу, просто у тебя слабость к рыжим оборотням. — То же самое я могу сказать и про тебя. — Помимо всего прочего, я периодически думаю головой, а не тем, что ниже. И я сейчас совсем не про сердце. Наступает очередь Тяня насмешливо изгибать бровь. — Я же вижу, как ты на него смотришь. Возможно, брат прав, но сейчас не время и не место выяснять природу испытываемых к Мо чувств. Плюс, не совсем ясно, как тот сам относится к происходящему. Хотя, заставлять его выбирать между двумя братьями — перспектива тоже сомнительная. — Поговорим потом, — припечатывает Чен и уходит вперед. Тянь не любит эту привычку брата оставлять последнее слово за собой, но сегодня не стоит начинать разборки, поэтому он тоже спешит вслед за ушедшими вперед. Тут-то его и ловит Цзянь. — Тебе никогда не казалось, что остальной мир всегда будет против того, чтоб ты делал то, что хочется? — Это ты меня сейчас провоцируешь на какую-то глупость? — на лицо младшего Хэ выползает дежурная ухмылочка. — Ни в коем случае, — мотает головой И. — Я просто пытаюсь разобраться в себе. — И что же ты хочешь сделать с тем хмурым оборотнем? Цзянь полузадушенно крякает и отводит глаза. — Я могу быть лучше него, знаешь? — улыбается Тянь. Цзянь очень серьезно смотрит на него и мотает головой. — Нет, не можешь, — и бежит догонять своего оборотня. Тянь сдает чуть назад и пристраивается с другого боку от Мо, успевшего догнать старшего Хэ. Рыжий идет целенаправленно, никуда не сворачивая, отводит особо пушистые ветки елок от лица, и в какой-то момент останавливается. — Пришли, — тут же впереди объявляет Чжань. Голос звучит глухо, Чженьси неловко топчется по самой кромке поляны, не решается сделать первый шаг. Неудивительно, впереди умер целый клан, его сородичи. Перед глазами раскидывается поляна с обгоревшими остовами повозок. Каркасы шатров черными скелетами возвышаются над пепелищем, надгробиями замерев над полем почти полугодовалого кладбища. Кажется, сама земля стонет, никак не может вдохнуть обгоревшими ребрами морозный воздух, беззвучно оплакивая глубокую рану, нанесенную беспощадной судьбой. — Что мы хотим здесь найти? — спрашивает Цзянь. — Не знаю, что-нибудь, — пожимает плечами Чен и делает шаг по направлению к первому остову палатки. Чжань уходит куда-то дальше, вглубь стоянки, Тянь какое-то время топчется рядом с Шанем, вполглаза разглядывая замеревшего Мо, и тоже уходит осматриваться. Шань все еще стоит на краю поляны, словно ноги примерзли к стылой земле. Ему вспоминаются друзья и знакомые, неясные призраки прошлого плывут под веками, напоминая, сжимая сердце ледяными тисками. Мо силится четко вспомнить хоть одно лицо, но не может. Внутри плещется только бескрайняя пустота, будто что-то внутри раскололось напополам, и эту трещину не склеить ничем, не заполнить заново, не забыть. Хочется со всей силы броситься на самый острый скол и рыдать, истекая кровью над пропастью. Мо делает выдох и шагает на поляну. Первый обгоревший скелет шатра оказывается намного ближе, чем он себе представлял. Отчаяние накатывает огромной волной, захлестывая с головой. Нет, время никогда не сгладит края этой трещины. Шань отходит к следующему шатру, затачивая кромку разлома внутри еще острее. Первичный обход занимает всего полчаса, а потом Тянь натыкается на ржавую кочергу, и поляна словно открывает свое истинное лицо, прятавшееся под снегом: разбросанные в панике инструменты, засыпанные снегом котлы. Чен стоит посреди стоянки осматриваясь, по-видимому, прикидывая, откуда должен был быть налет. Чжань подходит к застывшему у одного из обгоревших остовов Мо. — Я очень сожалею о твоей потере, — кладет он руку на плечо собрату, тот стряхивает ее нервным жестом. — Засунь поглубже свое сострадание, — Мо скидывает с головы капюшон, чтоб не мешался, и подходит ближе к шатру, начиная разгребать пепелище. Он находит именно то, что искал. Среди пепла и остатков каркаса главного шатра покоится простенькая подвеска. Три волчьих клыка на обычном кожаном шнурке. И как только смогли выжить в пожаре? Он осторожно подхватывает пальцами нехитрое украшение и сжимает до хруста в кулаке. Рядом шуршат шаги. — Когда умер отец, в первое время я даже обрадовался. — голос Тяня звучит глухо. — Обрадовался, что не будет больше скучных разговоров про долг, ответственность, что я теперь могу делать все, что захочу. А потом пришла пустота. — Почему я все еще жив? — тихо-тихо шепчет Мо, прижимая подвеску к груди. — Почему мир еще жив? Почему все продолжают жить, будто ничего не произошло? Почему?! Хриплый крик взлетает над поляной, распугивая тишину. Все то, что копилось внутри, прорывается сметающим потоком наружу и перехлестывает через край. Бледные пальцы Мо натыкаются на край плаща Хэ, и Рыжий в каком-то исступлении дергает ни в чем не повинную ткань, будто она сможет ответить ему. — Что мне теперь делать? Что? Но ткань не может ответить на этот вопрос. Никто не сможет. Остается только кричать, захлебываясь собственным криком. Тянь молчит, впервые молчит, опять шуршат за спиной шаги, чья-то рука натягивает на рыжую макушку капюшон и невесомым движением чуть гладит, то ли расправляя ткань, то ли успокаивая. Над головой раздается тихий голос Чена: — Есть один способ выяснить, что тут произошло после нашего отъезда. Неподалеку валится одна из опорных балок шатра, поднимая тучи пепла пополам со снегом. Рыжий вскидывает голову и успевает заметить, как Чжань что-то тихо втолковывает отряхивающемуся от снега Цзяню. Тот лишь еще больше размазывает по лицу жирное черное пятно. — Знаете, что меня во всем этом удивляет, что кругом столько крови, но ни одного трупа. Будто их все кто-то собрал и унес, — И, бросив безуспешную попытку оттереть сажу, подходит ближе. Братья обмениваются долгим протяжным взглядом, будто пытаются переглядеть друг друга. — Скоро Совет, где очень ждут нашего присутствия, — осторожно начинает Тянь. — Напомню, что у рода Хэ два лидера, — тут же прерывает его Чен и уходит к центру стоянки, отчего Тянь вздрагивает, будто получив звонкую пощечину, но быстро берет себя в руки. — Тогда не будем тянуть. Шань провожает взглядом спину младшего Хэ и недоуменно оглядывается на остальных свидетелей непонятной сцены между братьями. Чжань выглядит таким же ничего не понимающим, а вот Цзянь резко теряет всю свою беззаботность и становится похожим на звенящий стилет. — Кровь помнит, Рыжий. Кровь помнит. Четверо постепенно разгребают небольшой кусок земли по самому центру стоянки, пока Чен еще раз обходит территорию клана по периметру. При этом Цзянь умудряется не затыкаться ни на минуту. — Подумать только, я читал про этот ритуал только в летописях, а теперь увижу его своими глазами. Неужели твой брат и вправду хочет его провести? — Раз он так решил, значит, оно того стоит, — пожимает плечами Тянь, вытаскивая небольшой нож и начиная вычерчивать на земле замысловатые символы. Мо с Чжанем встают чуть поодаль, пока вампиры продолжают вычерчивать ритуальный круг. Возвращается Чен, и трое занимают свои места внутри круга. Шань почему-то никак не может унять дрожь, волнами пробегающую по всему телу. Он не знает чего ждать, не знает, что они увидят, но одновременно боится и очень хочет узнать, что же случилось в ту памятную ночь на стоянке. Трое вампиров берутся за руки и застывают. Кажется сам воздух замирает вокруг, звеня тишиной. А потом Чен начинает нараспев произносить древнее заклинание. Незнакомые слова, разливаются в воздухе, ложатся на стук сердца, звучат древней мощью и заставляют зябко ежиться. Последний удар сердца, последнее слово и над поляной взметывается ржавое облако мелкой пыли, висит с минуту, будто не зная, зачем оно здесь, а потом сжимается в силуэты, обреченные снова повторять танец смерти. Шань вздрагивает, снова переживая события той ужасной ночи, но не может отвести глаз от страшной картины побоища. То тут, то там ржавые призраки валятся на землю, рассыпаясь пылью. Мо пытается рассмотреть, узнать тот самый, единственно важный силуэт среди марева багровых теней, увидеть убийцу, но никак не может остановиться хоть на секунду. Взгляд лихорадочно скачет с пятна на пятно, пытаясь запомнить каждую из смертей сородичей, пока все не сливается в размазанное месиво из белого и красного. Рыжий зажмуривается, трет веки, отгоняя непрошеную дымку перед глазами, и слышит, как рядом тихо-тихо выдыхает Чжань. Еще минута другая и все заканчивается. — Мда-а, — тянет Цзянь странно тонким высоким голосом, — я понимаю, что ничего не понимаю. — Стой, — сжимает его ладонь Тянь, заставляя стоять на месте — это еще не конец. Опять звучат тяжелые древние слова, и начинается самое интересное. Ржавая пыль снова подлетает в воздух, укладываясь в странную кучу над землей. — Повозка, — шепчет Чжань рядом с Мо. И ржавая груда тихо уезжает с поляны. Видение рассыпается так же, как и прошлое, и Чен устало опускается на колени. Тянь хлопает брата по плечу, заглядывая в глаза, тот лишь мотает головой. Цзянь задумчиво прохаживается вдоль пути, по которому недавно плыло кровавое облако. — Кто-то собирал и своих, и чужих, не разбирая, — И досадливо пинает небольшую ржавую кучку под ногами. — Погоди, — Тянь вырастает рядом, резко нагибается и пробует на язык ржавую пыль, и сплевывает. — Оборотни и люди, как и ожидалось. Он поднимает глаза на брата. Чен все еще тяжело дышит, прикрыв глаза. — Что ты помнишь о том нападении? — младший Хэ поворачивается к Мо. Шань пытается напрячь память, хмурится, но понимает, что ничего нового рассказать не может: — Почти ничего. Шум, крики, запах гари. Я даже не помню, кто пытался меня убить. — Была глухая ночь, новолуние, — начинает Чжань. — Мы в такие ночи уязвимы. Не можем чуять как волки, не можем слышать как они, и вообще больше похожи на людей. — Кто-то очень хорошо разбирался в ваших особенностях, — задумчиво тянет Цзянь. — И я все еще не понимаю, зачем было собирать и увозить трупы. — У вампиров есть заклинание, способное на короткий промежуток времени вдыхать жизнь в мертвых, — Чен поднимается с колен и снова осматривается. — Но тут были люди. — Может их кто-то нанял? — выдвигает самую очевидную теорию Тянь. — Но зачем? — Шань никак не может поверить, что кому-то понадобилось вырезать целый клан оборотней. Они всю жизнь в пути, вечно двигаются с места на место, стараясь надолго не задерживаться рядом с людскими поселениями. — В любом случае нам надо возвращаться, — вклинивается в разговор Чжань. — Сестра не любит ждать. Обратная дорога проходит в полубреду. Мо помнит только колоссальную усталость и опустошение. По пути все пятеро успевают обсудить массу теорий, зачем кому-то понадобилось ввязываться в войну с оборотнями. Но никаких доказательств нет. Единственное, что они смогли выяснить — люди напали на стоянку, перебили весь клан и увезли все трупы. Даже хоронить нечего. Кто именно это сделал? Зачем? Почему? Столько вопросов, и ни одного ответа. Шань, кажется, не проронил за время обратной дороги и пары слов, полностью погрязнув в лабиринтах памяти. Какая странная ирония судьбы — разбираются в смерти клана оборотней вампиры, а его собственные сородичи хотят его убить. Впрочем, Чженьси, вроде, неплохой парень, молчаливый только. Надо будет как-нибудь его поблагодарить за помощь, вот только после резкого ответа на стоянке Мо, вряд ли это будет так легко. Рыжий стискивает зубы от отвратительной беспомощности. Жизнь захлестнула его в такой водоворот, что выбраться из него не представляется возможным, остается только плыть по течению, пытаясь не захлебнуться. И сделать с этим он ничего не может. Бесит.***
Перед самым подъемом к стоянке Чжань, Чженьси чуть притормаживает и оглядывается за спину. — Дорогу до стоянки вы помните, а мне надо еще кое-что сделать, — начинает он и тут же вскидывает ладонь, останавливая напрашивающийся вопрос. — Сестра в курсе. Братья Хэ согласно кивают, Мо, кажется, все еще где-то далеко внутри собственных мыслей, а вот Цзянь тут же вскидывается. — Я иду с тобой, — чтобы остановить И, нужно что-то посильнее твердого взгляда. — Только не мешай, — вздыхает Чжань и заворачивает в сторону леса. Вдвоем они пробираются мимо заснеженных елок, как в самой середине их пути домой к Чжань. Вокруг снова тихо, лишь где-то сползают пласты снега с широких еловых лап. Чженьси высматривает определенное дерево, пытаясь найти могилу бабушки. Сестра довольно подробно объяснила дорогу, но все же найти среди одинаковых елок ту единственную сложно. Поплутав вокруг с час, Чжань наконец-то замечает еле выделяющуюся снежную кучу под самыми лапами голубой ели. Цзянь, кажется, совсем не уставший после древнего заклинания и не самой легкой дороги, все еще умудряется шумно дышать за спиной и вертеть головой вокруг себя. Чжань опускается на колени перед сугробом и аккуратно смахивает снег с овального камня, установленного у самого основания ели. Под пальцами становятся видны завитки красочной росписи, рисунок изображает волчью морду, не то улыбающуюся, не то скалящуюся. Цзянь шумно дышит почти у самого уха, если чуть сдвинуться, можно спиной прислониться к теплому боку, но молчит. Чжань проводит перед камнем порядочно времени, половину из которого пытается собрать мысли в кучу, а половину не знает, что сказать. — Расскажи про ваши обычаи, — нарушает тишину Цзянь и возится за плечом, подкладывая под замерзающие колени полу плаща. — Бабушка говорила, что вся наша жизнь — это дорога, не имеющая ни начала, ни конца. Мы вступаем на нее, рождаясь, и сходим на обочину, прошагав отмеренное количество шагов. Каждый такой камень, — Чженьси обводит пальцем рисунок волчьей морды, — это знак, что на обочину сошел еще один сородич. На дорогу можно выйти в любом месте. Побывать во многих местах. Но если заметишь такой камень, остановись, присядь, дотронься, и духи предков помогут прошагать тебе чуть дальше. — Как красиво, — выдыхает Цзянь. — Надеюсь, твоя бабушка поможет тебе шагнуть по этой дороге так далеко, как никто раньше не заходил. — Дурак, — усмехается Чжань, — ты хоть сам понял, что сказал? Цзянь подскакивает, задевает головой нижние лапы ели, под которой прячется расписанный камень, и вскрикивает, когда до этого спокойно лежавшая снежная шапка целиком съезжает ему за шиворот. Чженьси улыбается, откапывая неугомонного вампира из навалившегося сугроба, стряхивает налипшие на волосы снежинки и чуть замирает, глядя в светящиеся солнцем глаза. Цзянь улыбается, делает неуловимое движение рукой и кидает в лицо Сиси целую горсть снега. Они возятся перед камнем с все-таки улыбающейся волчьей мордой, барахтаясь в снегу, обсыпая друг друга снежками, когда над кронами елей прокатывается протяжный звук рога. Чжань тут же подскакивает, отряхиваясь от снега. — Это — сигнал. Пора выдвигаться к месту сбора Совета.