ice flowers

Чунмён отдыхает под деревом, когда слышит громкий вскрик, а следом за ним гогот ребят. Раздражённый, он открывает глаза и видит парнишку по пояс в реке, испуганно оглядывающегося и обхватывающего себя худыми руками. На улице конец сентября, и нет ничего удивительно, что его губы посинели. — Эй, Пак, — зовёт его один из задир. — Тебе ведь нравится всякая живность, так почему бы не приютить гигантского кальмара. — Уверен, вы поладите, — подхватывает другой, и они, хохоча и переговариваясь, бегут в сторону замка. Чунмён вздыхает. Он не подписывался быть нянькой первокурсникам, это уже забота Мин-хёна, но его внутреннее материнское нутро, как называет это чувство Кёнсу, не позволяет ему остаться в стороне. Он поднимается, убирая с колен рюкзак, и подходит к реке, протягивая руку. Мальчик поднимает на него испуганные глаза, и во взгляде его загорается надежда. Он принимает помощь, медленно двигая ногами по илистому дну. Его губы дрожат от сдерживаемой истерики. Чунмён кривит губы, когда его белая рубашка промокает и марается в грязи, но успевает скрыть отвращение быстрой улыбкой. — Спасибо, — мальчик неуверенно улыбается в ответ, отряхиваясь. Когда он выпрямляется, Чунмён понимает, что он выше его на голову, и противное чувство отвращения снова поселяется где-то в животе. Он отмахивается от него и протягивает руку уже для знакомства. — Чунмён. Слизерин. Третий год. Чунмён хмыкает, когда замечает короткую вспышку испуга в глазах напротив. — Чанёль. Хаффлпафф. Первый год. — За что тебя так? Чанёль неопределённо ведёт плечами, и Чунмён только сейчас понимает, что тот до сих пор дрожит. Он манит его за собой и поднимает пиджак, отряхивая его и протягивая ему. — Осторожней будь, — наставляет он. Чанёль улыбается широко, во все зубы. Они у него неровные, и с правой стороны растёт клык, но Чунмён всё равно не может сдержать ответной улыбки, когда смотрит на отдаляющуюся спину в своём пиджаке, и качает головой. Очаровательный ребёнок. • — Хён, — Чанёль сгружает свои учебники поверх стопки Чунмёна и устало стонет, присаживаясь напротив. — Помоги мне с защитой от тёмных искусств. Профессор Дон издевается надо мной. Он по-детски дует губы, и Чунмён слабо улыбается. По словам Чанёля, над ним издеваются все преподаватели, кроме Донхэ-ши, с которым они сблизились из-за обоюдной любви ко всякой живности. Чунмён отодвигает конспекты и берёт в руки учебник. — Что у тебя не получается? — Я не могу выучить теорию. Она сложная! Чунмён вздыхает. — Чанёль. — Хён, ну почитай мне. Когда ты читаешь вслух, я всё-всё запоминаю, честно, — Чанёль улыбается ему широко и ярко, как в первую встречу, и Чунмён слишком слаб для него. Спустя сорок минут Чанёль вдруг ойкает и виновато смотрит исподлобья. — Ты, наверное, устал очень, у тебя ведь С.О.В. — Всё в порядке, — Чунмён непринужденно взмахивает рукой, но Чанёль хорошо его знает и считывает усталость в морщинках в уголках губ. — Прости, хён, я больше не буду тебя тревожить, — он накрывает своей крупной ладонью маленькую ладошку Чунмёна, и тот искренне улыбается. Вспоминая, через что он прошёл, когда поначалу от него отвернулись все, когда он начал общаться с грязнокровкой и когда он уже готов был сдаться, пугаясь косых взглядов, пренебрежительных слов и трещин на рёбрах, он думает, что не заслуживает такого доброго тонсена, который поддерживал его и говорил: 'ну и плевать на них, хён', который был в то время единственный рядом с ним, а потом сумел собрать компанию друзей из каждого факультета, ломая традиционные устои. — Я правда в порядке рядом с тобой, Чанёль-а, — и теперь он говорит полную правду. • Чунмён не ищет проблем — они сами его находят. Он ведь нисколько не конфликтный и старается обходить подозрительных личностей стороной, но почему-то они такого не придерживаются, и именно поэтому сейчас Чунмён прижат сильным телом в тёмном коридоре. Чтобы он ещё раз слушал Мин-хёна, попросившего подменить его на дежурстве на этаже… — Фань, отстань, — устало говорит Чунмён. У него, вообще-то, отличный хук справа, а Ифань, хоть и спортсмен, не сильнее его. Вырываться он пока не торопится, надеясь на благоразумие собеседника. Чужие руки придерживают за талию и, слава богу, не лезут под рубашку. Ифань ведь не маньяк, просто влюблён. — Почему ты не отвечаешь на мои письма? — А что? — резко спрашивает Чунмён. — Друзья дразнятся? — Зачем ты так? — Ифань выглядит искренне расстроенным, и Чунмён вздыхает, не умея злиться на этого великовозрастного ребёнка. — Пусти, Фань, — мягко просит он, но тот упрямо качает головой и прижимается носом к его шее. У Чунмёна почему-то подгибаются колени, и он шумно сглатывает. — Фань… Почему-то именно сейчас вспоминается четвёртый год, когда он впервые увидел его. Тогда школы впервые решили попробовать программу обмена учениками, которую предложил отдел международного магического сотрудничества, и несколько учеников из Хогвартса отправились по разным странам, в то время как ученики других школ начали учиться один семестр у них, налаживая отношения и преодолевая языковой барьер. Ифань перевёлся из Китая, поэтому освоиться ему было легче, чем, например, людям из Европы, и Чунмён глубоко упал. Ифань был высоким и красивым, с глубоким голосом и тёмной аурой, и Чунмёна тянуло к нему. Тогда-то Чунмён и понял, что привлекают его отнюдь не девушки. Месяц Чунмён не решался с ним заговорить, пока однажды Ифань сам, жутко смущённый, не подошёл к нему на квиддиче, на который Чунмён пришел поддержать Чанёля, и не надел на него свой шарф со словами 'заметил, что ты замёрз'. Чунмён спрятал красные щёки, радуясь, что из-за холода не видно его смущения, и осторожно поблагодарил. Два оставшихся месяца пролетели незаметно, и Ифань должен был вернуться обратно. Чунмён этим быстро переболел, решив, что первая любовь не обязательно должна быть счастливой, и смог забыть, но Ифань всегда напоминал о себе весточкой, шевеля в груди остатки былой нежности, которые Чунмён глушил, сжигая на пару с Чанёлем письма в камине. И сейчас, спустя два года, Ифань всё равно действует на него также. Вот только теперь они выросли, и Ифань стал более крепким и широким в плечах, и взгляд у него тягуче-тёмный исподлобья, разжигающий что-то новое. Первая любовь не проходит бесследно, но Чунмён хотел оставить её позади. — Не надо, Фань, — что-то в его голосе напрягает Ифаня, и он поднимает взгляд, готовый отступить, но кто-то вдруг хватает его за шиворот и отталкивает от Чунмёна, впечатывая в противоположную стену. — Тебе сказали не надо, значит, не надо, — знакомый хриплый голос звучит неожиданно жутко. — Чанёль, не трогай его, — Чунмён сжимает плечо друга, улыбаясь на раздраженный взгляд, которым отвечает Чанёль. — Почему ты защищаешь его? — Руки свои убрал, мальчик, — Ифань пихает его в грудь и высокомерно поправляет пиджак. Чанёль мгновенно вспыхивает, и Чунмёну приходится встать между ними, чтобы они не накинулись друг на друга, и сам начинает злиться, когда они начинают войну взглядами, а он слишком низкий, чтобы это пресечь. — Так, рыцари, — повышает голос он. — Вы ходите по коридору в неположенное время, и я могу отнять у вас баллы, поэтому успокаиваемся и расходимся по комнатам. Ифань, кидая Чанёлю ухмылку, наклоняется и оставляет быстрый поцелуй на шее Чунмёна, и тот вздрагивает. Тело до сих пор реагирует на близость Ифаня положительно. — Спокойной ночи, — прощается он и вальяжной походкой скрывается за углом. Чунмён, делая как можно более строгий взгляд, поворачивается к Чанёлю. — Хён, — виновато басит он, и Чунмён сводит брови к переносице. — Ты чего устроил? — Хён, он… Вы?.. — Нет, — жёстко отрезает Чунмён и удивлённо смотрит на облегчённо выдыхающего Чанёля. — Что? — Я это, — даже в темноте видно, как алеют уши Чанёля. Он наклоняется и целует его в щеку. — Вот. Чунмён ошарашенно смотрит на убегающего вслед за Ифанем Чанёля и почему-то глупо улыбается, прижимая ладонь к щеке. • На каждое появление Ифаня Чанёль реагирует одинаково, и Чунмён ежесекундно оказывается на чужих коленях, смущённо ёрзая и бурча 'ну я же тяжёлый, ну, Чанёль-а'. Он не заметил, как Чанёль вырос и как из восхищающегося своим хёном ребёнка стал взрослым и привлекательным парнем, который говорит всякие смущающие глупости и оставляет яркие засосы по всему телу. Единственное, что не меняется это… — Хён, профессор Джинки надо мной издевается. Почитай, а? Только теперь Чунмён сидит меж разведённых ног, чувствуя горячие ладони под рубашкой и хриплый смех на ухо, когда он запинается, отвлекаясь на тело позади него. Иногда Чанёль большой щенок, жаждущий внимания, но стоит только упомянуть чужое имя, а в особенности Ифаня, с которым Чунмёну удалось остаться друзьями, он становится резким хищником, готовым броситься на любого, кто окажется в радиусе двух метров. Чанёль ревнивый, вдруг осознаёт Чунмён, хотя друзья не раз ему об этом говорили, но раньше он не замечал, как его время пытались монополизировать. — Чанёль, я твой, — говорит Чунмён, и Чанёль улыбается привычно во все зубы. Теперь они у него ровные, но Чунмён реагирует на них так же, как и всегда, — ответной улыбкой. — Ты мой, — довольно заключает он, и Чунмён утопает в его объятиях, прижимаясь к чужой мантии. И вдруг вспоминает. — Ты мне тот пиджак так и не вернул. Чанёль почему-то вдруг густо краснеет.