ice flowers

Консьерж (швейцар?), Чунмён не знает, как назвать человека, что открывает ему дверь, галантно кланяясь, и кивает в ответ, стараясь не закатить глаза от показушности. Не то чтобы его фирма страдала от недостатка денег, нет, вечер в одном из дорогих ресторанов с этим швейцаром-консьержем как раз-таки говорит о другом, но Чунмёна раздражает эта показушность и пустая трата бюджета. Он не знает, зачем пришёл сюда. Ступая на первую ступеньку, ведущую в главный зал, он прислушивается к голосу певца. Звучит до жути знакомо, и он хмурится, пытаясь понять, где же слышал его раньше, но не успевает обернуться к сцене, как объятиями его сбивают с ног. — Хён, ты всё-таки пришёл! — счастливый бас Чанёля пробивается даже сквозь громкую музыку. Бэкхён позади него жмёт плечами, но улыбается, и Чунмён улыбается в ответ. — Да, — он прочищает горло, намекая, что объятия затянулись, и Чанёль отпускает его, не забыв при этом потрепать его по голове. Чунмён дуется, поправляя свою укладку, но никак не комментирует – спорить не хочется, а вот выпить – очень. — Минсок уже там, — со смешком говорит Бэкхён, подбородком кивая в сторону стола с выпивкой. — Почему я даже не удивлён? Чунмён пробирается сквозь толпу наряженных людей и снова прислушивается к песне. Она уже почти заканчивается, и ему приходится остановиться и привстать на носочки, чтобы взглянуть на сцену. Сердце замирает. Среди огней и блестящей мишуры, стоит Чондэ. Его глаза прикрыты – ресницы наверняка отбрасывают тень на его щёки, не то чтобы Чунмён знал, что у него длинные ресницы, это случайность, - и он чувственно тянет последнюю ноту. Мурашки бегут по спине, и Чунмён облизывает внезапно пересохшие губы. Все с жаром хлопают, и Чунмён поддерживает ликование толпы. Чондэ, правда, прекрасен. В этой белой рубашке и волшебным голосом. Чунмён чувствует себя школьницей фанаткой айдола, когда подпрыгивает от нетерпения, ожидая, когда Чондэ после смущённого поклона и яркой улыбки спустится со сцены. До стола с выпивкой он так и не добирается. — Вау, я не знал, что ты умеешь петь так, — Чунмён выделяет последнее слово, потому что он не раз слышал, как напевает Чондэ, но он действительно никогда не выступал т а к. — Спасибо, — у Чондэ лихорадочный румянец на щеках и счастливый блеск в глазах. Он выглядит искренне благодарным, и Чунмён шумно (слава богу, только для него) сглатывает. Чондэ всегда такой – заставляет почувствовать себя особенным только одним взглядом, и он добрый и отзывчивый, и он… Чунмён затыкает голос, подозрительно похожий на голос Бэкхёна, который говорит – так безнадёжно влюблён. Чондэ внимательно смотрит на него, и Чунмён понимает, что тот ждёт ответа. Вот чёрт. — Ах, хён, ты как всегда витаешь в облаках. Я спросил, не хочешь ли ты выпить? Чунмён кивает, и они пробираются до стола уже вместе. Минсок до сих пор там в рождественской шапке эльфа и бокалом в руках, другая его ладонь лежит на пояснице Чонина, и тот низко наклоняется, чтобы Минсок что-то сказал ему на ухо. Чонин внимательно выслушивает и краснеет. — Ладно, Минсок, тебе не обязательно развращать нашего секретаря, — Чунмён забирает бокал Минсока и делает глоток. Морщится. — Ну и гадость. Что это? — Это глинтвейн, Чунмённи, — снисходительно вздыхает Минсок, но от Чонина не отходит, только начинает выводить непонятные узоры на его пояснице, заставляя того покраснеть ещё гуще. — Я тебе не Чунмённи, — огрызается Чунмён. Изучающий взгляд Чондэ заставляет его чувствовать себя неловко. — Я не ручной зверёк. — Мхм, – Минсок закатывает глаза и возвращает внимание Чонину. Кусает его шею. Чондэ пронзительно взвизгивает от отвращения. — Найдите себе комнату, пожалуйста! Серьёзно, это только начало вечера. Какого чёрта, хён? — Всегда на шаг впереди, — Минсок хихикает. Чондэ кривится и поворачивается к Чунмёну, закрывая собой картину этих двух голубков. Чунмён смотрит на него с благодарностью и наливает им по стакану глинтвейна. — Я не знаю, как Минсок пьёт эту жуть, но теперь мне определённо нужно расслабиться. Чондэ улыбается. — Мне тоже. Они делают мелкие глотки в тишине, и Чунмён надеется, что внимательные взгляды Чондэ не выдумка его периферийного зрения. Чанёль с Кёнсу выступают на сцене, и Чунмён прикрывает глаза, вслушиваясь в аккуратную игру гитары, когда его талии касаются горячие ладони, а чужое дыхание опаляет шею. — Мы оба ужасны в танцах, но… — Чондэ замолкает, в ожидании поднимая брови. — Да, — Чунмён позволят утащить себя в толпу танцующих, но перед этим залпом выпивает алкоголь, чувствуя, как уже нагреваются щёки. Чондэ задумчиво останавливается. — Мне положить руки на твою талию? — спрашивает он, и это звучит так неловко и смешно, что расслабленный от глинтвейна Чунмён хихикает, закидывает руки Чондэ за шею. — Я побуду твоей принцессой только до полуночи, — предупреждает он со всей серьёзностью, стараясь, чтобы глупая улыбка снова не появилась на его лице. Чондэ смеётся – и его смех, как и пение, звучат так красиво, и Чунмён так… Так влюблён. Он прячет лицо, прижимаясь щекой к Чондэ своей щекой – радуясь, что они практически одного роста. Одна песня сменяется другой. Люстры в зале погасают, оставляя место рождественским свечам и гирляндам. Они не столько танцуют, сколько плавно покачиваются, равномерное дыхание успокаивает. Сердце Чунмёна заходится в бешенном ритме. Ему так тепло и хорошо в объятиях Чондэ, и тот ласково посмеивается на ухо, угадывая его сонное настроение. Чунмён не знает, сколько проходит времени, прежде чем Чондэ тихо скажет. — Хён. Позволишь поцеловать себя в полночь? — Чунмён вздрагивает, он готов задохнуться от нахлынувших эмоций, и Чондэ неправильно читает его реакцию, говорит испуганно быстро. — Если ты не хочешь, если я переступил черту или… — Всё в порядке, Чондэ-я, — перебивает его Чунмён и отодвигается так, чтобы они были лицом к лицу, смотрит на беспокойно поджатые губы, мягко улыбается. Чондэ медленно расслабляется, вздыхает облегчённо. — Хорошо, — он наклоняется, касаясь своим носом его. — Отсчитывай. — Что?.. — прежде чем Чунмён успевает закончить вопрос, он слышит бой курантов и судорожно облизывает губы. Чондэ не сводит с них взгляда. Чунмён шепчет. — Двенадцать. Чондэ целует его аккуратно, пробуя терпкий алкоголь на кончике языка, и Чунмён тихо стонет. — Вау, — потрясённо выдыхает Чондэ, едва они отодвигаются друг от друга, скользит пальцем по опухшим губам, смотрит в глаза со своей нежностью, присущей ему, и Чунмён снова чувствует себя особенным, вот только теперь заслуженно. — С новым годом, хён. — С новым годом, Чондэ, — говорит Чунмён, прежде чем снова втянуть его в поцелуй, но теперь более развязный.