ice flowers

Время пришло - смело думает Бэкхён, приседая на одно колено, пока Чунмён разоряется о новом преподавателе, который заставляет читать кипу литературы, когда вокруг экзамены. Руки дрожат. Ладонь сжимает бархатную коробку, и губы двигаются в такт заветным словам. Чунмён замирает, как был - покрасневший от возмущения, в растянутой домашней майке и босыми ступнями, хлопающими по полу в такт беспокойному монологу. — Ой. Чунмён недоверчиво смотрит на колечко - от пластмассовой бутылки пепси. Как в тот далёкий рождественский вечер, когда они остались наедине с коробкой пиццы и вредной газировкой, смешанной с виски. Пьяный Чунмён кружился вокруг ёлки, придерживая на безымянном подобное кольцо, мечтательно вздыхая - он тогда встречался с очередным парнем. У него было много ухажёров - только представленный омега пах сладко-сладко, а потом случился Бэкхён. И так защитный с самого детства, оказался альфой и рычал на каждого, приближающегося к Чунмёну. Пройти проверку лучшего друга казалось практически невозможным никому. Никому, кроме самого Бэкхёна, который эти каверзные вопросы и придумал. — Свадьбу хочу, — тоскливо выдохнул Чунмён, глядя на полоску на своём пальце. Покрутился снова под медленную тягучую музыку из колонок и остановился перед Бэкхёном, кто глаз отвести не мог от такого омеги. — Разве я не заслуживаю, м? — Заслуживаешь, — у Бэкхёна голос хрипел - от алкоголя, конечно же, от него, а не от вида соблазнительных полных бёдер. — Весь мир заслуживаешь. Чунмён засмеялся и ударил его по плечу игриво. — Скажешь тоже, — он не скрывал довольства, алея ушами. Бэкхён нервничает. Сглатывает гулко. Чунмён молчит неприлично долго - и тишина, наступившая впервые за последний час, давит. Бэкхён хочет поторопить, потому что... Потому что страшно до жути. Они знакомы пятнадцать лет, из которых встречаются всего три, но Бэкхён готов. Наверное, с самой первой их встречи готов. Просыпаться по утрам первым и будить соню поцелуями, спускаясь от лица до напряжённого живота и ниже, чтобы Чунмён, смущённый, отталкивал и 'ну не с утра же', а потом отдавался лениво, постанывая в такт медленным толчкам, сжимая в себе. — Чунмён-а, я тебя люблю, — предупреждающе напоминает Бэкхён, вымученно улыбаясь. Стоять на одном колене немного больно, мягкий ковёр, на котором любил засыпать пьяный Чунмён, не помогает. Чунмён вздрагивает и тянется к коробочке. Держит её в ладони благовейно. — Я... — Бэкхён замирает, ожидая ответ, и Чунмён выдыхает со всхлипом. — Я расплакаться хочу. Чёртовы гормоны. Чунмён сбегает в ванную комнату, а Бэкхён так и остаётся сидеть на полу, ошарашенный неожиданным всплеском. Выжидает тактично несколько минут и идёт следом. Стучит в запертую дверь, где вода во всю льётся. — Чунмён-а, ты ничего не хочешь мне сказать? — Не хочу. Бэкхён смеётся, качая головой. — Я тебе, вроде как, предложение сделал. — Мм, я согласен, а теперь уйди, пожалуйста. Бэкхён прислоняется к двери, касаясь холодной поверхности пальцами, прикрывает глаза. Чёрт. Запах Чунмёна здесь совсем ощутимый и с новыми нотками - беспокойства и... чего-то ещё. Как он не замечал? Голова кружится от ярких эмоций. — Чунмён-а, какой срок? Кран резко выключается и повисает тишина. Снова. Но теперь она спокойная, с лёгким ожиданием. Бэкхён слушает собственное сердцебиение и представляет, как спустя время будет прижиматься щекой к округлому животику и слушать двойное стаккато. Дверь слегка приоктрывется, и бледный заплаканный Чунмён высовывает вихрастую макушку. — Четыре недели, — тихо выдыхает он и вскрикивает от сильных объятий и горячих губ на шее. — Вовремя я, да? — Бэкхён прячет чужие ладони в своих, нежно гладит полоску на безымянном пальце. Слёзы бегут по щекам, и он вытирает их рукавом, смеётся. — У меня, кажется, того... Тоже гормоны. — Не издевайся, — возмущается Чунмён и легко бьёт его по груди.