Деликатная проблема.

Я не могла заснуть. Казалось бы, насыщенный, морально тяжёлый день — почему бы не спать? К тому же, все условия располагали. По окну мерно стучал дождь, комната была окутана какой-то тёплой дремотой, я уже по привычке разнежилась в объятиях Димы (или Вити? Как правильнее-то?), но сна всё не было. Мысли крутились в голове бесконечной вереницей, миллион раз переосмысливалось всё услышанное за сегодня. И особой информацией, можно даже сказать набатом в голове, у меня звучала последняя фраза брюнета. «Разрушить мою жизнь второй раз я уже никому не позволю». И это означало только одно: он отождествлял нашу историю со своим прежним опытом. С Лялей, которую, как я поняла, он любил до безумия и лишь недавно с трудом окончательно отпустил. Но если так… Если он проводит параллели и обещает второй раз никому не позволить разрушить нашу жизнь… Значит, ко мне он относится с такой же невероятной любовью? И это было самым страшным. Мне не хотелось, чтобы меня любили настолько сильно. Чтобы ОН меня так любил. Потому что я не была уверена в том, что смогу в полной мере ответить взаимностью. Да, сейчас мои чувства к нему самые светлые и тёплые. И я абсолютно честно могу сказать, что люблю его. Но в той ли мере, в какой он проявляет чувства ко мне? Я однажды смогла изменить человеку, который, на секундочку, был мне мужем. И я постараюсь, чтобы это никогда не повторилось. Но боже, я просто не переживу, если мои чувства к Диме угаснут, а его ко мне — нет. Я не хочу чтобы он снова страдал из-за любви, из-за меня.

***

Ночные размышления, конечно же, дали свои плоды и, когда я распахнула глаза, яркие лучи солнца тут же перекрыли мне весь обзор. Что ж, забавно: ночью шёл дождь, а сейчас светит солнце. Можно мне и в жизни такие перемены? Я снова закрыла глаза и потянулась, перевернувшись на другой бок. И что удивило меня — так это то, что Билан по-прежнему крепко спал, широко улыбаясь сквозь сон. Интересно, что ему снится? Осторожно выбравшись из-под одеяла, я накинула лёгенький халатик поверх пижамы и отправилась на кухню. И впрямь, ночная меланхолия отступила и мозг заполнило какое-то невероятное желание жить. Здесь и сейчас. И именно с этим мужчиной. Хотелось чувствовать себя нужной, вот так вот просыпаться раньше и готовить ему завтраки по утрам, засыпать вместе, говорить обо всём на свете, в том числе и о самом откровенном. Да, хотелось самой обыкновенной банальной романтики, которой последнее время очень сильно не хватало. С таким настроем я открыла холодильник, критически оценивая его содержимое. Ага, творог. Пожалуй-ка, сделаю я сырники, выложу их красиво на тарелку, украшу ягодами и фруктами, чтобы получился этакий чисто эстетический завтрак. К счастью, за то время, что мы живём вместе, я уже выучила что и где у Димы лежит. А было бы забавно, если бы нет. Ну просто представьте: прихожу я на кухню, такая воодушевлённая вся идеей приготовить завтрак… и в итоге стою посреди кухни, не зная где даже найти муку. И даже Нина Дмитриевна уже не казалась такой ужасной. В конце-то концов, она тоже человек, а к любому человеку можно найти подход. Не сразу, конечно, методом проб и ошибок, но тем не менее, найти. От такого чудесного настроя готовые сырники, казалось, сами перепрыгивали в тарелку, а в голове звучала какая-то ненавязчивая музыка, но та-ак… что я даже не расслышала шагов сзади. Или это хозяин дома всегда тут так бесшумно ходит? Кто ж его знает-то.  — Утро доброе, — сонно прошептал он, обдавая мою шею тёплым дыханием, — чего химичишь?  — Привет, — ухитрилась повернуться в его руках я, — завтрак.  — Да-а? — заинтересованно протянул он, — и чего же ты тут творишь?  — Сырники.  — Всё бы ничего, Поль, — как-то виновато начал он, — только я творог ни в каком виде не люблю…  — Полюбишь, — отрезала я, возвращаясь к своему занятию. — Нельзя быть уверенным ни в чём. Ты же даже не пробовал сырники по моему рецепту. Вдруг, тебе понравится ещё. А нет — тогда придумаем что-нибудь другое. Конечно, как бы я ни старалась это скрыть, сей факт меня сильно расстроил. Ведь любимому мужчине всегда хочется угодить, а тут такой вот неприятненький сюрприз от жизни. Но, всё-таки, надежда на лучшее у меня оставалась и эта речь была даже больше предназначены для меня самой, чтобы не расстраиваться, нежели чем для Димы.  — Мне даже интересно, что за чудо-сырники ты там собираешься приготовить, — хмыкнул мужчина, присаживаясь за стол, но не сводя с меня взгляд.  — Не смотри на меня, мне так некомфортно, — смущённо пожала плечами я, — я не могу что-то делать под таким пристальным взором.  — Привыкай, — беспечно отозвался он, — на тебя не кто-то там смотрит, а я. И это совершенно нормально, что мне хочется смотреть на свою любимую девушку. Сердце ухнуло куда-то в пятки, да и вообще, хотелось раствориться в воздухе. Его комплименты я так и не научилась принимать.  — Ну же, Поля, где все твои колкие фразочки, или, что ты там ещё можешь? — насмешливо спросил он, вновь встав со стула и подойдя ко мне почти вплотную. Удивительный человек. Передо мной вновь был тот нахальный и насмешливый Дима, к которому я почти привыкла. И казалось, будто это не он рассказывал мне вчера о своей самой главной любовной неудаче. Да как ему просто удаётся это?  — Ну же, не молчи, — жадно выдохнул он куда-то в область моего уха и, вытянув руки по обе стороны от меня, взял немного творога, слепив из него аккуратненький сырник.  — Но… как? — только и смогла спросить я, глядя на этот идеальный овал в компании моих не особо аккуратных лепёшечек.  — Просто магия, — рассмеялся он, снова пристально глядя на меня, от чего я машинально убрала волосы с лица, оставив на щеке небольшую полоску муки.  — Ты такая забавная сейчас, — хихикнул он, — такая милая и вся в муке, прямо хочется съесть как пирожочек. Полюшка-Плюшка.  — Какая плюшка, что ты несёшь, Билан? — рассмеялась я.  — Обычная такая. Сдобная, с сахаром, — вновь создавая шедевральный по форме сырник, отозвался брюнет. — Или, может тебе сладкое не совсем по душе? — задумчиво продолжал он, взявшись за новый сырник.  — Даже боюсь представить, что ты там ещё можешь придумать, — фыркнула я, переведя взгляд на пустое блюдо, в котором ещё недавно был творог для сырников, — кажется, нам с тобой этими сырниками объесться можно, — оценила масштаб ситуации я. — А ты где их так лепить-то научится, раз терпеть творог не можешь?  — В детстве увлекался лепкой из пластилина и знаешь, у меня неплохо выходило. А тут такой же принцип. Нет, этот мужчина поражает меня всё больше и больше. Интересно, многого ли о нём я ещё не знаю?  — Пелагея, не зависай, обнови систему, — рассмеялся он. Видимо, замешательство отразилось на моём лице. — Давай, отойди отсюда, я сделаю нам с тобой чай. Вот ещё его удивительная черта: вычитав где-то, что беременным нельзя кофе, он не только стал запрещать этот напиток мне, но и сам отказался от него. Да, конечно, я понимаю, что все люди разные и это абсолютно нормально. Но тем не менее у всех, кого я встречала, были какие-то общие черты, стремления, мотивы… У всех, кроме того, что сейчас маячил перед моими глазами. Он был для меня загадкой без ответа. Огромной и запутанной книгой, в которой с каждым событием всё интереснее и интереснее.  — Опять зависла. Боже, Поль, да что ты как старый компьютер, не выспалась что ли? — спросил он, поставив на стол две чашки чая и тарелку с сырниками.  — Ой, — опомнилась я, — я же хотела это всё красиво подать как-нибудь: с ягодами, со сгущёнкой… Да и вообще, я хотела устроить что-то мини-сюрприза: чтобы Дима вышел из спальни, а тут уже стол накрыт, а получилось…  — Ну что ж тебе не спалось-то, а? — не выдержав, спросила вслух я.  — Я не могу спать без тебя, — глядя на меня абсолютно влюблёнными глазами на одном дыхании выдал он. И говоря об влюблённом взгляде я ни капли не преувеличиваю. ТАК он смотрел на меня впервые. Ни разу, даже в моменты нашей близости не было таких откровенных взглядов. Ваши смайлики с сердечками в глазах и рядом не стояли с тем, как на меня смотрел этот мужчина. Кажется, он наконец дал волю тем чувствам, что старательно сдерживал едва ли не с первой нашей встречи. Любовь во взгляде обволакивала меня и была настолько концентрированной, что казалась осязаемой. Вязкой, тягучей и невероятно тёплой. И мне было до ужаса страшно: вдруг однажды я не смогу ответить тем же.  — Ну что ж, попробуем, что за чудо-сырники ты тут нахимичила, что я даже должен полюбить творог, попробовав их, — сверкая какими-то хитринками в глазах, сказал он, взяв один из моих «шедевров кулинарии». А я далеко не была уверена в том, что ему понравится. Наоборот. Ведь вкусы — это весьма субъективная штука и не нужно быть психологом, чтобы это знать. Просто факт.  — Ну как? — с плохо скрываемой надеждой на лучшее спросила я.  — Неплохо, — отозвался он. — В любом случае, гораздо лучше всего творожного, что в этой жизни мне доводилось пробовать, Плюшка.  — Ну не надо меня так называ-ать, — страдальчески протянула я, всё-таки радуясь его такому ответу.  — А мне нравится. Полюшка-Плюшка, Плюшка-ватрушка…  — Дима-а, тебе тридцать пять, а не десять лет! — возмутилась я, едва сдерживая смешинки.  — В душе я молод, — широко улыбнулся он, посмотрев на меня, затем сначала поднял одну бровь, вторую, обе и громко рассмеялся. И здесь моё и без того не особо классное самообладание вообще испарилось и я, совершенно забыв, что я вроде как на плюшку-ватрушку обиделась, подхватила его смех. Вот же фантазию нужно иметь, чтобы из Пелагеи сделать плюшку-ватрушку. Эх, такой креатив пропадает! Да его бы даже к нам, в архитекторы, мы бы такое культурное наследие оставили!  — О чём задумалась? — тихо спросил он, слегка улыбаясь.  — О том, что ты был бы очень классным архитектором, с твоей-то фантазией.  — Ага, создал бы свой стиль «Билановское плюшкоко».  — Чего-о?  — Ну, Билановское — это моё, а «плюшкоко» в честь одной плюшки-ватрушки.  — Плюшкоко курицей какой-то отдаёт, — недовольно пробурчала я, хотя то, что он хотел бы хоть как-то, пусть и в шутку отобразить меня в архитектурном стиле, очень мне льстило.  — Рококо это почему-то существовать не мешает. Хотя, мне больше нравится ампир. Был же, например, Сталинский ампир — здания МГУ и МИДа, а у нас ампир был бы Билано-Пелагеевский. И снова то, что он хотел бы отобразить нас в истории архитектуры вместе, невероятно грело душу.  — Слушай, ты откуда столько стилей-то знаешь? — допив свой чай, поинтересовалась я. — Неужели медиков этому учат?  — Это элементарная история, дорогая, подмигнул он мне, — я и не такое знаю, поверь.  — Не сомневаюсь в твоих способностях — встав, чтобы убрать посуду со стола, отозвалась я.  — Поль, — снова позвал он, — а хочешь знать, почему ты именно плюшка-ватрушка?  — Ну хочу, — повернулась к нему лицом я, да так, что чуть ли не уткнулась носом куда-то в область его шеи — настолько близко он подошёл.  — Потому что тебя очень хочется съесть, — прошептал он, резко целуя меня и мягко направляя куда-то к выходу из кухни. И вся грязная посуда мгновенно ушла на второй план.