***
— Поля, Полюшка, Плюшка моя, встава-ай, — первое, что услышала я при пробуждении. Но открывать глаза не спешила. — Поля, проснись же. Я понимаю, что ослабленному организму нужен отдых, но не круглосуточный же, да? Я уже нам с тобой завтрак приготовил, он вот-вот остынет сейчас. Я нехотя приоткрыла глаз. Яркий солнечный свет сразу же разрезал пространство вокруг меня, от чего снова закрыла глаза и легла поудобнее. — Ну По-оля-я, — пропел мужчина, растягивая обе гласные, — можешь позавтракать и снова спать, ибо я понимаю, как важно для тебя сейчас высыпаться. Но и хорошее питание тебе лишним не будет. — А сколько время? — хриплым ото сна голосом спросила я. — Полдвенадцатого, дорогуша. И наверное только это заставило меня распахнуть глаза. Полдвенадцатого это, знаете ли, серьёзно. И лучше бы я продолжала лежать себе ровненько под одеялом, потому что смотреть на мир широко раскрытыми глазами сегодня было титанически тяжело и практически невозможно. Веки казались невероятно тяжёлыми, будто бы весили по двадцать килограммов, не меньше, а в сами глаза будто бы щедро насыпали песка. Прибавьте к этому всему ещё и тот самый солнечный свет, что при пробуждении неприятно кольнул глаза и получите и вовсе невероятную пытку. Кроме того, по-страшному болела голова: того и гляди расколется на две половинки. Вот так вот «здорово» плакать по ночам, не задумываясь, чем это обернётся в дальнейшем. — Доброе утро, — поприветствовал меня Дима, сидящий на краешке кровати. — Я уж думал, что ты не встанешь, да к тому же и наш приём пищи по всей кровати размажешь, — он указал на столик для завтрака у меня в ногах, а потом в мгновение ока вдруг посерьёзнел. — Что тебе сегодня снилось? — Ничего, — честно ответила я, мечтая только лишь избавиться от дискомфорта в области глаз. — Так, Дим, извини, мне нужно отлучиться на пару минут, а потом я вернусь к тебе и твоему завтраку. Глаза очень хотелось закрыть и больше не открывать, именно поэтому, а не по элементарным человеческим потребностям (хотя, кого я обманываю, и по ним тоже), я шла в ванную. Всяческие сайты в интернете с советами по уходу за собой советуют сразу же после истерик промывать глаза от слёз прохладной водой, чтобы утром не было отёка. Но скажите-ка мне, когда сидишь в соплях и слезах, разве задумываешься вообще, что когда-то там опухнут глаза? Так что, бред какой-то пишут. Отражение в зеркале над умывальником вполне предсказуемо оставляло желать лучшего. Глаза превратились в две щёлочки, под ними — непонятные мешки, цвет лица — что-то среднее между кристальной белизной и серостью асфальта. Я решительно открыла воду. Бр-р, ледяная. Но тем лучше. Аккуратно умыв лицо, я поняла, что стало немного лучше. Ну, хотя бы свежее. А впрочем, зачем мне эта свежесть? Зачем мне жить вообще? Снова захотелось плакать, но нет, я не буду, иначе совсем глаз не открою. Я собралась уже было выйти из ванной, как вдруг моё внимание привлекла Димина бритва. У него жёсткая и неподатливая щетина и раз удаётся её сбривать, значит, лезвия острые. Что если просто взять и одним движением лишить себя всех проблем? Рука сама потянулась к станку. Какая-то запоздалая мысль о Диме мелькнула в голове. А что Дима? Наконец избавится ото всех обязательств и найдёт себе нормальную девушку, которая обязательно подарит ему малыша, при чём не одного. Коснувшись лезвием тонкой кожи запястья, я с каким-то мрачным удовольствием проследила за выступившей на нежной коже первой и пока единственной капелькой крови, соскользнувшей вниз и шлёпнувшейся на холодный кафель. Мама! Одно слово, будто щелчок в голове, включивший здравый смысл. Она не найдёт новую дочь. Она вообще ещё ничего не знает о произошедшем. Она точно не переживёт моей смерти. Вдруг дверь в ванную резко распахнулась. — Поля, ты с ума сошла? — услышала я разъярённый голос Димы. Он властно забрал у меня из рук лезвие, внимательно рассматривая едва заметный порез. — Слава богу, слабенький. Но обработать на всякий случай будет нужно. Скажи вот, чем ты думала, а? — Не знаю, — испуганно пролепетала я, едва сдерживая слёзы. Таким суровым Диму я не видела никогда. — Скажи мне, ты в край уже ебанулась, а, — повысил голос он и я уже не смогла сдержать слёз, — скажи мне пожалуйста, что было бы, если я не пошёл за тобой? Что ты хотела этим показать? Что тебе плохо? А представь, каково было бы твоим близким людям, если бы у тебя всё вышло? Каково бы было мне, Поль? — Я думала… я хотела… — лепетала я сквозь слёзы, — мне показалось, что от меня в этом мире нет никакой пользы… я всем приношу только несчастья, как чёрная кошка, перебежавшая дорогу. — Чепухи не неси, дорогуша, — уже мягче сказал он. — Я даже знаю, что ты там дальше хотела сказать, — он слабо улыбнулся, — «бла-бла, а ты бы нашёл себе девушку, которая родила бы тебе ребёнка, бла-бла-бла». Только знаешь что? Ни-ху-я. Никакая мне девушка не нужна, хоть десятерых людей она родит, пока чувства к тебе живы. Я разрыдалась ещё сильнее. Теперь злость на саму себя стала ещё сильнее. — Но я уже сама передумала, — пробормотала я. Очередная слезинка скатилась по щеке и очень неудачно попала на ранку на запястье. Защипало. — Ах да, пойдём твой неудавшийся суицид обрабатывать, — совсем уже тепло улыбнулся мужчина. — Сейчас немножко пощиплет, конечно, но ничего, может, в следующий раз будешь умнее. Настороженно я наблюдала, как он достаёт аптечку, смачивает ватный диск наверняка спиртосодержащей жидкостью. — Давай сюда свою руку. — А сердце тебе не надо? — попыталась пошутить я. — Надо, но не в буквальном смысле. Наблюдать за его сосредоточенным лицом было отдельным видом удовольствия. Казалось даже, это забирает половину неприятных ощущений. Тихонько всхлипывая, я пыталась запомнить его таким: чрезвычайно серьёзным и внимательным. — Ну вот и всё. Сейчас ещё заживляющей мазью намажем и всё, — он поднял на меня взгляд. — Ну хорош реветь-то, а? Сколько ж в тебе слёз? Ночью плакала, сейчас плачешь. — Я не могу по-другому, — прошептала я. — А надо, — коротко ответил он, достав какую-то мазь. — Дим, знаешь, о чём я подумала там, в ванной? Что меня остановило, вернее? — Звук открывающейся двери? — хмыкнул он, бережно нанося ту самую мазь на порез. И от этих лёгких прикосновений в животе зарождался особый род бабочек, которые так часто взмахивали своими крылышками, что казалось, унесут меня сейчас к потолку. — Неправда, — обиженно выпятила нижнюю губу я. Для полноты картины бы ещё сложить руки на груди, но одна из рук ещё по-прежнему во власти Билана. — Я вспомнила о маме. Дим, мне надо с ней поговорить. Лично. — Сначала тебе позавтракать надо, а то уже становишься похожа на скелет, а потом уже посмотрим, — зачем-то ещё забинтовав моё запястье, сказал мужчина. — Да не смотри ты так, это до вечера, пока порез не затянулся. Он же у тебя слабенький. А вот у нас беда посерьёзнее. Завтрак, который я так старательно нам готовил, безнадёжно остыл.***
Успокоиться мне-таки удалось. И удалось даже позавтракать, хотя аппетита особо-то не было. Но, хотя бы, сегодня Дима не смотрел на меня так, как смотрят родители на ребёнка, наотрез отказывающегося есть кашу на завтрак. После завтрака меня ждали повторные водные процедуры под чётким надзором его величества Билана, ведь, с его слов: «мало ли, что мне в голову взбредёт». Ну и напоследок я нанесла на свою многострадальную кожу вокруг глаз крем от отёков и тёмных кругов, надеясь, что хоть это мне хоть как-то поможет. — А крема от дурных мыслей у тебя нет? — спросил вошедший в комнату Дима, — тебе бы надо всю голову им намазать. — Такой крем должен быть у тебя, ты же психолог, — фыркнула я. — Да, я психолог, — задумчиво согласился он. — Слушай, Поль, тут сейчас Лена звонила, говорит, без меня на работе никак. Я буквально на час отлучусь. Как раз могу завезти тебя к маме. — Ты что, мама же в другую сторону, не по пути, — возразила я, не горя желанием ехать с ним. Мне было просто необходимо переварить утренние происшествия в одиночестве, или поделиться ими с мамой или подругами, но точно не в его присутствии. — Давай я уж как-нибудь своим ходом. — Даже не думай. За руль я тебе сесть в таком состоянии не дам. Мало ли ещё чего, по пути тебе как в голову чего-нибудь взбредёт и ты влетишь с разгона в ближайший столб. — Дим, существуют такси, — устало выдохнула я. — Ты можешь даже вызвать машину со своего телефона, чтобы у тебя высветились и номера, и имя водителя, и вообще, можно было бы отслеживать моё местонахождение. — Ладно, — подозрительно быстро согласился он. — Воля твоя.***
Небо было каким-то немного пасмурным. Утреннее солнце спряталось за тучу, будто бы было солидарно с моим мрачным настроением. Угрюмо буркнув таксисту «спасибо» и даже не стараясь быть дружелюбной, я вышла из автомобиля, подняв голову к окнам маминой квартиры. Цветы на подоконнике, ночные шторы убраны по бокам, что ж, всё указывает на то, что мой самый родной человек дома. Когда-то я бежала сюда поделиться радостью, когда-то сгорала от стыда, придумывая на пути как лучше преподнести информацию… Когда-то, но не сейчас. Сейчас внутри меня только звенящая пустота. Монотонным движением (ведь я делала это уже миллионы раз), я нажала на кнопку звонка, прислушиваясь к шарканью тапок по полу по ту сторону двери. Вполне предсказуемо, дверь распахнулась, как только это шарканье затихло. — Привет, мам, — слабо улыбнулась я, проходя в квартиру и целуя родную женщину в щёку. — Привет, — как-то странно рассматривая меня, ответила мама. — Что случилось, Поль? — Что? — только и смогла произнести я, широко раскрыв рот от удивления. — У тебя вид неважный. Похудела, под глазами синяки. Когда всё хорошо, такими живыми трупами не ходят, Поль. Ты проходи, проходи, я чая заварю, а ты мне всё расскажешь. — Ну, мам, начинать нужно с того, что позвонил мне на день рождения Антон… — Это я знаю, — неожиданно ответила женщина. — И что в кафе ты с ним встречалась, и что вопрос вы решили мирно… — Откуда? — По блюдечку золотое яблочко покатала и увидела, — рассмеялась мама. — С Димой разговаривала. — В смысле? — я была ошарашена. Что ещё за подпольные связи моей мамы и моего мужчины? Нет, я, конечно, не была против, наоборот, хорошо, что два близких мне человека смогли найти общий язык и хорошо общаются. Больше всего в этой истории меня возмущало то, что это общение проходило прямо у меня под носом, а я абсолютно ничего не знала. Как будто, Билан был шпионом моей мамы. — Что ещё тебе Дима рассказывал? — Поль, не заводись, а? — тихо сказала мама, — глаза прямо молнии метают, будто я не по телефону с ним поговорила, а увела его от тебя. Как-то я вам, нет, даже не так, ТЕБЕ, Поля, позвонила, а ты трубку не взяла. Пришлось набрать Диме. Он мне и рассказал, что вы виделись с Антоном, а ещё, что ты испереживалась и переутомилась, а теперь отдыхаешь. — А он тебе не рассказал, КАК я отдыхала, нет? — дрожащим голосом спросила я. — Я не требовала подробностей, а что-то случилось? — Случилось, мам, — всхлипнула я, начав рассказывать всю свою историю с момента падения в обморок в кафе. — Мама, мне так пло-охо. — Ну тихо-тихо, — я даже не заметила, когда это женщина села рядом со мной, позволив мне уложить голову ей на грудь, а теперь успокаивающе поглаживала меня по голове. — Твой выкидыш, скорее всего, был не спонтанным, а спровоцированным твоими постоянными стрессами. Хотя об этом лучше спросить у твоего Димки, он как-никак, специалист в этом. Да и с чего ты взяла, что после одного выкидыша больше не рожают? Рожают, да ещё как. Тебе главное сейчас организм восстановить: кушать, отдыхать, дышать свежим воздухом. — Вот как будто бы в очередной раз Билана услышала, — пробурчала я. А хотя, чё удивляться: вы ж с ним созваниваетесь, общаетесь. — Поля, — вдруг рассмеялась мама, — я сейчас даже не могу понять: это ты его ко мне, или меня к нему ревнуешь? — Не знаю, мам, я запуталась, — честно и тихо призналась я, — скажи пожалуйста, как мне дальше быть? Расставаться с Димой? — На этот ответ, моя дорогая, тебе никто кроме тебя самой не ответит, — загадочно изрекла женщина. — Просто задумайся: ты хочешь расставания? Прислушайся к своим чувствам. — Люблю я его, — всхлипнула я. — Ну вот, и он тебя тоже. И зачем вам тогда мучать самих себя и друг-друга бессмысленными расставаниями? — Ой, не знаю, мам. Если честно, я так от всего устала…