Parallel lines

Если нажираться, то как в последний раз. Причём это достаточно близко к истине, и будет являться ею ближайшие два года. Мин Юнги пришла повестка, он в армию теперь уходит. Пришла твоя обязательная очередь, и спасибо скажи, что, етить его, хоть колледж успел окончить. Ты теперь рукастый парень, пригодишься начальству, тачки чинить будешь. Не беда. Переживешь. Но отпраздновать уход на широкую ногу — это обязательно. В маленькой квартирке Юнги народу набивается как в пробке на единственную кассу пятёрочки. Хосок зачем-то ещё двух своих младших притаскивает, хотя нахрена, спрашивается, оно надо? На кухоньке и без них весь пол засажен чьим-то жопами, лучше бы Хосок девушек пригласил, в конце концов, Мину секс не перепадал не меньше месяца как, и больше уже не светит пока что. Тоже мне, друг называется. Двое пиздюков на пороге сначала светят своими младыми румяными лицами, а потом — Я Чимин, а это Чонгук. Мы бренди принесли. И у того, что разговаривать умеет, а не только кланяться зашугано, губищи такие здоровенные, словно перец чили на них размазывал старательно. Ну, собственно, бренди — это заебись. Поэтому Юнги отступает и впускает следом за Хосоком двух его кабанчиков на привязи. То, что должно происходить, происходит. Юнги без жалости подъедает всё самое вкусное с тарелок, выжирает дорогую и не очень алкашку столько, сколько может. Хавать, как в последний раз, это тоже обязательно. Армия почему-то кажется чем-то сродни казни. В общем: всем весело, музыка херачит, Хосок крутит задницей (как всегда), даже Намджун сходит с ума и начинает танцевать в конвульсиях. Он обычно так не делает, потому что очень стесняется, но когда в дрова, может. Юнги уже не запоминает, который раз они пьют за хорошую службу, оставляя липкие пятна спиртного на обшарпанном линолеуме. Нажираются всё, а хосоковых мелких вообще по полной размазывает. Молчаливый дремлет на коленках Хосока, а говорящий, Пак Чимин который, куда-то уёбывает в поисках туалета. Примерно через одну с половиной бесконечность начинает происходить что-то странное. Излишества никогда не приводили людей ни к чему хорошему. Юнги они приводят в его спальню к мелкому чернявому бесу, который там отчего-то шаболдается без разрешения. Отъетый и задобренный спиртягой Юнги пробирается в комнату жирным котиком и захлопывает дверь, чтоб музло перестало по ушам ездить. Становится как-то легче. От нечего делать Мин вяло регистрирует, как Пак Чимин с кровати подскакивает, что-то там бормочет про извинения, и смотрит на него пучеглазо. Что-то тут не так… — Ты это… Что с глазами у тебя? Почему такие большие? Это вообще нормально, что они то узкие, то вот такие? — искренне интересуется, между прочим. Вот у Юнги всегда маленькие, а у этого как резиновые. — Что? — пацан делает какое-то уж очень сложное лицо, Мину не понять. — Ничего. Он вальяжно ложится мимо кровати. Больно. Пацан ойкает и с перепугу отскакивает в сторону. Ну, с кем не бывает, — думает Юнги. Тут тоже заебись. — Хён, вставай. Ты не можешь тут спать. — Я могу. Ещё могу ногу за голову закинуть, но только одну, — бормочет в пол. Щеку размазало по поверхности и говорить немного неудобно. Но, как утверждал их препод по оборудованию, неудобно штаны через голову надевать и спать на потолке, а всё остальное терпимо. Пацан хихикает у него над ухом и под руки хватает, поднимает тяжёлую тушку на кровать, а Юнги отпихивается кое-как. — Ты что, эй… Там уже пол нагрелся… — Ну… Ты… И кабан, Юнги-хён… — пыхтит младший на ухо. А потом сам же и падает спиной на кровать, придавленный тушей Юнги. — Бля, — изрекает Мин, глядя в потолок. — Где-то ты с расчетами ошибся. Он елозит по чужой груди, с трудом и проклятиями Чимина, который ему зачем-то помогает, устраивается лицом к лицу. — Ну, привет, — лыбится. Лицо парня алкогольно-красное, а губы такие большие и блестящие… Юнги даже знает, какого они цвета: розовое вино с острова Гренаш. Ему Джина дарила. Интересно, а на вкус они тоже с нотами клубники? Всё закручивается охренеть как быстро. Вот он тычет пальцем в розовую мякоть, вот парень под ним восклицает маленькое тихое «а», вот Юнги накрывает его губы своими и… Охуеть. В голове у него туман и он не может думать одновременно больше, чем об одной вещи. Рот мягкий, сладкий с немного горьким привкусом соджу, стонущий тихонько и очень ми-лень-ко. Очень во вкусе Юнги. Юнги ныряет в ситуацию, трётся о тело под ним, а Чимин, гад такой, совсем и не против. Младший опутывает руками талию, переворачивает Юнги на спину и сам ложится сверху, вклиниваясь между острыми коленками. Горячо так, жарко и душно. Воздуха не хватает, но Юнги с закрытыми глазами жадно ластится к чужому рту, упуская, как слюна течёт по щеке. Пацан жмётся всем телом, подгребает ручонками Мина к себе и трётся пахом между ног. У Юнги мозгов нет, девки нет, есть возбуждение. И Юнги ведётся, как баран. Как так оказывается, что Чимин этот облизывает его шею, футболку до горла задирает и пожирает пьяно и слюняво его соски, от старшего как-то ускользает. Ему нравится, ему хочется внимания и ласки внизу. Чимин целует и облизывает живот Мина так, словно он не мешок с костями, а сладкий и мягкий десерт с воздушным кремом. Юнги отстранённо думает, что сейчас у него будет минет. Сейчас чей-то неконкретный, но пухлогубый влажный рот опустится на его хуй и хорошенько его отсосёт. На деле всё получается менее прозаично. С Мина стаскивают спортивки и трогают за член. Уже неплохо. Он стонет от долгожданного контакта с кожей и выгибается в пояснице. Но тут на периферии зрения появляется ещё один член, и он точно не принадлежит Юнги. Ну, блять. Это странным образом просто подмечается, ну, хуй и хуй с ним. К Юнги снова примазываются всем телом, трутся о его стояк и это хорошо и правильно, а особенно — приятно. Он без разбора закидывает руки на чужие плечи, тонет в загребущих прикосновениях к ягодицам. Его зад так смачно ни одна девчонка не мяла, и ни у одной из них не было такого сухого, теплого, как песочное печенье, голоска. — Ты такой красивый, Юнги-хён, так бы тебя и съел. Милашка. С таким голосом и лицом кто тут ещё милашка? — Я серый волк, а не милашка, — говорит Мин, не совсем понимая, кому это говорит и что тут происходит. Он просто хочет делать то, что они там делали, хочет потрахаться и кончить. Чимин потрахаться ему не даёт, но зацеловывает до влажных пятен, может, и до синяков. Что становится для Юнги неожиданностью, так это быть перевёрнутым на четвереньки и подонгутым под чужое тело. Пак налегает сверху и зажимает свой скользкий текущий член меж бёдер Мина. Что Юнги не ожидает ещё больше, так это то, что ему понравится. Его соски мнут в мягоньких пальчиках, зацеловывает шею, прикусывают «ушки»… Чимин прямо так и говорит — Такие красивые ушки, хён. пока вбивается под яйцами старшего. Юнги краснеет как девственница, что-то возражает хрипло, морозится, но в целом доволен. Его так не заласкивали вообще никогда. Руки на его теле везде, они широкие и мягкие, гладят щедрыми движениями, давят на мышцы и расслабляют. Мин только зад оттопыривает и ладонями в кровать упирается, так хорошо ему делают. Можно, пожалуйста, ещё покручиваний сосков и поглаживаний бёдер? Руки опускаются на живот и мажут под пупком, растирают возбуждение по коже. Чимин пыхтит что-то на ухо и берёт оба их члена, надрачивая то быстро, то медленно. Очень вяло и отстранённо Юнги думает о том, что сейчас бы засаживал в глубокое ребристое нутро быстро и без презерватива. Но пока чувство, что засаживают только ему. Мина крепко держат за торс и всё, что ему нужно для разрядки, — это пара десятков резких толчков в руку. Кончает долго и со стоном, а потом падает лицом в подушку и думает, как же ох-ре-ни-тель-но. А потом снова оказывается на спине и — Потрогай меня, хён. Вот тут. Он четко видит перед собой лицо Чимина. И почему-то его это не пугает, почему-то Юнги позволяет взять свою руку и положить её на член. А потом сам лезет целоваться и дрочит стонущему в поцелуй парню. Горячее выплёскивается на живот, а Чимин посылает вибрацию в рот своим голоском и гладит по щеке нежно-нежно. Они целуются глубоко, с языком, и по комнате разносятся влажные звуки поцелуя, пока Юнги витая где-то в облаках, поглаживает не свой опадающий член. Две шокирующие вещи происходят после. Первая — проснуться с каким-то парнем в одной койке. Проснуться и понять, что переспал свой первый гейский секс, которого в его жизни никогда быть не должно. Вторая вещь происходит через неделю и начинается с Намджуна, который встаёт со стула и бросает: — Ну, вам поговорить надо, — сваливая из комнаты для посещений. А потом появляется кошмар всей его жизни в цеплячем худи и с милой улыбочкой на лице. — Привет, хён… Тебе без волос тоже хорошо… Чимин ставит перед ним коробочку с бенто, застенчиво смотрит в стол и щеками алеет. — Я не знал, что ты любишь, но Намджун сказал пожарить мяса… В-вот… — Ты что тут делаешь?! — полуистерически шепчет Юнги. У него жизнь ломается буквально на глазах. Он же забыть пытался! Что с ним тут сделают, если кто узнает?! Юнги брезгливо отодвигает бенто, зыркает на Намджуна в окно и уходит обратно в казармы.