Рейс в новый мир

Наш отряд ловко лавировал между домами, пока еще казавшимися вполне приличными. Киске решил передвигаться, не используя сюмпо, во-первых, взяв во внимание разность в скоростях членов группы, во-вторых, желая поберечь силы для боя с пустыми, которых еще предстояло выследить. Некоторые из жителей Руконгая, в основном самые юные, специально выглядывали из своих домов, чтобы поглядеть на проходящих мимо синигами, так что всем нам приходилось скрывать реяцу, чтобы избежать массовых обмороков среди мирного населения. Я шла рядом с Судзуки, увлеченно рассказывавшем про общение со своим духовным мечом. Однако, несмотря на все старания, мне не удалось уследить за нитью повествования, так что в течение последних десяти минут мои мысли тупо блуждали где-то очень далеко отсюда. Если говорить точнее, то блуждали они не где-то, а в моих покоях в поместье Кучики, где по мне тосковал удивительно мягкий футон, последнее свидание с которым было столь скоротечно, что теперь меня терзало непреодолимое желание упасть прямо на дороге и больше никогда не вставать. В голову даже закрадывались мысли выпытать у Киске, где он собирается разбить лагерь, и отправиться туда при помощи сюмпо, чтобы попасть в царство Морфея до наступления сумерек, но остатки терпения пока помогали сдерживаться. Шин продолжал увлеченно вещать, но теперь уже о своей последней миссии за пределами Сейрейтея, лишь ненадолго прервавшись, чтобы спросить: «Вы уже бывали в Руконгае, Кучики-доно?», и, получив рассеянный кивок, продолжил свою нескончаемую речь. Мне всегда было очень неловко, когда кто-то говорил, а я по каким-то причинам пропускала слова мимо ушей, поэтому старалась, чтобы это происходило не так часто, но сейчас у меня совершенно не было душевных сил, чтобы понять хоть что-нибудь. На мою беду, Судзуки говорил не только много, но и быстро, поэтому мое сонное сознание просто не успевало обрабатывать информацию. Я взглянула на собеседника, зафиксировав на лице осмысленное выражение, хотя в действительности в моей голове печально проносилось перекати-поле. Шин со свойственной ему веселой улыбкой продолжал говорить, активно жестикулируя, видимо, желая подкрепить слова действиями. Несколько золотистых прядей, не забранных в пучок, трепетали на ветру, иногда щекоча его щеки или даже задевая усыпанный веснушками нос. Как и подобает представителю знати, этот молодой человек соблюдал все правила приличия и условности в обращении, однако во всем остальном проявлял такую живость и веселость, что, не будь я лично знакома с его семьей, решила бы, что клану Судзуки гораздо ближе идеалы, которых придерживаются Шибы или та же Йоруичи. — Кучики-доно? Я рассеянно моргнула, осознав, что Шин меня о чем-то спрашивал, и, с трудом сфокусировав взгляд на светло-зеленых глазах собеседника, непонятно чему кивнула. Наверное, делать этого не стоило, потому что молодой человек, как-то по-своему расценив этот жест, тут же принялся описывать что-то еще более увлеченно. Впрочем, уже через пару минут мой собеседник был прерван внезапным окликом откуда-то слева и вынужденно меня покинул, так что я осталась предоставлена сама себе и с чистой совестью продолжила засыпать на ходу. Между тем наш отряд продолжал двигаться по намеченному Урахарой пути, собирая на себе огромное число взглядов. Кто-то провожал группу защитников душ с нескрываемым любопытством, кто-то смотрел с восхищением, кто-то — с ненавистью. Причем последних становилось больше по мере нашего отдаления от столицы. Конечно, тому были причины: чем дальше район находился от Сейрейтея, тем сложнее было вести контроль над его порядком, так что никого уже не удивляло, что в каком-нибудь Инузури души с зачатками духовной силы просто умирали от голода, так и не получив возможности раскрыть свой потенциал, а его жители чувствовали себя забытыми и преданными теми, кто обязался их защищать. Сложнее всего было смотреть на детей: забытые взрослыми, потерявшие родителей, они все равно были как-то по-своему счастливы и так отчаянно держались друг за друга (это было видно по обеспокоенным взглядам, которые они периодически бросали на своих товарищей, по непонятно чем вызванным улыбкам и, наконец, по наивным попыткам самых смелых из ребят закрыть тех, кто слабее и трусливее, собой, когда мимо них проходил отряд вооруженных синигами), что в горле против воли вставал тяжелый ком. Когда солнце начало клониться к закату, мы достигли небольшого ровного участка земли, находящегося в некотором отдалении от мест, облюбованных жителями, где и было решено разбить лагерь. Кто-то из синигами начал ставить палатки, кто-то — жечь костры: хоть в Сейрейтее круглый год царила комфортная и радующая душу погода, по мере нашего отдаления от столицы климат все больше менялся под влиянием сезонности, а, если верить календарю, сейчас было далеко не лето. Киске вызвался помочь мне с обустройством временного жилища, судя по всему, догадавшись, что у меня нет совершенно никаких навыков в этом деле, так что я в сонном молчании стояла в стороне, слушая, как женские и мужские голоса судачат обо мне за спиной: — Смотрите, кажется, наша маленькая аристократка несколько приуныла. Видать, не нравится ей, как большинство живет. Стыдно, небось. — Какой стыд, не смеши, ей третий офицер палатку ставит, а она и бровью не ведет, будто удивляется, как ей все до сих пор в ноги не упали. Я растерянно сжала левое плечо правой рукой и краем глаза покосилась на говоривших. Они тут же замолчали и с безучастными лицами отвели глаза в сторону, будто речь шла вовсе не обо мне. Впрочем, в чем-то мои коллеги были правы: каждый новичок в отряде должен был показать себя, чтобы заслужить доверие и уважение союзников, а я за почти полные три года, проведенные в подразделении задержания, так и не удосужилась нормально пообщаться с сослуживцами, ограничиваясь разговорами о делах и насущных проблемах и уделяя внимание лишь усиленным тренировкам. В свободное время мне тоже было чем заняться: то дедушка в приказном тоне сообщит о проведении какого-нибудь светского мероприятия, то Шинджи закатит какую-нибудь тусовку, мое присутствие на которой представлялось ему совершенно необходимым, да и с братом хотелось проводить больше времени. Вот и получалось, что из всего отряда, кроме Йоруичи и Киске, я тесно общалась только с Судзуки и еще парой-тройкой ребят, которые сами шли на контакт. — Вам не стоит переживать из-за их слов, Кучики-доно, — упомянутый ранее Судзуки внезапно возник откуда-то сзади, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. — Есть, конечно, завистники, но большинство синигами нашего отряда хорошо к Вам относятся, просто некоторые из них чувствуют, как много их от Вас отделяет, поэтому они и боятся лишний раз заговорить с Вами, — тут он как-то заговорщицки улыбнулся, — ну, знаете, вдруг Вы за что-то обидитесь, а их потом разотрет в пыль банкай Гинрея-самы. Судя по всему, Шин решил, что меня беспокоит отсутствие дружеского контакта с большей частью своих коллег, и таким образом попытался поддержать. Наверное, со стороны оно так и выглядело, но на деле, если молва не отражалась на чести Кучики, меня мало волновало то, что малознакомые люди думают обо мне, по крайней мере, до тех пор, пока их слова казались мне несоответствующими действительности, но сейчас мне и впрямь было немного стыдно перед теми, с кем жизнь обошлась куда более жестоко. Задумавшись, я не смогла вовремя найти достойного ответа на столь прочувствованную речь Судзуки, и он, видимо, расценив мое молчание за признак нравственного страдания, продолжил свои попытки меня утешить: — И вообще, у нас капитан — глава одной из пяти благородных семей, как мы можем не любить знать? — Благодарю за Ваше участие, но я в полном порядке, уверяю Вас, — легкая, даже едва заметная, улыбка и слабый кивок, — а теперь извините меня. Если не возражаете, то я хочу немного пройтись. Отрицательно ответив на вопрос Судзуки, касающийся необходимости в провожатом, я, сделав несколько шагов в сюмпо, оказалась подальше от основного скопления синигами. Спать как-то резко перехотелось, так что в голову стали закрадываться мысли взять небольшую паузу, а потом все-таки попытаться наладить хоть какое-то подобие контакта с людьми, которым потом предстояло доверить жизнь. Внезапно прямо у меня над ухом раздались уже знакомые певучие интонации: — О, Злюка-сама, какая встреча. Что, трудно быть изгоем среди своих? Ичимару внезапно обогнул меня и, наклонив голову, приблизил свое лицо так близко к моему, что я могла чувствовать его дыхание, но эмоции, которые на самом деле испытывал этот шут, были надежно спрятаны за постоянным прищуром и широкой ухмылкой. Казалось, он вновь хотел смутить меня, но на сей раз я не собиралась ему этого позволять: лишь выше вздернула подбородок и прямо посмотрела в находящиеся в нескольких сантиметрах от меня глаза-щелки. — А что, Ичимару-сан, неужели это для Вас больная тема? Мой собеседник на подобный выпад лишь растянул губы в совсем уж безумной усмешке, отчего его, казалось бы, улыбающееся лицо приняло еще более жуткое выражение. — Ичимару-сан, — начала я, заметив, что этот насмешник совсем не спешит восстановить границы моего личного пространства, но не желая проигрывать в этой негласной схватке, — если кто-нибудь нас сейчас увидит, то может решить, что Вы ко мне пристаете, а там, знаете ли, и до расправы недалеко. Услышав такое заявление, молодой человек чуть свел брови к переносице и приоткрыл рот в некоем подобии удивления. Он внимательно пробежался взглядом по всему моему лицу, зафиксировав на собственном напускное сосредоточение, и, ухмыльнувшись еще шире, все-таки немного отстранился. — Боюсь, боюсь, — пропел Ичимару, поднимая руки в сдающемся жесте, но ни на миг не отпуская с губ жутковатую улыбку. Теперь, приглядевшись получше, я заметила, что синяки и ссадины на лице будущего или, возможно, нынешнего приспешника Айзена так до конца и не затянулись, а в мире, где почти каждый духовно одаренный знает хотя бы одну целительную технику, это казалось по меньшей мере странным. — Почему ты не сходил в четвертый отряд? — спросила я, взглядом пробежавшись по его рассеченной верхней губе. — О, так мы уже на «ты», — обрадовался Ичимару, — раз мы стали такими близкими друзьями, что Вы уже и беспокоиться обо мне начали, может, и мне обращаться к Вам как-нибудь попроще, а, Кучики-сан? Я устало вздохнула, проигнорировав выпад собеседника, и, поняв, что не дождусь ответа на свой вопрос, вновь обратилась к Ичимару: — Я хотела поговорить с тобой. Услышав мои слова, этот шут, конечно, не упустил возможности покривляться: вновь чуть разомкнул губы в притворном удивлении и, ткнув себе пальцем в грудь, с сомнением покосился на меня. — Если выслушаешь, могу помочь тебе с твоими, — я на секунду замолчала, подбирая слова, — «боевыми ранениями». — Какое удивительное великодушие, — все с той же ухмылкой протянул Ичимару, — настоящий образец благородной леди, снизошедшей до простых смертных. Что ж, буду рад поболтать с Вами, Кучики-сан. Я перевела дух, подбирая слова, и сделала неуверенный шаг в сторону собеседника, осторожно подняла правую руку, в глубине души ожидая от него какой-нибудь выходки, но напрасно: молодой человек стоял, не двигаясь, и всеми силами демонстрировал заинтересованность. После того, как от моей ладони стало исходить слабое зеленое свечение, слова сами сорвались с губ: — Слушай, насчет вчерашнего… извини, — Ичимару посмотрел на меня с нескрываемой иронией, и я продолжила, — не за пощечину: ты тогда сам напросился, за мои слова. — О, это пустяки, Кучики-сан, — пропело это злобное существо с улыбкой Джокера, — само Ваше существование оскорбляет меня, так что Вы не могли сделать больше. От таких слов я подавилась воздухом, но решила не уточнять, что конкретно в моем существовании не устраивало этого шута. — Можешь язвить, сколько угодно. Просто хотела, чтобы ты знал, что я была не права и признаю это. На некоторое время между нами воцарилось молчание. Залечив губу Ичимару, я пальцами левой руки осторожно отодвинула челку с его лба, правой применяя лечебное кидо на расцветшей голубоватой шишке, однако тот внезапно схватил меня за предплечье. — Знаете, почему Вы извиняетесь, Кучики-сан? — все с той же интонацией пропел Ичимару, но теперь его улыбка казалась мне угрожающей. — Потому что жалеете, что опустились до моего уровня. Я вздрогнула и попыталась высвободить руку. Конечно, примерно так я и думала, но откуда он мог это узнать? Мурашки забегали по спине, но Ичимару не спешил выпускать мою конечность из кольца плотно сомкнутых костлявых пальцев. Напротив, до боли выкрутив мне руку, он прильнул губами к моему запястью, отчего маленькие электрические разряды побежали вверх по предплечью, а затем, с явным наслаждением взглянув на мое ошарашенное лицо, резко разжал пальцы. Этот гад явно догадался, что смутит меня сильнее всего, и не преминул поиздеваться. Мгновенно вспыхнув и вложив все свое раздражение и недоумение в силу замаха, я отвела руку назад для заслуженной пощечины, но добилась лишь того, что теперь уже правое, а не левое предплечье оказалось сжатым в ладони Ичимару. — Это уже невежливо, Кучики-сан. Неужели Кучики-тайчо не говорил Вам, что нельзя бить людей за то, что они Вам не нравятся? Я сжала зубы в порыве бессильной ярости, в глубине души терзаясь желанием наложить на противника какое-нибудь мощное бакудо и оставить куковать в этой глуши, и попыталась ударить Ичимару свободной рукой, на этот раз плотно сжав пальцы и твердо решив не ограничиваться одной оплеухой, однако ему вновь удалось перехватить мой кулак прежде, чем он достиг своей конечной цели. Было очень обидно от осознания того, что этот тип мог так запросто издеваться надо мной, будто он был сытой змеей, способной позволить себе роскошь немного поиграть с добычей, а я — пойманной им мышью. Ичимару, казалось, чувствовал свою безнаказанность, будто бы знал, что его жертва, стыдясь своей слабости, не станет никому жаловаться. Впрочем, я не собиралась так просто позволить ему насмехаться над собой и, с силой дернув правой рукой, была в шаге от того, чтобы освободиться и воздать обидчику причитающееся путем поставленного удара в лицо, однако мой мучитель внезапно отпустил меня, так что я, не удержав равновесие, совсем не аристократично приземлилась на пятую точку. — Яре-яре, — пропел этот гад притворно обеспокоенным голосом, — надеюсь, не сильно ударились, Кучики-сан? Стоит ли говорить, как это было унизительно и как велико было мое желание, наплевав на все, запустить в заигравшегося шута Бьякураем? Думаю, я бы даже осуществила задуманное, если бы, вскочив на ноги, не обнаружила, что на месте, где всего секунду назад стоял Ичимару, теперь не было и следа его присутствия. Пускаться в погоню не очень-то хотелось, поэтому мною было принято решение отложить месть до лучших времен. Впрочем, в последующие дни мой обидчик благоразумно избегал меня, а желание проучить наглеца все-таки было несоизмеримо мало в сравнении с желанием никогда с ним не пересекаться, так что Ичимару временно оставался безнаказанным. В конце концов, на данный момент у меня были дела и посерьезнее. В день, когда наш отряд приблизился к месту последней замеченной активности пустых, почти каждый почувствовал странное духовное давление, несколько нетипичное для обычных падших душ. Мы, стараясь преодолевать максимальную дистанцию за один шаг, в сюмпо бросились туда, где должен был находиться источник, но было поздно: чудища уже успели устроить кровавый пир и на слишком высокой для их габаритов скорости бежали прочь, стремясь скрыться от руки правосудия. Я краем глаза заметила, как какой-то парень из пятого отряда и Танака Азэми, наш двенадцатый офицер, оказавшись ближе всех к уродливому рогатому пустому, слишком увлекшемуся своей жертвой и не сразу заметившему приближение синигами, выхватили свои духовные мечи и бросились в бой. Казалось, расплата за содеянное не заставит себя ждать, но внезапно тварь сорвалась с места, а уже через пару секунд совсем пропала из поля зрения, отчего по толпе прокатился взволнованный ропот. Я прикусила нижнюю губу от нехорошего предчувствия, сдавившего грудь: вряд ли обычный пустой мог сравниться скоростью с сюмпо синигами, так что возникали основания полагать, что без вездесущего Айзена тут не обошлось. Между тем перед нами открывалась совсем неутешительная картина: почти все и без того хлипкие лачуги были разрушены и не подлежали восстановлению, уцелевшие жители испуганно жались к остаткам своих убогих хибар, кто-то громко причитал, зажимая кровоточащие раны на теле, где-то плакали брошенные на произвол судьбы дети. Большая часть нашего отряда немедленно отправилась в погоню за пустыми, временно покинув разоренное поселение, и уже через несколько минут на месте нападения воцарилась относительная тишина, нарушаемая лишь редкими стонами немногочисленных выживших, но вскоре затихли и они, казалось, истратив последние силы на бессмысленные мольбы. Пытаясь найти своего командира среди всего этого хаоса, я вдруг почувствовала, как чья-то липкая рука, каким-то образом проникнув под хакама, схватила меня за ногу чуть выше таби*, тем самым заставив отшатнуться. К горлу подкатила тошнота после одного взгляда на тянувшего ко мне перепачканные в крови и грязи пальцы старика, живот которого был разорван когтями огромного, судя по размеру борозд, пустого. Зажав рот ладонью, я с трудом подавила желание распрощаться с запросившемся наружу завтраком и, оглядевшись в поисках поддержки, но не обнаружив таковой, дрожащими руками потянулась к корчившемуся на земле пострадавшему. Моих познаний в целительных техниках хватало лишь на лечение мелких ушибов и ссадин, однако, если бы мне хватило мастерства создать Гоёгай, барьер, замораживающий состояние жертвы, у старика были бы шансы дожить до появления тех, кто сможет оказать ему надлежащую помощь. Однако все было бессмысленно: пока я судорожно пыталась сконцентрироваться, тело пострадавшего стало медленно распадаться на духовные частицы, пока совсем не растворилось под моими все еще подрагивающими пальцами. Стало как-то жутко и почему-то холодно. Всего мгновение назад этот старик корчился от боли в беззвучной мольбе о помощи, а сейчас от него не осталось ничего, кроме крови, частично впитавшейся в иссохшую землю. Умом я понимала, что его душа отправилась на перерождение и вновь возродится в Генсее, где у него, возможно, будет шанс на лучшую жизнь, но какое-то странное чувство, сжимавшее грудь при мысли о том, что живое существо со своими желаниями и стремлениями просто взяло и исчезло, не желало отступать. — Хорошее напоминание о том, что каждый день может стать последним, а, Кучики-сан? — раздался голос Ичимару у меня за спиной. Я молча кивнула, мало заботясь о том, видел ли этот жест собеседник, и, медленно поднявшись на ноги, хотела уйти, однако беловолосый змей преградил мне путь и, сведя брови к переносице и чуть наклонившись ко мне, стал вглядываться в мое лицо с видом ученого, обнаружившего крайне любопытный образец. Впрочем, длилось это недолго: вскоре он вновь отстранился и, состроив обеспокоенную мину, обратился ко мне: — Что-то Вы сегодня какая-то тихая, Кучики-сан. Может, случилось чего? — Ичимару, — устало выдохнула я, подняв глаза на собеседника, — не вижу причин такого живого интереса к моей персоне. Услышав мою реплику, этот шут поспешил натянуть маску удивления и уже открыл рот для очередного колкого замечания, но моя рука взметнулась вверх в останавливающем жесте, прежде чем с его губ успело сорваться хоть слово. — Не приняв мои извинения, ты находился в своем праве, однако это вовсе не означает, что я что-либо должна тебе. У меня нет ни времени, ни желания играть в твои игры, так что, если у тебя ко мне какое-то дело, говори. Если же нет, прошу, избавь меня от своего общества. — Какая Вы грозная, Кучики-сан, — уже привычно растянул обращение Ичимару. — Можно подумать, что Вы меня всерьез ненавидите. Я усмехнулась и, склонив голову набок, пристально посмотрела в сощуренные глаза собеседника: — Ненавижу? Брось, в данный момент ты у меня даже раздражения не вызываешь, — я на несколько мгновений замолчала, сделав вид, что прислушиваюсь к своим чувствам, а затем добавила, — разве что усталость. К тому же… Ичимару не дал мне закончить, в два шага преодолев разделявшее нас расстояние и накрыв мои губы своей ладонью. Всем телом вздрогнув от неожиданности, я в непонимании уставилась на уже не в первый раз перешедшего все мыслимые границы шута, однако объяснения не потребовались: в наступившей тишине мой слух отчетливо уловил сдавленные, но все же различимые всхлипывания. Казалось, что существо, их издававшее, быть найденным не желало и именно по этой причине привлекло наше внимание. Правой ладонью отодвинув руку Ичимару от своего лица, я подбородком указала на лачугу, от которой доносились прервавшие нашу перепалку звуки. — Думаешь, кто-то еще не знает, что пустые ушли? — одними губами шепнула я. Ичимару лишь отрицательно покачал головой и, жестом поманив меня за собой, направился в сторону источника всхлипываний. Я на секунду замерла, раздумывая над тем, стоит ли оставаться наедине с возможным союзником Айзена в замкнутом и плохо освещенном пространстве, однако, положив руку на рукоять своего асаучи, все-таки последовала за беловолосым змеем.