Алатсу

Добавленные жанры: флафф. Трек: XXXTENTACION — Garette’s Revenge. *********************** В такое время суток Лондон силился напоминать родную столицу с этим вечным переизбытком огней на улицах, музыки, развлечений и всего-всего остального, что олицетворяло приход священного Рождества. Ваня с огромным трудом вытащил Фёдорова на открытый каток, и теперь мужчина чувствовал себя невероятно неуютно среди весёлого и румяного от мороза народа. Потому что Мирон не умел кататься на коньках. Не довелось как-то. Всё детство он был занят чем-то другим и чем-то более для него интересным. Ну да, ставили как-то раза два, ещё до эмиграции, и из этого опыта Мирон запомнил только огромную Фонтанку, сплошь кишащую людьми и чувство беспокойства за комендантский час. Профессиональных навыков это ему никак, судя по всему, не прибавило. Собственно, именно поэтому Фёдоров сидел сейчас возле работающих горелок, угрюмо допивая свой огромный стакан с чёрным чаем, приобретённого в прилегающих к катку магазинчиках и наблюдал за тем, как Евстигнеев с широченной улыбкой носится на коньках между человеческих фигур, то и дело исчезая из его поля зрения за поворотом на очередной круг. Наконец Ваня примостился около Мирона, впечатавшись в разделительный бортик со всей силы разгона и, крепко уперевшись в хлипкую конструкцию руками, принялся тяжело дышать; Мирон оперативно встал напротив него. Рудбой выглядел невероятно обаятельно, когда на его щеках пылали столь задорные алые пятна, а белоснежная улыбка была настолько искренней и так сливалась с этими обжигающими снежинками, которые мягко опускались к Мирону на затылок, что он сам неосознанно поддался порывам и чуть улыбнулся. — Ну как? — по-прежнему улыбаясь, спросил Фёдоров. — Чувак, это божественно! — всплеснул руками Ваня и поправил красную шапку, съехавшую ему на глаза; Фёдоров же наблюдал за его радостью с каким-то родительским удовлетворением. — Чая? — внимательно предложил артист. — Угу, — кивнул Рудбой и сделал большой глоток из подставленной к его губам ёмкости. — Хорошо! — Мирон засмеялся, а Ваня попытался как можно дольше запечатлеть в памяти слепок этой невероятно доброй и нежной улыбки, из которой словно и состояло это загадочное имя «Мирон». Не из зла он состоял. А из добра, которое нужно постоянно контрастировать. Вдогонку к своим размышлениям Ване захотелось дотянуться к этой улыбке и сжать Фёдорова в крепких объятиях, но не здесь. Не здесь. Мирон словно прочитал чужие мысли и, оставив свой взгляд на глазах напротив, нагнулся к вцепившимся в бортик красным от мороза пальцам и игриво укусил яркое тату Рудбоя. На Ваню сразу же нахлынуло нежное настроение, но он тут же болезненно его подавил. Не здесь же, ну. — Мирон, — низко позвал его Ваня. — М? — с той же говорящей улыбкой отозвался мужчина. — Пойдём со мной, а. — беззаботная улыбка тотчас испарилась с лица Фёдорова. — Нет, Вано, не хочу. Мне влом, — честно ответил он. — Ну пошли, — полушёпотом позвал Евстигнеев. — Не-а, — намеренно по-детски скривившись, сказал Мирон и качнул головой. — Пойдём-пойдём! Тебе понравится! А если нет — с меня желание! — хитрый Ваня нагнулся к уху Фёдорова и уточнил: — Любое… — Мирон цыкнул, закатив глаза и улыбнувшись. Знал этот Ваня, на что давить. — Рудбой, — добро заглянув в чужие глаза, окликнул Фёдоров, — Ты же знаешь, что я, блять, не умею… — артист чуть виновато дёрнул углом губы. Ваня вскинул брови: — И? — с активным жестом спросил он, — Это что-то меняет? — Ваня… — Пошли-пошли! В прокате сейчас как раз народ рассосался! — Евстигнеев схватил артиста за запястье и спустил его на лёд. — Шире шаг! — подбодрил партнёра Евстигнеев. — Блять, Ваня, если завтра я проснусь с переломами в пяти местах — то знай, что мы не оплатили страховку. — Рудбой хмыкнул: — Да, как же! Кто допустит-то эти переломы, ёпта?

***

— Ну всё! Идём! — Евстигнеев так и светился радостью, что даже начало бесить Мирона. — Дай я чай допью… — неловко бросил Фёдоров, вцепившись в свой настрадавшийся стаканчик. На это Рудбой беспрекословно взял из его рук сосуд и залпом осушил содержимое. — Ну ты и еблан, Вано, — с улыбкой нарёк Мирон, однако решил встать на ноги, не то этот длинноногий авантюрист норовил вынести артиста на лёд собственными руками. На коньках Фёдоров чувствовал себя совершенно неуютно: как будто в кандалах каких. Он тяжёлый походкой, бухая каждую ногу в пол, направился к дверям, ведущим на лёд. Рудбой очень старался не смеяться, однако пара смешков всё же сорвалась с его губ. — Иди ты нахуй, Ваня! — начиная посмеиваться, послал Мирон и толкнул Евстигнеева в грудь. — Да ладно, всё-всё, — успокоил фотограф, а затем уверенно ступил за порог и в ожидании протянул руку. Фёдоров выдохнул и принял поддержку. — Сейчас смотри: корпус вперёд, ноги в коленях согнул и старайся сильно не разъезжаться. Если падаешь: падай на спину или в бок. — Да знаю я блять, — не сдержался выругаться Мирон. — Может, тебе ещё шлем в прокате взять? — Ебать ха-ха, Ваня, — резко ответил на это Фёдоров, а Рудбой всё же позволил себе в голос захохотать. — Ладно. Готов? — вмиг став серьёзным, спросил Ваня. Мирон кивнул: — Ага. — Ну… — Рудбой легко ступил на лёд, умело сохраняя равновесие и вперяясь в Фёдорова максимально сосредоточенным взглядом. — Эх, блять… — обречённо выдохнул артист и шагнул следом. Рудбой успел только в рефлексе поднять руку вверх, ибо помочь Мирону удержать равновесие он мог только таким способом. — Остановись блять, просто остановись, Мирон, сука, хорош! — Фёдоров на инстинктах перебирал ногами на месте, не в силах усмирить своё самосохранение и также заставляя Ваню шататься из стороны в сторону. — Ёб твою мать! — успел Ваня выругаться перед тем, как он, следом за утянувшим его Мироном, плюхнулся на лёд. Перед его взглядом расположилось тёмно-синее небо без единого облачка и каких-либо звёзд. — Сорян, — произнёс Фёдоров, тяжело дыша. — Москва не сразу строилась, — буркнул Евстигнеев и с неким трудом поднялся на ноги, а затем помог занять вертикальное положение Мирону. — Почувствуй ногами лёд, — внушительно приказал Ваня, держа Фёдорова обеими руками за локти. — Почувствуй себя уверенно. — Да, я чувствую себя максимально уверенно, когда выгляжу, как голубь с копытами! — Не бузи, — ласково попросил Рудбой. — Сосредоточься на своих ощущениях: лёд — это твоя естественная среда, почувствуй равновесие. Пойми, что скользить ты будешь только тогда, когда сам этого захочешь. — Мирон внимательно посмотрел на свои ноги и стал медленно скользить ими туда-сюда. — Стоишь? — с нежной улыбкой спросил Ваня. — Вроде да… — неопределенно ответил Мирон. — Тогда отпускай одну руку… ну отпускай, отпускай, — Фёдоров выставил правую руку в сторону, а левой крепко сжал холодную ладонь Евстигнеева. — Поехали? — чутко улыбнувшись, спросил Ваня. Мирон со всей готовностью принял посыл его появившихся складочек возле губ, поэтому, улыбнувшись такой же говорящей улыбкой, уверенно произнёс: — Поехали. Однако уверенности было суждено испариться, как только Ваня тронулся с места. Ровно с этого момента все панические и опасливые выкрики Рудбоя вновь улетали лишь в пустоту, так и не найдя применения в действиях Мирона. Все гости открытого катка теперь провожали взглядами незатейливую парочку, которая неслась мимо них за руки на баснословной скорости. Один на прямых, как у кузнечика ногах, второй норовил опуститься на шпагат, а приправлялось всё это действо сдобным русским матом, который умели идентифицировать, кажется, в любой точке планеты. Мирон сначала выдыхал и терпеливо скользил по льду до первого падения. Потом бесился, но пробовал снова. Бесился опять и решал окончательно забить на всё это, но тут появлялся Ваня с напоминанием о желании и просьбами отыграться и попробовать ещё. Так что, по прошествии первого часа на льду Мирон успел заработать пару ссадин на коленках, его нежно-бежевая куртка покрылась мокрыми пятнами в интересных местах падения, руки замёрзли до ужаса и окончательно онемели, а эти идиотские снежинки, музыка, гирлянды и ебучие люди стали артисту неприязненны до самой глубины души. По прошествии второго часа Мирон уже неплохо держался на льду и мог с завидной ловкостью попадать в повороты и объезжать других людей. По крайней мере пока его левую руку всё ещё крепко сжимал Ваня. — А ты быстро учишься! — радовался Евстигнеев. — Сам попробуешь? — Рудбой бросил добрый взгляд на их руки. Мирон на это как-то неопределенно дёрнул плечами и шмыгнул влажным носом. Чуть хмурясь, Фёдоров отпустил ладонь, но всё же оставил свою руку в прилегающей гравитации с рукой Вани, который задержал ладони в напряжении, чтобы быть готовым в любую минуту схватить его за локоть или запястье. — Давай, — опять подбодрил Ваня и начал медленно отъезжать назад. — Едь ко мне. — Рудбой раскрыл ладони в ожидании, а Фёдоров как всегда зацепился взглядом за этот «сценарий» и «сарказм». Но потом Мирон бросил взгляд на дистанцию, которая разделяла его и Рудбоя, и опять стал серьёзным. При других обстоятельствах Фёдоров бы оказался рядом с Ваней, пока тот моргнуть бы не успел. Ещё и пиздюлей надавал за такие вот эксперименты, но теперь… Ваня, казалось, задержал дыхание и весь обратился в сосредоточенность: его и без того большие глаза теперь норовили вылезти за пределы орбит, а взволнованное предвкушение в невероятно правильных чертах было тяжело чем-то скрыть. Мирон безусловно видел всю палитру эмоций, а потому сейчас его собственная мимика чем-то напоминала детскую: закусил губу, хмурил брови, обе руки оставил чуть впереди себя для баланса, а затем оттолкнулся и… Как только сила трения понесла его вперёд, Фёдоров издал гортанный крик и наскоро предупредил Рудбоя: — Я не могу остановиться! — И не надо! — Ваня хохотал, ожидая, когда Фёдоров, беспорядочно машущий руками и с улыбкой кричащий что-то непонятное, наконец достигнет его. Точнее, врежется. — Вано, берегись! — последний раз предупредил Мирон, а затем влетел в Евстигнеева, накрепко схватился за его локти и повалил того в сугроб. Парни хохотали, как сумасшедшие, отплёвываясь от снега и разбрасывая его друг в друга. — Отыграться хотел? Отыграться хотел, крокодил души моей? — изображая лютую злость, говорил сквозь зубы Мирон, хватая Ваню за шарф. — Пощади, батюшка! — театрально взмолился Евстигнеев, сложа ладони подобающим жестом. — Ни за что! — размашисто покачав головой в разные стороны, остался неприступен Фёдоров, а затем всё с теми же непонятными восклицаниями смачно повалился на Ваню всей массой тела. Теперь тихий хохот Мирона Ваня слышал прямо возле своего уха, а он сам улыбался шире сценической маски; Рудбой ласково положил руки ему на ткань капюшона, где должна была находиться шея. Фёдоров на это приподнялся и с улыбкой заглянул Ване в глаза. И Евстигнеев потянулся навстречу и наконец коснулся своими обветренными губами нежных и чутких губ Фёдорова, заставляя чужие пальцы тут же сжаться на его флисовом шарфе. И все ощущения настолько говорящие, что и слов никаких не нужно. Впрочем, как и всегда. Снежинки продолжали мягко опускаться на двух лежащих рядом парней, снег медленно таял за шиворотом, люди продолжали шуметь и носиться где-то в далеке, пока красные и холодные пальцы сжимали друг друга в безуспешной попытке согреть, а чуть синеватые от мороза губы улыбались сквозь нежный поцелуй. — Кажется, я проебал желание, — усмехнулся Мирон, поглаживая улыбающегося Ваню за ухом.