Твоя любовь

      Интересно, знала ли ты о том, что твое присутствие всегда давало мне силы? Знала ли ты о том, что только ты смогла заставить меня встать с дивана, начать двигаться вперед. Ты заставила меня измениться. Ты, наверное, мой личный ангел, посланный чёрт знает за какие заслуги.       Можно было бы сказать что-то пафосное, мол, вот я сижу на подоконнике с кружкой горячего кофе и смотрю вдаль, где кружит невероятный снегопад. Но мы в реальности, я возвращаюсь с суточной смены в приемном отделении. Устала просто невероятно, несколько остановок, несколько смертей. Пьянь, бомжи, выкидыши. Ужачно тяжелая ночь.       И где та романтика, которую ты мне обещала? Где она, чёрт подери? Колоть задницы, слушая как тебя матерят, потому что больно? Промывать желудки, от этого, порой, заляпывая костюм? Или снимать электрокардиограмму у "медведя"*? Когда не можешь нормально налепить электроды, ибо они отваливаются?       Где же обещанная тобой романтика?       Забавно, но впервые мы встретились зимой. Но это был лишь мимолетный взгляд, потому что нам вскользь показали отделение. Но мне хватило этого взгляда. Ты куда-то мчалась, кажется, в шоковую. Я помню, что ты что-то держала в руке. Ты была взбудоражена. Я запомнила это надолго. Потом ты так часто снилась мне.       И я прекрасно понимаю это. Сама была в такой ситуации. Не раз. Это очень странное чувство, когда играешь со смертью, когда пытаешься вырвать из её когтистых лап человеческую жизнь. Когда тебе не важно, кого спасать - бабушку лет под девяносто, которую можно отпустить, чтобы не мучилась, чтобы отдыхала. Мужчину лет пятидесяти, который недавно стал дедушкой. Мать семейства, которая попала под колеса пьяному уроду. Парня лет двадцати, который попал в ДТП. И пусть ты всего лишь медсестра, пусть рядом с тобой есть врачи, но ты точно так же не хочешь отпускать эту душу. Ты борешься, ставишь катетер, если чёртовы фельдшера не сделали этого. Ты вводишь лекарства как можно быстрее, лишь бы спасти пациента. И ты станешь делать непрямой массаж сердца, как учили, как правильно. Отчаянно умоляя его не сдаваться, будешь работать на износ, дыхание собьется, пот будет течь, кажется, от макушки до пят, спину будет дико ломить, скоро ты устанешь, но ты ни за что не сдашься. Не сдашься, пока пациент не очнется, пока он не сделает вдох, пока на мониторе не появятся импульсы вместо изолинии. Или же пока врач не оттащит тебя от мертвого тела, констатируя смерть. И пусть Госпожа выиграла сегодня, это не значит, что в следующий раз ты сдашься ей. Вы еще потягаетесь. Обязательно.       Улыбаюсь. Именно это ты мне упоенно рассказывала еще каких-то два с половиной года назад, ведь я пришла к тебе на летнюю практику. Пришла и не отходила от тебя ни на шаг. Не могла. Оставалась на сутки исключительно в твою смену. Готова была драить все кабинеты сама, лишь бы наградой был твой теплый взгляд, смех и приглашение на чай. И беседа – легкая и ненавязчивая. Но ты сама такая эмоциональная. Всегда была такой. Всегда лучик солнца среди серых будней.       Вставляю ключ в замочную скважину. Устала, но совершенно не хочу спать. Завариваю кофе, но не сажусь на подоконник. Нет. Из окна так дует, что я только спину застужу, да и не люблю я эту ваниль. И высоту не люблю – боюсь . А ты любишь.       Мы расстались полгода назад? Летом. Кажется, это было летом. Интересно, у тебя есть кто-то? Какая она? Похожа ли она на меня? Или, может, это он? – Вот у меня никого нет, Сонька, – не пойми к кому обращаюсь. То ли к тебе, то ли к кошке, которую так и не смогла отдать тебе. Соня недовольно дернула хвостом и подошла к миске, полной сухого корма. – Жопа жирной станет, как у меня. Так что мясо днем, и только один раз.       Делаю пару глотков, улыбаюсь. Кажется, жизнь налаживается.       Как ты выглядела? Хочу вспомнить, сама. Эталон красоты? Нет, вовсе нет. Копна непослушных темно-русых волос, узкое лицо с довольно широким подбородком. Невыразительные водно-голубые глаза. Они никогда не были ярко-голубыми. Будто в грязную воду кто-то капнул синей краской. Короткие ресницы, большеватый нос, ничуть не узкий. Но я просто обожала твою внешность. Прекрасные брови, небольшую горбинку на носу, узкие, но яркие губы. Невероятные скулы, с россыпью родинок на правой. Ты чуть ниже меня, хрупкая, аккуратная. Складная.       Мне не хватает тебя. Наверное, даже через десять лет мне будет не хватать тебя. Это не будет любовью, наверное, уже нет. Но не будет хватать твоего присутствия, твоей поддержки. Твоего голоса, слов напутствия. Мне постоянно не хватает тебя.       Помнишь, как мы касались друг друга? Потом ты призналась, что каждый раз по тому участку кожи, к которому я прикасалась, у тебя бегал табун мурашек.       Помнишь несмелые взгляды? Робкие слова? Первый поцелуй? Это было неожиданно и случайно. Тебя натолкнули на меня, кажется, дверью процедурки. И мы просто коснулись губ друг друга. На секунду, но тут же отпрянули, потому что зашел Сашка, который и натолкнул тебя на меня.       А потом, как мы в этот же вечер целовались в перевязочной, смеясь от абсурдности ситуации, вздрагивая от любых шагов за дверью. Выходя по одной, но снова, минут через двадцать, ловя друг друга, но закрываясь уже в других кабинетах. И спать мы пошли вместе. Отправив первыми спать сразу троих, чтобы во время нашего сна нам никто не мешал.       Помнишь, как ты жалась ко мне, потому что было невероятно холодно, а взять одеяло тебе было лень.       Хранишь ли ты хоть что-то в памяти обо мне? Хоть что-то?       Вздрогнула, когда зазвенел телефон, но, оттолкнув Соньку со стола, быстро ответила. – Римма, выручай. Ленка не может выйти завтра, а нужно срочно. Больше некому, – старшая сестра отделения. Хорошая женщина, люблю её. – А мне вот что интересно, Инга Дмитриевна. Как я отработаю двое суток подряд без сна? У меня график сутки двое, а не сутки трое. Отработав за Лену, следующий день мой. – Блять! – Не выражайтесь. – Значит, всю ночь будешь спать? – Может, у меня есть свои дела? Почему никто об этом не думает? – начинаю злиться. – Какие? Да и вообще, правда, кроме тебя некому. Выручай, Риммочка. – Хер с вами, – кинула трубку.       А помнишь, как мы с тобой работали вместе? График был всегда в одну с тобой смену. А ты ругалась, потому что я училась на фельдшера, но не пошла работать на скорую. Осталась с тобой. Зачем? Потому что люблю, вот зачем.       Как думаешь, почему у нас не вышло ничего? Ведь, поначалу, все было просто идеально. Как летом, в конце третьего курса, мы начали встречаться, так и не расставались больше. И все было идеально. С лета по зиму. Полтора года теплоты, любви, заботы, радости. Мы ссорились, куда без этого? Мы мирились. Я ревновала, устраивала тебе скандалы, но ты всегда была умнее и мудрее меня. Ты могла остановить меня уже в самом начале моей истерики.       Если бы меня попросили описать, что такое быть любимой тобой, я бы не смогла. Это самое невероятное чувство. Ты постоянно тянулась ко мне, ты согревала меня. Ты могла улучшить мое настроение лишь легким прикосновением к волосам.       Зима. Авария где-то в доме, отопления нет второй день. Мы с тобой кутаемся в плед, на ногах по три пары шерстяных носков, на руки уже были идеи натянуть перчатки. Но ты всегда вставала из-под теплого пледа, шла на кухню и варила невероятно вкусный и горячий кофе. Ты всегда первая затаскивала меня в ванну, где мы вместе согревались огненной водой и горячими объятиями.       И ты клала в кровать самодельные грелки – наливала кипяток в пластиковые бутылки и клала с моей стороны гораздо больше, лишь бы я не замерзла, лишь бы со мной все было хорошо.       Теперь так никто не делает.       Ты всегда могла поддержать меня. И, пусть, иногда слов не было, просто потому что они были лишними, твои объятия говорили гораздо больше, чем любые слова. Ты боролась за нас, но я поняла это слишком поздно. Наверное, я просто сгрузила все на тебя, а ты постепенно выгорала. Конечно, я тоже что-то делала. Я делала все, чтобы разрушить наши отношения, вот, что я делала.       Ревновать? Запросто. На ровном месте, и вот я уже кричу на тебя, обзываясь и высказывая недовольство. Почему? Потому что вокруг такого человека, как ты, слишком много людей. Хороших людей, красивых людей. Которые достойны быть с тобой больше, чем я.       Устраивать скандалы на ровном месте, просто потому что наши взгляды на те или иные вещи разные, а потом еще и ждать, пока извинишься ТЫ - могу, умею, практикую. Я ранила тебя, но искренне считала, что это ТЫ ранишь меня. Я считала жертвой себя, потому что являлась эгоисткой. А ты... Проводя параллель, ты зажимала мне царапину на руке, истекая кровью.       Я творила такое, от чего мне было стыдно. И я научилась извиняться. Но было слишком поздно. Думаю, да – было слишком поздно. Все крушилось медленно. С весны по лето. Мы все меньше запирались где-нибудь, чтобы остаться наедине во время дежурства. Мы все меньше разговаривали, все меньше времени проводили вдвоем.       Я думала, что тебе просто нужно время, что все будет хорошо. Но ничего не становилось лучше, я не боролась за нас ни капли. Просто ждала, пока ты сделаешь первый шаг. Как всегда.       Возможно, именно то, что я хотела дать тебе свободу, и поставило точку в наших отношениях? Когда пошел разлад, я посчитала, что тебе просто не хватает свободы, поэтому решила не ограничивать тебя, не ревновать напоказ, не бороться. Освободить от себя. Отпустить. Считала, что сняла с тебя петлю ошейника, который никогда не выпускала из рук. Но на самом деле, я просто вешала петлю на шею нашей любви.       Когда я поняла, что натворила, было слишком поздно. Но я пыталась, клянусь, я пыталась что-то предпринять. Я устраивала сцены ревности – помнишь? Я кричала на тебя сильнее, чем когда-либо. Я била посуду, я разбивала стулья. Я рыдала, я клялась в любви. Но ты, наверное, просто устала. Думала, что для меня это не более, чем привычка. Считала, что тебе надо уйти, чтобы я обрела свободу от тебя. Ты всегда думала обо мне в разы больше, чем о себе.       А, может, просто ты сама перестала любить меня. Ты сама хотела вырваться из той клетки, в которую я тебя загнала. Ты делала это все ради себя, впервые? А я тут утешаю себя, что все для меня. Эгоистка.       Но, если бы меня спросили сейчас, вот прямо в эту секунду – люблю ли я тебя, я бы не раздумывая ответила, что очень. До сих пор, потому что полугода слишком мало, чтобы перестать любить тебя.       Твоя любовь была настолько волшебной и теплой, красивой, нежной и одновременно сжигающей, что я не смогу забыть этого никогда. А разлюбить? Не знаю, но определенно точно не сейчас.

***

– Доброе утро, коллеги, – я просто ненавижу пятиминутку. Особенно, когда она не в мою смену, а я, чёрт подери, здесь. – Олеся, представь отчёт, пожалуйста. – Обратилось сто тридцать человек, госпитализировано сто два, – монотонный голос заставляет веки смыкаться.       Как всегда, Анжела Юрьевна отчитывает кого-то за то, что не делают скан документов. Санитары получают за то, что не хотят забирать описанные в других отделениях вещи. Пф, какая глупость. Вот сколько можно слушать это? Каждый раз одно и то же. Сложно научиться на своих ошибках или на ошибках чужих? – И, наконец, к приятным новостям. Ангелина, тебе слово.       Перевожу взгляд на милую девушку, лет на пять старше меня. Общались с ней редко, потому что не совпадают смены, хотя, порой, и дежурили вместе.       Я давно заметила, что её живот округлился, а курточка хирургического костюма натянулась. Видимо, пора в декрет. – Сегодня я ухожу. Очень не хочу расставаться со всеми вами, но сроки не позволяют работать. Это не значит, что вы не увидите меня, но на год-полтора умываю руки, – смеётся и старается скрыть слёзы.       Не плачь, девчонка. Сама знаешь, что к нам всегда есть возможность вернуться после декрета. Ленка и Катька смогли, даже не досидев дома до конца, и ты сможешь. – Римма, – зовет меня Анжела Юрьевна. Вскидываю голову, киваю, мол, слушаю. – Раз тебя выдернули сегодня, предлагаю полностью перейти на этот график.       Пожимаю плечами. Окей, мне не принципиально. Какая разница, с кем работать, если постоянно меняемся? – И ещё одно. Поскольку Ангелина уходит, на её место мы нашли новую девочку. Вы все её прекрасно знаете, так что встречайте и быстро за работу, – приподнимаю брови, пытаясь вспомнить, кто ушёл.       Ирка? Да ну. Она сейчас работает в частной клинике и на дому. Денег в два раза больше, по часам выходит то же самое – она не вернется.       Кира? Та вообще переехала в Питер. И учится на экономиста.       Лиля? Очень может быть, потому что уехала когда-то поправлять здоровье, обещала вернуться. – Всем привет.       Медленно, словно в фильме, поднимаю глаза. Дыхание перехватывает, но ненадолго, потому что это просто первая реакция. Потом оно становится ровным, спокойным. Конечно, давление подскочило, но постепенно я успокоилась. Посмотрела тебе в глаза, кивнула.       Ты ничуть не изменилась. Разве что волосы отрасли.       Ты не отводишь взгляд, не меняешься в лице. Нет ничего того, что описывают в книгах и рассказах, нет той реакции, что актеры так хорошо играют в кино и сериале. Просто я поставлена перед фактом. Ты тоже. Просто бывшие, которым придется работать вместе.       Просто проебанная мною любовь.       Просто потерянная тобою Вера в меня.       Просто чужие и невероятно близкие одновременно друг другу люди, которым придётся работать вместе.       И это только в кино и книгах что-то означает. Только там это буря эмоций, только там люди сразу могут побежать друг другу навстречу и признаваться в любви. Только там для них не существует времени и пространства, а у нас на посту уже ждут оформления две бригады скорой помощи.       Пора спасать жизни, успокаивать пациентов, брать кровь на анализы, мириться с откровенным хамством. – Добро пожаловать домой, Соня, – выходит спокойно, доброжелательно, легко.       Будто не ты полгода назад сказала, что больше не можешь так жить. Будто не ты полгода назад растоптала все мои чувства и кинула мне их под ноги. Хотя, скажу справедливости ради, это было честно. Я заслужила.       Будто не ты написала заявление на увольнение, решив, что так я быстрее справлюсь, быстрее переживу. Или просто тебе так было легче. Не знаю, мне всё равно. – Спасибо, – говоришь точно так же легко, как и я.       Но мы обе знаем, что ты волнуешься. Я помню, что, если дрожит твой мизинец, то ты почти на грани обморока. Мы обе знаем, что ничего ещё не улеглось. Обе знаем, что я тебя люблю. Обе знаем, что ничего не вернуть. А, может, и можно было бы, вот только никто не будет пытаться это сделать.       Ухожу работать, чтобы не мозолить тебе глаза. И все смотрят на нас, не дыша, словно боясь спугнуть момент. Словно все всё знали, словно болели за нас.       Только вот нас нет. Мы были. Сейчас есть я, есть ты. Наше прошлое.       Но нет нашего настоящего и будущего. Есть мое, есть твоё.       И пусть все считают, что за любовь надо бороться, я так не считаю. Только потому, что я люблю тебя, я не буду пытаться вернуть хоть что-то. Потому что я причиняю тебе только боль. Пусть и своей любовью. Но бороться – это не моё. Не за тебя. Я хочу нормальной для тебя жизни.       За все дежурство перекидываемся парой ничего не значащих фраз. Отправляю спать вас с Вовой в первую смену. Сама посплю потом.       Ночь проходит на ура, пятиминутка быстрая – без эксцессов.       Собираюсь, прощаюсь со всеми, выхожу на свежий воздух. Как же хорошо. Теперь спать. Скорее домой и спать, не думая о том, что вообще произошло.       Унять бы ещё колотящееся сердце. И пусть мы не в фильме, я все равно люблю её. И чувствую всё то, что описывают. Только конец заведомо грустный.       Дома становится легче. Соня, чувствуя моё настроение, ластится и, мурлыкая, ложится спать со мной.       Самые дебильные сутки. Самые ужасные двадцать четыре часа. Самая абсурдная ситуация.