§
Сколько раз Мирон вел себя по-мудацки, не сосчитать. И Машнов игнорировал это, ведь он и так добрался до имперской задницы — чего тут еще требовать? Славе и самому не нужно было ни конфет, ни букетов, ни гулянок за ручку. Походов в кино, завтраков в постель и прочего. Он хотел трахнуть заносчивого Фёдорова — он добился своего. И не раз. И даже не два. А столько, что уже и не вычислить, даже если хорошо задуматься… В чем была причина того, что Мирон остался с ним? Когда-то давно у Славы проскальзывали мысли о том, что при данных обстоятельствах риск влюбиться в своего босса не исключен. Когда-то давно он воодушевлялся ими и считал, что все вполне может быть взаимно, просто Фёдорову нужно дать чуть больше времени и власти над его, Славы, телом. Но почему Мирон не послал его после того, как самолично выебал в своем же кабинете? Слава был настолько хорош? Нет, сейчас — безусловно. Но два года назад… Славу аж передергивало от стыда при некоторых воспоминаниях. Однако со временем все происходящее вошло в привычку, а сам Машнов угомонился и осознал, что его мысли о влюбленностях откровенно бредовые и ни к чему не приведут. И он даже не реагировал на выпады и комментарии Мирона, касающиеся их связи. Закрывал глаза на его поведение… Но после очередного случая в кабинете Фёдорова, когда тот стал пиздеть о логотипе, лежа на своем столе под ним, а затем еще и нагрубил, у Славы словно дрогнуло что-то внутри и никак не хотело успокоиться. Забрав тогда документы, которые предстояло переделать, Машнов слишком быстро бросил их на свой стол, чтобы трясущаяся, словно от урагана ебанного, бумага не выдала его дрожащие руки. Думать об этом очень тяжело, а Славе еще консультацию проводить. Похуизм не призывается, будто находится вне зоны доступа, сука. Морозный ветер забирается под воротник и больно щиплет искусанные губы. Слава решает дать себе шанс побыть обычным человеком и пишет старосте второго курса, что опоздает на двадцать минут. Трудно не догадаться, куда его приводят ноги. Двигаясь так, будто успел накидаться дешевыми наркотиками, Слава стучит в кабинет Фёдорова. - Да? – раздается будничный тон. Открыв дверь, Машнов видит Мирона и Ваню, сидящих рядом за круглым столом. - Да ладно, - выдает Евстигнеев. – Постучал. У тебя жар? Слава коротко качает головой и смотрит на Мирона, который тоже шокирован его поведением. - Ты занят? – спрашивает Машнов. - Да, - холодно отвечает Мирон. Прекрасно понимая, что происходит, Ваня быстро поднимается и, сказав «через пару минут вернусь», выходит из кабинета, оставляя Славу и Мирона наедине. Пропустив Евстигнеева, Слава уже не так категорично отказывается признавать его адекватность. Заняв место Вани рядом с Мироном, Слава молча берет его за руку. Он даже не знает, зачем пришел сюда. Ему просто хочется держать руку Фёдорова в своей. - У тебя все в порядке? – спрашивает Мирон, впервые видя Славу таким молчаливым и потерянным. Кивнув, Машнов подносит руку Мирона к губам. А затем мотает головой и в противовес резко дергает плечом. - Слав? – тот начинает не на шутку волноваться, не понимая, что происходит. – Голос подашь? - Пойдем поужинаем сегодня, - тихо говорит Слава, глядя на пальцы Мирона. И он знает, что это плохая идея. - Поужинаем? Мне работать нужно. - После работы. - После работы будет поздно… - Будто в этом городе мало круглосуточных заведений, - выдыхает Слава и откидывается на спинку стула. Все еще крепко держа руку Мирона в своей. - Ты же знаешь, что я ем на работе. И даже сплю иногда здесь же. Сейчас у нас слишком много задач, чтобы расхаживать по заведениям. Слава чувствует, как Мирон проводит большим пальцем по его ладони, а затем убирает руку. - А почему ты здесь? – вдруг спрашивает Фёдоров. - Консультация со вторым курсом. - Которая началась десять минут назад? – в голосе Мирона слышится сталь. Машнов спокойно кивает и поднимается, не глядя на своего начальника. - Ты написать мне не мог? - Нет, Мирон, - говорит Слава уже возле двери. – Я хотел увидеть тебя. На лестнице Ваня провожает Славу тяжелым взглядом и про себя произносит: «Только не сдавайся».§
Евстигнеев заходит домой и видит у порога Ванину обувь. Он улыбается, радуясь тому, что Светло не уехал, и отправляется искать его. Все происходящее настолько волнительно для Евстигнеева, что он в который раз воюет сам с собой в своих мыслях, пока заглядывает в гостиную и в спальню, проверяя, там ли Ваня. Он заходит на кухню, невольно подсчитав все увиденное: со стола убрано, посуда помыта, даже кровать заправлена. Евстигнеев продолжает улыбаться, когда слышит шаги. Светло заходит и, чмокнув его в щеку, неловко мнется посреди кухни. - Привет, - говорит Ваня, - ты не уехал. - Не уехал. Ваня в растерянности смотрит на Евстигнеева, который снова выглядит Преподавателем, стоя перед ним в какой-то крутой рубашке, заправленной в черные джинсы. С милой улыбкой он облокачивается задницей об кухонную тумбу и, посмотрев на Светло, мягко нажимает пальцами левой руки на дверцу. Дверца откидывается вниз, а внутри оказывается... - Посудомойка, блять, - выдыхает Светло. - Окей, я деревня. Он чувствует внезапный стыд и неловкость и хочет поскорее убраться отсюда. Но Евстигнеев ловит его за руку и разворачивает к себе. - Стой, ты чего? - Ничего, - Ваня отнимает свою руку и идёт на выход. - Вань, остановись, пожалуйста, - просит Евстигнеев. - Я тебе просто показал. На будущее. «На будущее», «мой хороший», «завтрак на столе»... У Светло кружится голова. Буквально. Он замирает возле двери, а затем, пошатнувшись, как слепой ведет рукой в сторону, пытаясь нащупать горизонтальную поверхность. Ваня оказывается рядом в считанные секунды, прижимает его к себе и, осторожно подведя к столу, кладет его ладонь на столешницу. Вестибулярный аппарат трезвеет, и Светло удается устоять, крепко держась за Ваню. - Ты в порядке? - спрашивает Евстигнеев. - Да, - стонет Ваня и утыкается носом ему в грудь, сильно-сильно обнимая. - Присядешь? - шепчет Ваня. - Лучше прилягу, - говорит Светло и касается губами Ваниной шеи. Ваня устраивается на диване в гостиной, пока Евстигнеев переодевается. Но, вернувшись к Светло, он застает его на полу: опустившись на колени напротив полки с дисками, Ваня сидит с серьезным видом и изучает коробки. - Хочешь поиграть? - Нет, - повернувшись, Светло улыбается, - просто смотрю. Любишь видеоигры? - Да, очень. Жаль, сейчас на это почти нет времени. Ваня встает и, приблизившись к Евстигнееву, касается его губ медленно, растягивая удовольствие, чувствуя, как сжимается на пояснице его рука, которой он тут же обхватывает Ваню. Он не лезет руками в трусы, не стремится сразу облапать Светло со всех сторон, хотя возбуждается очень быстро. И это в очередной раз свидетельствует о том, что он знает, как обращаться с чужим телом. Ваня не выдерживает. - Сейчас будет мерзко, - говорит он, отстранившись, - но иначе это меня сожрет. - Давай, - спокойно кивает Евстигнеев. - Многим ты завтрак готовил? Задумавшись, Ваня отвечает: - Двоим, не считая тебя. - А сколько человек побывало здесь? - Где именно? - В твоём доме, в твоей постели... - Насчёт постели... Не конкретно этой, а образно говоря — ты уверен, что хочешь, чтобы я считал? Я могу. И вот о чем говорит это «могу»? О незаурядных способностях Евстигнеева в математике или о том, что в его постели побывало приемлемое количество человек? Шумно вздохнув, Ваня качает головой, закрывая лицо руками. - В этой квартире, (снова) помимо тебя, был только один человек. Черт, вот этого Светло точно не ждал и не хотел слышать. Окей, до него здесь были серьёзные отношения... Да еб твою мать. - И ты его знаешь. Завкаф твой. Ваня мгновенно вскидывает голову. В глазах его неподдельный шок. - Могу добавить ещё цифр, - мягко говорит Евстигнеев. - Он был здесь всего два раза, и оба — по стечению обстоятельств. - А много до меня в твоей постели было студентов? - Я понял, - Иван Игоревич улыбается, глядя на Ваню. – Скажи, пожалуйста, от моего ответа что-нибудь изменится? Ваня понимает, что рвущееся наружу чувство, которому он пока не может дать название, никуда не денется, что бы Евстигнеев ни сказал. Ничто не сможет заставить его поменять свое отношение к этому человеку. - Между нами, - добавляет Ваня, пока Светло пытается сформулировать ответ на немного другой вопрос. - Вряд ли, - тихо говорит он, - но зато я буду понимать, чего ожидать. - Окей. Я, конечно, отвечу, но тебе бы следовало решить для начала, к какой из крайностей прибегать, - у Евстигнеева теплый тон, но в его глазах Ваня видит холодок. – Мистер Преподаватель или Сэр Ебарь студентов. У меня никогда не было ничего серьезнее рукопожатия со студентами, и интимнее объятий — со студентками, которые не сдерживались, получив хорошую оценку. В эту квартиру я не звал никого, кроме Мирона. А в своей постели я вчера впервые был не один. С каждым словом Евстигнеева у Вани все сильнее краснеют щеки от стыда, а на фразе «ничего серьезнее рукопожатия» он не выдерживает Ванин взгляд и опускает голову. У Светло просто не укладывается в голове то, что Иван Игоревич Евстигнеев только что ему преподнёс. Как же стыдно ему становится за все эти шутки со Славой, за все свои мысли в отношении Вани, за то, кем он его считал... - Ты сказал, что готовил завтрак двоим, не считая меня, - еле выдавливает из себя Светло, не поднимая головы. – Это слишком личное? - Да. Ваня кивает ковру, понимая, что полез туда, куда не нужно, когда Евстигнеев добавляет: - Мирону и женщине, которую любил. Медленно подняв голову, Светло очень осторожно смотрит на Ваню, который, как и всегда, с готовностью встречает его взгляд. Но в этот раз — плотно сжав губы. Ваня почти чувствует его напряжение. И снова не успевает даже придумать, что сказать. - Я, конечно, все могу понять, - в голосе Евстигнеева слышится веселье. - Но ты всерьёз считал, что я сплю со студентами? - Нет, - слишком резко отвечает Ваня и понимает, что в глубине его души всегда так и было. - А если честно... У меня было очень много разных мыслей подобного рода, но я очень надеялся, что это моя тупая бурная фантазия. Прости. - Все нормально, Вань, - когда Светло снова находит в себе силы посмотреть на Ваню, он видит, что тот улыбается. - Не переживай. - Ты вообще знаешь, какое впечатление производишь? - Видимо, человека, пользующегося своим положением. - Нет. Но… это все сформировалось из-за того, что ты близок с Фёдоровым, а этот персонаж мне вообще не импонирует. Евстигнеев берет Ваню за руку и усаживается вместе с ним на диван. - Вань, послушай меня, - говорит он уже серьезно. – Я не Мирон. Кивнув, Светло шепчет: «Я знаю». - И даже не Слава. Поэтому я прямо спрошу тебя, - Ваня смотрит ему прямо в глаза. – Ты хочешь быть со мной? Потому что я не стану заявлять о каких-то правах на тебя и твое тело, будучи просто… - Да, да, - перебивает его Светло, - конечно хочу. Я понял, о чем ты. Евстигнеев целует его, запуская руку в густые волосы. Окна открыты, на улице мороз, а Ваня прижимается голым телом к Ване и чувствует, как же ему жарко. Во рту пересохло, губы постоянно касаются чужого тела и вызывают глухие стоны. Евстигнеев проникает глубоко и чувственно, двигается очень медленно, с наслаждением, заставляя Ваню выгибаться от удовольствия и долго протяжно стонать, обхватив его ногами и руками. Шесть лет одиночества завершаются официально, и Евстигнееву кажется, что он никогда не был так счастлив.