§
Едва дверь открылась, Мирон стал тараторить: - Прости меня, я вёл себя как… - …как обычно, - закончил за него Ваня, протягивая сигареты. – Забей. Все нормально. - Нет, я наговорил такого бреда… - Слушай, мне поебать. Я это уже видел, - Евстигнеев вздохнул, разулся и, наконец, обратил внимание на самого Мирона. – Что случилось? – тут же выпалил Ваня. - Ты — самый дорогой для меня человек, а я позволяю себе… - Фёдоров выглядел крайне… несчастным. – Прости. - Самый? – не веря, нахмурился Ваня, начиная понимать причины поведения своего друга. Мирон промолчал, тяжело сглотнув. Он не смотрел Ване в глаза. - Не стой в дверях, - наконец, глухо произнес Фёдоров. - Эй, - взяв Мирона за плечо, Ваня заглянул ему в глаза. – Я спросил, что случилось? - Если я еще раз сорвусь на тебя, дай мне по лицу, - сказал Мирон, посмотрев на друга. – Посильнее. Чтобы мне стыдно было каждый раз в университет заходить. - Ты заебал. Я уже сказал, что все нормально. - Ты правда мне дорог. - Я знаю, - терпеливо ответил Ваня. - Я не пойму, в чем дело. Слава… Евстигнеев сам запнулся, произнеся это имя. Он не хотел верить, что Слава сдался. Мирон отвернулся. - Что у вас произошло? – спокойно и тихо спросил Ваня. - Пойдем в комнату, пожалуйста, - простонал Мирон, - там, хотя бы, открытая бутылка твоего любимого рома. Сняв верхнюю одежду, Ваня проследовал в комнату за другом. Никогда не дымящий в помещении Мирон тем временем уже успел прикурить, и пространство начало понемногу заполняться дымом, пока он шел к окну, чтобы открыть его. - Так. Ты говорить будешь? – спросил Ваня, плюхнувшись на диван, пока Фёдоров открывал окно и садился рядом. – Я не понимаю, как мне себя вести. Облизав губы, Мирон крепко затянулся, выдохнул обильное облако дыма и налил Ване. Затем, протянув ему выпивку и зажав сигарету между указательным и средним пальцами относительно свободной руки, взял свой бокал, одним глотком опустошил его и выдохнул: - Буду. Но… - Тебе надо для этого выпить? – брови Евстигнеева взлетели. К рому он не притронулся, отставив его в сторону. - Нет, - горько усмехнулся Мирон, - выпить мне надо не для того, чтобы говорить. - Вот именно. - Составь компанию, не делай из меня алкоголика, - попросил Фёдоров и снова крепко затянулся. - Прости, я… - Ваня растерянно помотал головой, а затем, выдохнув, сделал приличный глоток. – Я переживаю за тебя. Мирон помолчал, вглядываясь в дым, идущий от сигареты, зная, что без Вани было бы гипер хуево, но, тем не менее, продолжая отчаянно искать выход из сложившейся ситуации и пытаясь придумать, каким образом теперь умолчать о произошедшем. Не глядя на Ваню, Мирон выпил. - Только не говори, что он бросил тебя, - тихо произнес Евстигнеев, наполнив оба бокала. – Стоп, - вдруг осекся он и уставился на Мирона. – Это был ты. Ты разорвал ваши отношения. Ваня не спрашивал, он утверждал. - У нас не было отношений. - Да, я помню. Тогда почему тебе хуёво настолько, что ты позвонил мне ночью не по рабочему вопросу? - Я не знаю, - со злостью ответил Мирон, резкими движениями уничтожая окурок в пепельнице. – Но, как взрослый и достаточно обремененный интеллектом человек, я понимаю, что не справляюсь с эмоциями, а я не могу себе позволить страдать хуйней, когда на мне половина университета держится. И, значит, я должен решить вопрос с эмоциями. Но — повторюсь, — как человек, обремененный интеллектом, я вынужден признать, что сам не в состоянии с этим справиться. - Логично. Но ты всерьез считаешь, что позвонил нужному человеку? – Ваня смотрел на Фёдорова в упор, слегка прищурившись. - Да, - жёстко сказал тот. – То, что мы регулярно трахались, не делает его… - Мирон замолчал, полностью прикусил нижнюю губу, а затем шёпотом выдал: - Блять. Он хотел сказать «это не делает его близким человеком», но отказался врать. - Видимо, всё-таки делает, - постановил Евстигнеев. – В голову через постель. Не поверишь, это нормально. - Я не знаю, как мне быть. - А варианта "с ним" не предусмотрено? - скептически уточнил Ваня. Мирон снова промолчал. - Видимо, нет, - проговорил он, стараясь не вспоминать теплые губы, наглые умелые руки, вкрадчивый глубокий голос... Мирон не справлялся. - Я тебя услышал, - нейтрально сказал Евстигнеев. - Теперь твоя очередь. О чем бы ты ни думал, чем бы ни руководствовался, помни, что всем нам свойственно ошибаться. И речь не идет о том, что ты не прав (хотя и эту возможность исключать ты не должен), просто не торопись наделять поставленную тобой точку категоричными полномочиями завершенности. Мы ведь прекрасно знаем, что точки могут превращаться в запятые и прочие знаки препинания. Ты — один из самых умных людей, которых я когда-либо встречал, и ты точно сможешь найти логичный выход из сложившейся ситуации. Что бы ты ни решил, я поддержу тебя. Но, однако, я скажу тебе прямо, что ты не прав, если ты совсем отчалишь от берегов адекватности. Посмотрев на Ваню, Мирон вдруг усмехнулся против собственной воли. - Снова вспомнил, что существую, - добавил он. Улыбка Евстигнеева скрылась за бокалом.§
Стоя на кафедре литературы, Светло уже выкрутить успел все свои пальцы, держа руки за спиной, пока ждал, что скажет Замай, который в этот момент читал одну из его работ. - Ну что, Вань? - молвил Андрей Андреевич, и у Вани в голове сразу понеслись варианты того, как ему дают направление нахуй. - В тень*? - Так тень же отмени... - в ахуе начал говорить Светло, аж растерявшись, а затем столкнулся со взглядом Андрея Андреевича. - Да! Да, конечно, в тень. - Отлично, - кивнул Замай. - Тогда позвоните мне после Вашего последнего экзамена, я скажу, когда можно будет сдать. - Хорошо. Андрей Андреевич, спасибо Вам большое... - Не за что, Вань, Вы ещё ничего мне не сдали, - усмехнулся преподаватель. Неловко улыбнувшись, Светло пулей вылетел из кабинета и понесся вниз по ступенькам главной лестницы, на ходу отправляя одинаковое сообщение Славе и Евстигнееву: «Замай сказал в тень КОТОРОЙ НЕТ боги, он лучший препод. Без обид». Реакция на сообщение не была столь же одинакова, как его текст. Иван Игоревич, увидев написанное, едва заметно усмехнулся и решил ответить позже — сейчас надо было срочно найти договоры по дополнительному образованию. Находившийся рядом с ним Вячеслав Валерьевич, прочитав сообщение, ахнул в голос и тут же принялся строчить, что, вообще-то, без обид тут никак, и Светло мог бы головой своей хоть раз подумать, прежде чем такую хуету писать, да еще и лучшему другу. - Слав, допы, Слава, - с нажимом сказал Евстигнеев, видя, что его коллега яростно втыкает в телефон, вместо того чтобы помогать ему со срочным делом. - До-пы, Слав, в телефоне у тебя их нет. Слав, дай хотя бы знак, что слышишь меня: отложи мобильный и скажи мне номер счета. - Не ори на меня! - психанул Машнов. - Можешь показать на кукле, где я на тебя орал! - Евстигнеев вдруг бросил папку на стол и упёр руки в бока. Слава с большим трудом сдержал улыбку, но его губы спалили всю контору, сложившись в дико напряженную кривую. - Ух, Игорич, - усмехнулся он, качая головой, - если б не Ваня, я бы тебя точно трахнул. - Только Ваня ли? - скептически бросил Евстигнеев, взяв папку и пройдя мимо Славы к своему столу. Машнов перестал улыбаться. И язвить тоже. - Семь-ноль-один-четыре... Он бесцветным тоном продиктовал Ване номер счета, который тот едва успел записать, не ожидая такой скорости переключения от Славы.§
Светло дождался Игоревича и, бодро запрыгнув в машину, стал тараторить: - Не закрыл я эту сессию, потому что не сдал экзамен Замаю (он не допустил, но в тень я сдам) и зачёт Фёдорову… - Фёдоров поставил тебе зачёт, - мягко сказал Ваня, пристегиваясь. - Ты… попросил? – Светло не верил в то, что говорил. - Да, я просил, - Ваня усмехнулся. – Но убедить его смог только Слава. - Догадываюсь, как, - пробурчал Светло. – Но… спасибо. Пожав плечами, Евстигнеев стал выруливать с парковки, пока Ваня рядом пытался осмыслить то, что ему Фёдоров поставил зачет. Был конец рабочей недели, и они просто катались, общаясь, слушая музыку, быстро целуясь на светофорах. А затем Евстигнеев выехал на трассу, и Ваня стал спрашивать его, куда они едут. А тот отмахивался, говоря, что цели определенной нет. Наболтав музыку и увидев, как радостно Светло подпевал, Ваня, достав себе сигарету, погладил его по колену рукой, в которой была зажата зажигалка. Перехватив ее, Ваня развёл руками поверх орущей музыки, как бы спрашивая, подкурить ему, что ли? Евстигнеев заржал, держа в зубах сигарету, пока Ваня щёлкал зажигалкой, пытаясь при движущейся машине попасть пламенем на кончик. Ваня, полностью расслабившись, сидел в удобном кресле, упираясь одним коленом в дверцу, а другим — в рычаг переключения передач. Каждый раз, переходя на четвёртую или сбрасывая на третью, Евстигнеев цеплял его ногу рукой, и это жутко нравилось Ване. Прикрыв глаза, он лениво наблюдал за дорогой, периодически касаясь руки Евстигнеева, которая оказывалась на его колене. Ваня курил в окно, глядя на дорогу, и улыбался так, будто он — самый счастливый человек в мире.§
Машина была припаркована возле кривой изгороди, а двое молодых людей шагали по узким асфальтированным дорожкам. - Где это мы? - спросил Светло, глядя по сторонам. - В пригороде… В парке развлечений. - ЛОДОЧКИ! – завопил Ваня, увидев качели, и умотал вперед. – Прям как в детстве! Догнав его, Евстигнеев окинул взглядом пустой парк и улыбнулся: - Прокатиться не хочешь? - Так заперто же… бляяя… Увидев выражение лица Вани, Светло запрокинул голову назад и зафейспалмил обеими руками. Игриво ухмыляясь, Евстигнеев оперся спиной об ограждение, немного согнув колени, и выставил вперед обе руки, соединив их. - Думаешь, я сам не залезу? - Уверен, что залезешь, - улыбнулся Игоревич, - но я хочу помочь тебе. Покачав головой, Светло подошел к нему и, поставив ногу в замок рук Вани, взял его за плечи, оттолкнулся и в следующий миг уже оседлал забор. Подтянувшись, Евстигнеев почти сразу же оказался рядом, и они одновременно спрыгнули. Ваня не мог не отметить его странную улыбку и отведенный в сторону взгляд, которые словно говорили «ну да, точно», и протянутую вперед руку. - Бля, ты еще и спускать меня собирался?! Евстигнеев кивнул, рассмеявшись. - Ты ведь понимаешь, что я реально могу спрыгнуть сам? – рассеянно уточнил Светло. - Как и залезть… - Понимаю! – слишком резко ответил Ваня и двинулся к нему. – Но что я могу поделать с тем, что мне на руках хочется тебя носить постоянно?! Обхватив Светло за поясницу, Ваня оторвал его от земли и прокружил на месте пару раз. Опуская, Евстигнеев задержал его, когда Ванино лицо оказалось на одном уровне с его. Светло поцеловал потрескавшиеся губы, только что на него наоравшие, и улыбнулся: - Может, для начала ты можешь понять, что я не девушка? - Поверь, я это очень хорошо понимаю. Голос Евстигнеева прозвучал слишком серьезно. Ваня под шумок сполз обратно на землю. - Неловкий обмен репликами? – спросил Светло. – Или нахуй, го на лодочку? - Второе, - Евстигнеев улыбнулся. Мороз хлестал их по щекам, пока они раскачивали лодочку, а пальцы у обоих почти закоченели от того, что приходилось держаться за голое железо. Но Ваня давно не чувствовал себя так легко, а Светло вообще хотел закольцевать данный момент во временной цепочке, чтобы он вечно мог кататься на этой лодочке, материться на холод и периодически спонтанно подаваться вперед, чтобы, ухватив Ваню за шею, целовать его.§
Слова Вани действительно задели Славу. Слова Вани Евстигнеева. Стоя в пустом холле третьего этажа филфака, Машнов смотрел на дверь в одну из учебных аудиторий, прекрасно понимая, что еще пару недель назад никакого труда не составило бы затащить Фёдорова в то самое место, где все произошло впервые. А сейчас все события, имевшие срок годности больше двух недель, приобретали статус истории. Но до сих пор Слава помнил всю эту неловкость. Насколько он был пьян и как нежен он был с Мироном. Как гладил его бёдра, долго и чувственно целовал в шею, мягко, но настойчиво раздвинул ему ноги коленом. Как, несмотря на всю свою осторожность и внимательность, сделал ему больно, как потом оказался на коленях в его кабинете, неистово извиняясь. Мирон был у него первым. До него максимумом, который происходил между Славой и представителями его пола, были смазанные поцелуи и односторонний оральный секс. А Фёдоров настолько забрался ему в голову, так прочно там укрепился... Слава до сих пор вспоминал его лицо — точнее, ту часть лица, которую он мог видеть, — когда он вошёл в него. Мирон был напряжен: закусил губу, между бровей у него залегла морщинка, руками он крепко держался за край стола. Но когда Слава оказался в нем, лицо Мирона словно разгладило. Он быстро облизал губы и выдохнул, полностью расслабившись. Несмотря на то, что это был момент триумфа для Славы, он уже тогда подумал, что как-то грубо себя ведёт. Отмахнувшись от подобных мыслей, Машнов толкнулся несколько раз в податливое тело, чувствуя жар и боясь спустить на радостях, но затем остановился, вышел из Мирона и прошептал ему на ухо: «Давай, ты лучше перевернешься». Жутко пьяный и возбужденный Фёдоров не был готов смотреть своему подчинённому в лицо, подчиняясь ему, но повернулся и уселся на стол, снимая полностью брюки вместе с боксерами, которые теперь уже не удастся оставить просто приспущенными. Слава помог ему, сгладил неловкую заминку чувственным поцелуем и мягко вошёл, прижимаясь к Мирону всем телом. Снова напрягшись в лице, Фёдоров держался уже за Славу, принимая в себя его огромный (как же повезло им обоим, что Мирон был настолько пьян — иначе он бы ни за что не согласился на это) член. Но Машнову было этого мало. Он стал хаотично расстегивать рубашку Мирона и, дойдя до конца, замедлился и бросился целовать его грудь и гладить живот. Фёдоров вошёл во вкус и стянул со Славы майку, отправив ее на пол, где с момента их появления в этой аудитории уже валялся Славин пиджак. Машнов обхватил Мирона за поясницу и прижал к себе, соприкасаясь с ним кожей. И не смог сдержать глухого стона. Зажмурившись, Фёдоров прижимался к нему и прерывисто дышал под ухо, в чувствительное место на шее. Слава уверенно двигался, почти полностью удерживая Мирона на себе, а не на столе, но даже не понимал этого. Однако, ускорившись, уложил его обратно, ухватив одной рукой под бедро, а второй припечатав Фёдорова за плечо к поверхности стола. Мирон все так же отрывисто дышал, трогая себя, но не стонал, чем слегка приводил Машнова в замешательство (он не мог понять, нравится ему или до сих пор больно). Но Фёдоров просто молча получал удовольствие, открывая глаза лишь изредка, а Слава жадно смотрел на него, пытаясь запомнить каждую мелочь, каждую деталь, каждое ощущение... Понимая, что это больше не повторится и — что вероятнее всего — Мирон вообще его нахуй уволит на следующий день. Рука Машнова соскользнула на шею Мирону и, почувствовав под большим пальцем движение кадыка, Слава кончил. Он не успел проматериться, смутиться или проклясть самого себя за подобный провал — он просто продолжил. Слава помнил, как за удовольствием последовала боль, а в башке поверх жутко громкого «нет-нет-нет, только не с ним, пожалуйста» прозвучало «ты ебнулся, что ли?!». Мирон крепко вцепился свободной рукой в его волосы, и Слава ощутил, как он, подрагивая, обмякает в его руках и отстраняется. Машнов чувствовал себя идиотом, и ему было пиздец стыдно, пока он, усевшись на ближайший стул, слишком долго пытался снять презерватив. Ему казалось, он готов зарыдать, но не от неприятных ощущений, а от того, что так облажался перед Фёдоровым. Выдохнув тихое «блядь», Слава запрокинул голову назад, пытаясь отдышаться, когда его руки были бережно отодвинуты в сторону, а Мирон Янович, наклонившись, осторожно избавил его от резинки. Слава не знал, что сказать, когда увидел Фёдорова (уже в брюках) с блестящим от спермы животом, над собой. - Тупой вопрос, но, может, у тебя есть салфетки? - Мирон сам нарушил тишину. - Хотя бы одна. Покачав головой, Машнов встал, натянул белье и джинсы и поднял с пола майку. Стараясь не смотреть на Фёдорова. Но тот вдруг оказался рядом и, прижавшись к Славе, восторженно поцеловал его. Почувствовав, как руки Мирона гладят его шею и лицо, Слава выронил майку и накрыл их своими, поддавшись столь неуместной (по его же меркам) нежности. Отстранившись, Фёдоров тихо выругался, увидев, что испачкал и Славу, припечатавшись к нему. Машнов рассмеялся и вытер их обоих майкой под неодобрительные комментарии. - Салфеток-то нет, - развёл он руками. К этому моменту Слава уже протрезвел, но Мирон был до сих пор вдрабадан. Он ещё несколько раз успел поцеловать Машнова, прежде чем вызвать себе такси и уехать домой по-английски, блядский международник. По итогу Слава ведь справился — он смог запомнить все в деталях. И по сей день, спустя два с лишним года, он помнил, как в первый раз переспал с Мироном. А лица людей, наблюдавших, как он уезжает с корпоратива в пиджаке на голое тело, были просто восхитительны. Среди тех людей был Евстигнеев, напротив, не изменившийся в лице ("Мистер Покерфейс, блять," — отметил Машнов), но по пьяни задумавшийся о том, что у Славы красивое тело и, может... «Может» не развилось даже в рамках его нетрезвого сознания, потому что на следующий день он увидел у Мирона засос на задней стороне шеи, ближе к плечу, когда Фёдоров наклонился над своим столом и свободный воротник рубашки слегка сдвинулся. Посоветовав Мирону застегнуться под горло, Евстигнеев спокойненько покинул его кабинет и разрешил себе ахуеть уже на своём рабочем месте, где через стол от него сидел непривычно тихий Слава с очень сильно обветренными губами. В отличие от Фёдорова и Машнова, Ваня сразу почувствовал, что мир вокруг меняется. _____ *Теневая сессия — время (около недели) после сессии, когда разрешалось что-то пересдавать. И ее уже давно отменили.