§
- Я всё! - психанул Светло, захлопнув крышку ноута и отложив его на прикроватную тумбу евстигнеевской спальни. - Диплом готов? - усмехнулся Ваня, продолжая смотреть в свою умную книжку и даже не повернувшись на него. - Я тебе ничего о дипломе не скажу, пока не встретимся на консультации, - парировал тот спокойным тоном. Вскинув брови, Евстигнеев закрыл книгу, положил ее на стол и повернулся к Ване. - Отлично, - в его голосе прозвучало уважение. - Хуично... - Светло не сдержался. - Ты закладку забыл, - он кивнул на книгу. - Я запомнил. - Бляяя, - простонав, Ваня сполз по подушке вниз, - хватит быть настолько охуенным и настолько преподом, иди сюда! Рассмеявшись, Евстигнеев поднялся со стула и подошел к кровати. Он оперся руками в матрас и навис над Ваней. - Я уж думал, ты никогда не позовешь... Светло цокнул и сел, столкнувшись с ним губами. Целоваться с Евстигнеевым всегда было чревато стояком, но Ваня был слишком взвинчен универом, и трахаться ему ну совсем не хотелось. Почти вовремя отстранившись, он тяжело выдохнул и плюхнулся обратно на кровать. Ваня улегся рядом и устроил голову ему на живот. - Извини, я... - пробучал Светло. - Я сначала хотел тебя нагло раздеть, а затем передумал... - В следующий раз оставь подобные комментарии при себе, - загиенил Ваня, - они меня нихера не радуют. - Да бляяяя, - Светло заржал, - я всегда хочу тебя раздеть (ну, если речь не о лютой зиме и мы не на улице), но сейчас опять забесил этот универ ебучий. - Что с ним? - Нихуя к Замаю попасть не могу. Он постоянно занят, то собрания, то ведомости, то ретроградный Меркурий и хуй знает, что еще... - Попроси Славу, - Ваня пожал плечами, - он легко его поймает тебе. - Слушай, я никого из вас не просил и не собираюсь просить помогать мне с учебой... Хотя примерно догадываюсь, благодаря кому Фёдоров натянул мне зачет. Евстигнеев рассмеялся ему в живот так резко, что Ване аж стало щекотно. - Поверь, я хотел. Но мне не удалось... - Да знаю я, - Светло усмехнулся. - Иногда мне кажется, что я никогда не уйду из этого заведения с дипломом, но нет, проведя столько времени с этой кафедрой… и академ… Я домучаюсь. - Как так вообще получилось? – спросил вдруг Евстигнеев. - С академом. Ты же умный. - Долбоеб ещё тот, - протянул Ваня. - Оправдываться не буду. Просто скажу, что случилась череда неприятных обстоятельств. - Например? - Например, имела место быть наркотическая зависимость. Да, Вань, бывших наркоманов не бывает, можешь прямо сейчас посылать меня нахуй. - Хватит хуйню нести. Что делал? - Много чего. В основном, нюхал. - Долго? Ваня горько усмехнулся. - Мне казалось, что целую вечность. Евстигнеев молчал в ожидании ответа. Он поглаживал Ванино бедро и остановил руку, когда повисла тишина. - Полгода. - Обратно как? - Вытащили за шиворот. Угадай, кто. - Поэтому ты так неистово бесишься каждый раз, когда между ним и... хоть стулом с немецкой кафедры происходят стычки? - Он мне ближе собственных трусов. Всегда был. Ваня вновь замолчал. Он смотрел куда-то в пустоту и вспоминал, как галлюцинировал в темноте Славиной квартиры и забивался в угол, пытаясь спрятаться от своего же отравленного воображения, и как Машнов становился для него тем самым углом, крепко обнимая и тараторя в ухо как заведенный, что все пройдет. Вспоминал, как заебывал Славу своими выходками, увертываясь и заново закидываясь, постоянно спал в его постели и чуть было не попался в состоянии хорошего прихода на глаза завкафедрой немецкой филологии, когда тот ввалился к Славе поздним вечером, заявляя, что хочет его здесь и сейчас. Машнов же, вместо того чтобы выгнать друга или же спрятать, а затем опрокинуть Мирона на ближайшую поверхность, выставил Фёдорова за дверь. Ваня прекрасно помнил, как в очередной раз проснулся посреди своего хуевого и рваного полудрема, вновь поймал паранойю и, отправившись на поиски Славы, чтобы забиться ему под локоть, обнаружил его в ванной с сигаретой во рту и мокрыми дорожками на щеках. Ваня в своем состоянии передвигался нихуя не тихо, и Слава сразу же его заметил. Моментально потушив сигарету, он протянул к Ване руки. «Куришь, значит?» - кое-как промямлил Ваня. Вместо «ты че, плачешь, блять?», которое вертелось на кончике языка. Слава криво улыбнулся и, схватив за край майки, притянул Ваню к себе. «Перед завтрашней конфой ссу,» - ответил Слава. Ваня прижался к нему всем телом, криво мажа своей щекой по его, пытаясь впитать в себя влагу. «Пиздишь». «Отчасти. Это, все же, первый мой доклад в качестве препода…» - Слава посадил Ваню себе на колени и сам вытер лицо ладонью. Нет, после этого случая Ваня не бросил все дело резчайшим образом, но сильно притормозил, ведь каждый раз, когда он собирался что-нибудь принять, он вспоминал разъебанного в ничто Славу, каким он никогда, в принципе, до того момента не был. - Там ведь всё с психическими вопросами еще было завязано... Я не спал, параноил и перманентно блевал. И он был рядом все это время. После этого я все еще должен объяснять, почему Слава? - Я видел тебя, - тихо произнес Ваня, приподняв голову на грудь Светло и крепко его обняв. - Что? - Я видел тебя тогда, видел, как ты выходил из туалета с трясущимися руками, - Евстигнеев не очень хотел вспоминать малоприятную картину, – несколько раз. Видел однажды, как тебя рвало за нашим любимым конченным корпусом в не менее конченную клумбу. - Подожди, я это помню. Мне тогда особо хуёво было. Ваня и правда помнил этот момент, помнил, как мимо проходил какой-то чувак и сунул ему салфетки, даже не останавливаясь. - А того аспиранта, который мне дал салфетки, ты видел? – медленно проговорил Ваня. - Не знаешь, кто это был? - Аспиранта? - Слава так ответил, на отъебись, он появился сразу же, как тот ушел, и краем глаза видел его. А я — нет. Но со мной такой пиздец был, я даже спасибо тогда ему не сказал… А ведь с тех салфеток начался, так сказать, путь наверх. Очень яркое воспоминание, прям символ. Может, ты того аспиранта знаешь? Надо у Славы спро… - Вань. Я дал тебе салфетки. Сдвинувшись в сторону, Ваня заглянул в лицо Евстигнеева. Насколько ещё может возрасти статус «особенного» у этого человека? Светло закусил губу и, найдя Ванину руку, сильно сжал её. - Ты ведь тогда уже у Мирона в преподах ходил? Ваня кивнул. - Почему ты меня не сдал? - Может, потому что привычки не имею? - Нет, значит, меня, объебанного студента, ты не сдал, а своего коллегу — нормально? – начал заводиться Светло, вспомнив, из-за чего Слава слег с температурой посреди лета, а он сам — остался на второй год. - Коллегу? – Игоревич приподнялся на локтях и уставился на Ваню так, будто тот снова был под кайфом. - Славу. С дипломом. - Погоди, то есть, ты думаешь, что это я рассказал Мирону, что Слава писал тебе диплом? – брови Евстигнеева могли улететь в космос такими темпами. – Хотя я, блять, понятия не имел, что вообще у вас там происходит? - Бля… в этом есть смысл. - Серьезно? – засмеялся Ваня. - А как он узнал тогда? - Мирон? Ему на стол кто-то кинул две бумажки, одну с частью твоего диплома, вторую — со Славиной статьей. А сравнить он уже сам смог. - Пиздец, - выдохнул Светло. Он все это время считал Ваню доносчиком на своих же. И радостно ебался с этим доносчиком, заткнув ноющую совесть и избегая Славу. Хотя Славе было, как и обычно, похуй. А Ване не было. Ваня переживал. Но отодрать свой рот, задницу и даже сердечко от Евстигнеева никак не мог. И все зря? - Бля… Вань, - опустив глаза, он протянул руку вперед в поисках Ваниной ладони, - прости, я думал о тебе плохо. Евстигнеев усмехнулся и улегся на спину рядом. - Ниче, я привык, что в твоих глазах я тот ещё мудак, - ответил он. – Можешь продолжать хуесосить меня как препода. - Спасибо за салфетки, мудак-аспирант, - Ваня улыбнулся. – Из тебя отличный препод.§
В середине марта Светло решил брать быка за рога и направился в кабинет Замая вместе с девочкой из другой группы. Едва тот выглянул из-за двери, Ваня выпалил: - Андрей Андреевич, мы пришли сдавать... - Так, я сейчас занят, - Замай вышел из кабинета, - давайте позже... А курс какой, напомните? - Четвертый, немецкая группа, - оттараторил Ваня. - Б.. ЧТО?! Четвертый?! У вас сейчас будет последняя сессия через месяц! Бегом сдавать! - Когда? - В пятницу. И скажите всему курсу! - А те, у кого недостаточно баллов? - Все! - Андрей Андреевич звучал очень эмоционально. - Всем амнистия! Всем срочно сдавать! Похихикав, ребята написали своим старостам про массовую амнистию, чтобы те предупредили остальных должников. А Ваня смог подуспокоиться.§
Чем бы он ни занимался, Мирон не мог перестать представлять Славу с кем-то. Точнее, пытаться. Ведь у него достаточно хуёво получалось представлять Машнова с кем-то, кроме себя. Вспоминать его тело, каждый сантиметр которого Фёдоров досконально изучил, было легко. Вспоминать его в себе было легко. Пиздец тяжело эмоционально, но по факту воссоздания имевшей место быть ситуации — легко. Вспоминать ощущение его языка на своём члене было... Всё это слишком легко получалось и разрывало Мирона на осколочки изнутри. Ведь он великолепно помнил каждый раз, где фигурировал оргазм кого-либо из них. Кроме первого.Более двух лет назад
Мирон помнил их первый раз достаточно избирательно. Это был новогодний корпоратив, он и его команда были так выебаны конгрессами и поездками, что не стали даже пытаться бронировать ресторан. Порешили, что и в своём уютном филфаковском корпусе управятся. Фёдоров убедительно попросил охрану вырубить на этот вечер камеры, установленные в коридорах, потому что эта хуйня всегда его бесила, и в итоге Мамай с Машновым так обнаглели, что приперли стол прямо в вестибюль на третьем этаже, и все они уселись там как цари. Небольшая попойка вылилась в целую вечеринку. Видать, им всем и правда очень было нужно это — расслабиться. Слава притащил с кафедры литературы колонки (в ответ на вопрос, какого хуя он себя там чувствует как дома, Машнов только рассмеялся), Дарио вызвался диджеить, а все остальные (кроме Евстигнеева) подскочили танцевать, как только заиграла первая песня. С улыбкой наблюдая за ними, Фёдоров сидел рядом с довольным подвыпившим Ваней, иногда обмениваясь с ним комментариями по поводу происходящего. И много пил. Нет, очень много пил. К тому моменту, как Мирон по совету того же Вани удалился в один из открытых кабинетов, чтобы подышать воздухом и отдохнуть от шума, он был в такой ебучей кондиции, что неиронично предполагал продолжить вечер представлением в виде фонтана блевотины. Но морозный воздух и сигарета помогли ему немного собраться, и, в конечном счёте, Мирон вышел в коридор с довольным ебалом, угорая с самого себя. Нет, ну серьезно, он собирался блевать? Сколько ему лет, в самом деле... Фёдоров затормозил, сделав всего пару шагов от двери. Вообще-то, блять, ему скоро тридцать один, а он все никак не смирится с тем, что «двадцатые» позади. Однако не всякий мог похвастаться тем, что в тридцать уже сидит в кресле шефа немецкой кафедры, которая его усилиями стала самостоятельной, отделившись от кафедры германских языков. Мирон усмехнулся, глядя на дверь, за которой раньше работал вместе с англистами. Да и сам, вообще-то, им был... Продолжая сверлить глазами дверь, Фёдоров помрачнел. Не всякий мог похвастаться такой горой наломанных дров за своими плечами. Не всякий успел к тридцати влюбиться, потерять голову, бросить все карты на стол и жениться, веря в светлое будущее и уже представляя, как будет отчитывать своих детей за прогулы учебы... чтобы потом, спустя всего год, разойтись. И больше никогда не связываться с кем-то на дольше, чем пара недель. Не всякий к тридцати объездил всю северную и центральную Европу и пережил то, что пережил Мирон, решая чужие судьбы, держа в руках огромные суммы и чувствуя рядом крепкое плечо верного друга. С которым в итоге судьба его развела. Мирон медленно опустился на огромный подоконник, пытаясь сфокусировать взгляд на коридоре. Он увидел впереди человеческий силуэт и прищурился, надеясь, что это Ваня приближается к нему, чтобы забрать обратно, на внезапно ахуенный корпоратив, а не белочка постучалась в черепную коробку. Насчет Вани Фёдоров ошибся, но и белка себя не явила — к нему подошёл Слава, а в руке у Славы была бутылка текилы. Мирон, глядя на неё, одними губами произнёс: «Бля». - Мирон Янович, Вам, может, такси вызвать? - спросил улыбчивый Слава, заглядывая в стеклянные глаза Фёдорова. - Нет, лучше сядь, а то ты у меня в глазах двоишься, - усмехнулся Мирон. Рассмеявшись, Машнов уселся рядом и сделал глоток прямо с горла. Мирон ощутил тепло внутри, будто он сам сейчас выпил текилы, вместо сидящего рядом Славы. Повернувшись, Фёдоров посмотрел, как самый молодой (сколько ему — двадцать четыре? Мирон не помнил) и дерзкий его преподаватель отпил ещё. Нет, это сколько наглости нужно иметь? С тобой рядом, вообще-то, сидит твой начальник. А ты с горла текилу хлещешь и не краснеешь. Бессмертный? Слава провёл тонкими пальцами по губам, вытирая их, и Федоров ощутил желание их облизать. Губы. Не пальцы. Хотя, пальцы тоже... Мирон слегка нахмурился и отклонился, чтобы рассмотреть Машнова. Длинные худые ноги палятся острыми коленками под джинсовой тканью, у чёрного пиджака, напяленного поверх обычной белой майки, небрежно закатаны рукава до локтей, а руки все такие же непростительно прекрасные. Тонкие губы вновь обхватили горлышко бутылки, а Мирон уже представлял на его месте свой член. "Тааааак, блять! — заорал внутренний голос. — Прекратил сейчас же. Во-первых, Станислав... нет, это Стас... как там будет полностью... похуй, Слава на тебя работает. Во-вторых, он натурал и не поймёт твоих припизднутых увлечений. В-третьих, тебе оно нахуй не надо, блять, ты, может, вспомнишь, какое положение занимаешь?" Но единственное положение, которое хотел сейчас занимать Мирон, было под Славой. Машнов повернулся к нему и улыбнулся, ни капли не смутившись откровенно его облапывающему взгляду. - Будете? - он протянул Мирону бутылку. Взяв текилу, Фёдоров сделал маленький глоток и отдал ее обратно. Он облизывал обожженные губы, когда услышал глухой стук стекла о кафель. Мирон не успел повернуться, это сделали за него: схватив Фёдорова за подбородок, Слава впился в его губы, тут же вцепившись свободной рукой в плечо. Машнов даже не давал шанса вырваться, напирая и проскальзывая языком Мирону в рот. А Мирон вырываться не собирался. Он тут же ответил на поцелуй, устраивая руки на поясницу Славы и притягивая его ближе, облапывая его спину, жадно проводя пальцами по рёбрам, сжимая торчащие тазовые косточки. Внутренний голос заткнулся, и Фёдоров пошёл в разнос. Они целовались так, будто через минуту начнётся ядерная война, и ничего больше в своей жизни им сделать не удастся. Мирон провёл рукой по Славиному колену и хотел сместиться ближе к его ширинке, но Машнов вдруг оторвался от него. Фёдоров не понял, что произошло, ему хотелось одного — продолжать целовать Славу. Но Машнов поднялся на ноги. Мирон сообразить даже не успел, по какой причине тот собрался давать дёру, но явно это не одобрял. Взяв его за руку, Слава, вопреки всем прогнозам пьяного Фёдорова, поднял его за собой и затолкал в ту самую аудиторию, в которой Мирон проветривался. Ключ, торчащий снаружи, Слава предусмотрительно вытащил из замочной скважины и быстро вставил его с другой стороны, заперев дверь. В этот раз Мирон сам поцеловал его. На вкус Слава был умопомрачителен — у него во рту все ещё оставался след текилы, горячий язык отдавал какой-то фруктовой жвачкой, а губы прикасались к мироновским так жарко, напористо и свободно, что Фёдоров даже задумался, кто ещё тут шеф, а кто подчиненный. Но это не мешало ему сжимать руками Славину задницу и кусать его губы. Мирон понимал, что они несутся пиздец как быстро, но думать было некогда: Машнов буквально притягивал к себе. Полностью Фёдоров осознал программу вечера, когда переместил руку Славе на живот, чтобы облапать его, и задел джинсы. В джинсах томился крепкий стояк. У Мирона же стоял с того момента, как Слава обхватил губами горлышко бутылки, но тогда Мирон уселся бочком, приподнял ногу, напустил на себя незаинтересованность (хуй там ему удалось, конечно — табло выдавало его с потрохами), короче, всё сделал для того, чтобы его брюки не спалили контору. А сейчас Слава продолжал напирать. Его руки уже спокойно поглаживали Мирона между ног, поверх скользящей ткани брюк, уверенно коммуницировали с его яйцами, давили на член, и Фёдоров начал задыхаться. Он отвернулся, мазнув губами Славе по щеке, и шумно выдохнул куда-то под ухо. Машнов провёл носом по виску Мирона, судорожно сжимая его бёдра, а затем отпустил. Нет, он неправильно понял... Мирон вскинул голову, чтобы посмотреть на Славу. И лучше бы он этого не делал. Машнов был буквально прикован к нему голодным пугающим взглядом, способным любого обратить в бегство. Но Мирону этот взгляд лишь подлил бензина в огонь. Он потянул Славу на себя за борта пиджака и вновь прижался к его губам, сразу же с него этот пиджак стягивая. Машнов выдохнул еле слышный полу-стон, страстно отвечая на поцелуй, и толкнул Мирона к стене. Развернув начальника к себе спиной, Слава встал к нему вплотную, оглаживая худые бёдра и нежно целуя его в шею. Проскользнув одной рукой на грудь Фёдорова и погладив его соски сквозь ткань, Слава расстегнул пару верхних пуговиц дорогой чёрной рубашки, а Мирон мысленно похвалил себя за то, что не застегнул её до конца. Осторожно оттянув воротник, Машнов коснулся губами места между плечом и шеей, распространяя тепло по всему телу Мирона, от чего тот аж прогнулся, откидывая назад голову и открывая Славе больше доступа к своему телу. Мирон тяжело дышал, сомкнув глаза, и абстрагировался абсолютно от всего, начиная с корпоратива и заканчивая своим состоянием, близким к «в говно». Он каждой клеточкой тела хотел прочувствовать Славины прикосновения, его горячие губы, и думал: "Только бы он не останавливался..." Будто прочитав его мысли, Машнов быстро расстегнул ширинку на брюках Мирона и стал поглаживать его жаждущий ласки член. Федоров даже не обратил внимания на то, когда Слава успел расстегнуть ремень, для него все было логично и тянулось даже слишком медленно. Напоминая ему о времени, Слава добавил второй палец в тугое отверстие. Мирон вздрогнул, вернувшись в реальность и дико испугавшись, что отрубился. Однако Машнов продолжал нежно целовать его в шею и даже периодически что-то тихо шептать, поглаживая свободной рукой мироновскую кисть, которая сжимала его бедро. Фёдоров сдавленно выдохнул, понимая, что он только что нахуй выпал из реальности, а в нем уже целых два Славиных пальца... Два длинных ахуенных пальца настойчиво растягивали его, задевая простату. Простату, блять. Будто Мирону было мало того, что это Славины пальцы. Он почувствовал, как Машнов добавил третий, и качнул бёдрами, двигаясь ему навстречу. Быстро поводив внутри Мирона тремя пальцами, Слава подтолкнул его к ближайшей поверхности — одной из первых парт. Оказавшись прижатым к столу, Федоров ухватился за его край обеими руками и сильно зажмурился, понимая, что Славин член намного больше трёх пальцев. Когда Мирон почувствовал, как Машнов осторожно и медленно толкается внутрь, он чуть язык себе не откусил. "Блять, какой же ты огромный". Но, когда Машнов вошёл в него полностью, Мирон забыл обо всем. Ему казалось, он вообще отключился, пока был со Славой. Хотя его тело помнило каждое движение и ощущение так, словно это было вчера. Лучше всего Мирон запомнил его лицо, когда Слава, кончив, продолжил вколачивать его в стол. Федоров тогда настолько ахуел, что был готов заново поверить в любовь. Мирон, даже будучи в том ебнутом состоянии, в котором он воспринимал мир пиздецки прекрасным и очень хотел трахаться, почувствовал и понял, что произошло, осознанно уставился на Славу (который теперь от напряжения держал глаза плотно закрытыми, опустив голову) и, задвигав рукой интенсивнее по своему члену, кончил, глядя на ахуительно красивого в этот момент Машнова. И ещё вопрос был, что стало для Мирона финальным толчком — полный набор стимулирующих ощущений или великолепная картинка перед глазами эстета. Фёдорову пиздец как хотелось развалиться на этом столе и откинуть коней или хотя бы просто полежать минут, блять, тридцать, не двигаясь. Но он быстро поднялся и оделся ниже пояса. Выше он был слегка испачкан. На Славу хотелось пялиться без перерывов и выходных, однако, Мирон, несмотря на своё до сих пор плывущее состояние, понимал, как примерно Машнов себя чувствует. Манипулятор от бога, Фёдоров мог его парой фраз привести в чувства, но он не был способен произнести ни звука, а только молча помог Славе избавиться от презерватива. Позже, когда тот стал одеваться, Мирон все же не удержался и, поддавшись порыву а-ля второклассница, подлетел к нему и впился в губы. Пытаясь передать свою благодарность и восхищение через поцелуй. И скрылся слишком быстро и внезапно даже для себя самого. Понятия не имея, что теперь делать и кого увольнять первым — себя или себя, после таких перфомансов.