Холодно, папочка

      Чернота, холод и боль. Он не понимал, где он сейчас, всё кружилось, вертелось и мелькало. Пальцы на ногах судорожно сжимались от боли, а изо рта поднимался холодный парок. Снова его скрутило судорогой, а потом пришла и рвота. Он задыхался, пытался согнуться пополам, пытаясь сбросить всё, что ему мешало. Рвало его кровью и желчью. Кровь, которая приходила с кровохарканьем, он сглатывал, но когда её становилось слишком много, организм не справлялся и сбрасывал излишки. Переработать их как раньше он уже не мог.       На какое-то время стало чуть легче. Ему казалось, что он слышит чьё-то сердце, что чьи-то руки прижимают его к себе, но Локи не верил. Он знал, что всё это не более чем морок, глюки и блажь. Он попытался поднять руку, но сильная тянущая боль прямо в том месте, где так и осталась игла, выбила из него короткий вскрик. Ему казалось, что кто-то копошится в вене, и он решил, что это черви. Всё самое худшее, что могло произойти, уже произошло, значит, его заживо грызли черви. Собрав остаток сил, он распахнул глаза, отчаянно надеясь увидеть потолок в потёках воды и растрескавшуюся штукатурку, но увидел потолок купальни в Асгарде. Дико озираясь и стараясь прогнать алые пятна перед глазами, его зрение сильно упало, он осматривался.       Ещё одного мучительного видения он не выдержал бы. Снова подступили слёзы. Его психика была разрушена. Локи поднял слабую, замёрзшую руку чтобы вытереть их и вскрикнул. Вся его рука была в крови. Весь бассейн в купальне был в крови. Он сидел в остывающей, уже начинающей спекаться крови. Она липкими корками подсыхала на ногах, просачивалась под ногти, стягивала кожу. Волосы его висели сосульками, красные разводы были на лице. Это точно был Хельмхейм.

***

      Один всегда был принципиальным и никогда не менял решений. В минуты гнева с ним не спорила даже Фригга. Но один раз в жизни он всё же изменил принципам. На ту войну с Йотунхеймом он шёл с твёрдым намерением извести род Лафея под корень, но когда на камнях покинутого храма он нашёл младенца, судя по одинаковым йотунским узорам на лице, сына Лафея, сердце его дрогнуло. Он не мог убить ребёнка.       А Локи рос смышлёным, любопытным и мерзлявым. Страх холода инстинктивно въелся ему под кожу. С раннего детства он сильно мёрз даже в тёплые Альвхеймовские зимы. С этим ничего нельзя было поделать. Если Один брал наследников с собой, то Локи частенько засыпая на лошади просил укрыть его. Он мёрз.       Всеотец сдержал слово. За всё это время никто ни словом, ни взглядом не напомнил о бывшем принце Асгарда. Тору теперь было действительно всё равно, Фригга понимала, что спрашивать бесполезно, а остальные поддерживали своего владыку. Да и решение было, в общем, справедливое.

***

      Тёплая южная ночь опускалась на золотые чертоги. На тёмном небе загорались холодные звёзды. Всеотец смотрел вдаль и думал о Торе. Как убедить упрямого сына покинуть смертную? Ведь невозможно привести её в Асгард. Он уже развернулся и пошёл в свои покои, как на него налетел порыв ветра. Злого и холодного, какого никогда не бывало в Асгарде, впрочем, он так же быстро истаял. Вроде бы и всё, вот только горький, отчаянный шёпот стоял в ушах: — Папочка, мне так холодно, укрой меня…. Один поёжился и пошёл в обсерваторию. Хеймдалль всё так же стоял на своём посту. — Покажи! — властно потребовал Всеотец и угрюмый страж подчинился, будто бы он всегда знал, что этот миг настанет.       Один не увидел ровным счётом ничего, только всепоглощающую темноту подвального помещения и тень человека, съёжившегося в углу, но Локи здесь не было. Именно в этот миг он принял решение всё разузнать. Только разузнать. — Отправить меня туда можешь? — И даже вернуть, возможно, даже не одного.

***

      В этом месте было затхло. В воздухе разливались боль, ненависть, отчаяние и скорбь. Последние чувства затмевали всё. Рядом с батарей умирал бродяга, но ведь его можно было расспросить?       Один присел на корточки, обхватил несчастного за плечи. Тот инстинктивно дёрнулся и откинул назад давно немытые и нечёсаные волосы. Всеотец вздрогнул. Перед ним предстало худое, скуластое лицо с трёхдневной щетиной и плохо заживающими ссадинами, явно, что от старой-престарой бритвы. Глаза глубоко запали, а тело колотила крупная дрожь. Один узнал приёмыша.       Конечно, он должен был проявить принципиальность и оставить его нести заслуженную кару, но он просто не смог так поступить. Бросить пасынка умирать на холодном цементном полу оказалось выше его сил.       Плащ тёмного сукна соскользнул с плеч. Один был несколько ниже ростом, но в плечах не уступал Тору. Ничуть не брезгуя, он завернул худое, трясущееся крупной дрожью тело в плащ, чтобы дать хоть немного тепла, но Локи не заметил. Не почувствовал он как его приподняли на руки, совсем как маленького и вынесли на улицу. Здесь, при свете уличного фонаря всё выглядело ещё хуже. Невольно отметилось как Локи поджимает пальцы на босых, давно немытых ногах, как пытается баюкать на груди покалеченную руку с воспалёнными от давней травмы и от нажитого ревматизма суставами. — Холодно, папочка…. — и Одину хочется взвыть, ведь характер Тора в своего отца, и поэтому он так боялся, что тот наделает глупостей. Сам в своё время натворил дел. Надо молчать. Надо показать строгость, но Один тихо шепчет. — Ничего, сейчас найдём место потеплее и посуше.       Локи что-то неразборчиво мычит, ненадолго глаза распахиваются, но в них уже нет чистой зелени, только болотная застойная муть. Он улыбается, а Всеотец с нарастающим ужасом понимает, что сейчас Локи в мире своих грёз и не осознаёт происходящее. Это первый переход из мира в мир, который дался Локи так тяжело. Его рвало свернувшейся кровью и кислотой, дрожь усилилась и проходить не собиралась. Как ни хотелось Одину, чтобы никто не видел Локи в таком состоянии, а его в отчаянии, но пришлось звать целительницу. Одна из сестёр Эйр явилась на зов. — Что с ним? — Локи уже лежал на кровати в своих покоях и тихо скулил, подобрав ноги к животу. — Самая естественная вещь на свете. Он умирает, — спокойно ответила знахарка и неожиданно вздрогнула, когда Один властно приказал: — Спасай! — Нужно будет вернуть ему магию. Я чую на нём чёрную хворь, у него совсем не осталось жизненных сил. Почти вся магия уйдёт на изгнание болезни, — целительница ждала отказа, но Один удивил её. — Действуй!