Смилуйся, Андрасте

Весь день Каллен провел в ставке командования; был самый разгар мероприятий по подготовке войск к грядущей, и как многие предполагали, завершающей битве с Корифеем. Заседание было крайне изнуряющим: оно требовало внимательности и скрупулезности, что Каллен предоставить на данный момент не мог — даже закаленные в бою вояки с каждым изнуряющим часом без сна постепенно теряют координацию. Жаркая дискуссия завершилась лишь под вечер, но ее окончание не ознаменовало решение всех вопросов. Все нерешенное и недосказанное перенесли на следующее заседание, но вряд ли оно увенчается успехом, если и на нем не будет присутствовать Инквизитор. Как сказала Лелиана, Витторию приковала к постели болезнь, но какая и кто ее лечит — никто не знал. Каллена эта неизвестность крайне насторожила, и он железно решил найти способ пробраться к Тревельян — даже если ему придется выломать дверь в ее покои и перебить сторожей, окончательно утвердив сплетни об их отношениях. Но все же он решил прийти к ней поздно вечером, когда большинство любопытных глаз и ушей заснут. Теперь он принялся за работу; когда все советники распрощались, Каллен остался в ставке командования и, расчистив стол с картой, начал расставлять на ней фигурки и флажки. По одну сторону — красные храмовники и венатори, по другую — Инквизиция. Командор, глядя на них с разных ракурсов и перебирая в голове сотни возможных вариаций, создавал тактику. Он постепенно усложнял «поле боя» — ставил кружку, а на нее флажки: войска заняли холм. Между фигурками положил кинжал — противники разделены рекой. Каллен выбирал самую выгодную тактику, но обстоятельства усложняли, во-первых, специфичность ландшафта, которую описывала Хардинг в своих отчетах, а во-вторых, усталость командора. Солнце почти зашло, и теперь вместо осознанного перебора тактик Каллен бессмысленно двигал флажки туда-сюда. Фигурки превратились в размытые пятнышки, а очертания карты вовсе исчезли. Ножны, прикрепленные к поясу, тянули Каллена вниз, но он не решился их сбросить, ведь меч — олицетворение мужества, силы и храбрости. А кто, как не командор должен быть носителем всех этих качеств? Даже если они давили на него непосильным грузом. Когда солнце зашло, он медленно пошел в главный зал. Не увидев никого, кроме стражников у покоев Тревельян, он уверенно направился к ним. Каллен надеялся, что ему не придется переговариваться с ними — он был настолько уставший, что каждое лишнее действие отнимало у него много сил. — Прошу прощения, командор, — мягко обратился к нему страж. — Миледи Инквизитор распорядилась, чтобы… — Пропустите меня, — сурово приказал Каллен. Хоть его тон и не дал желаемого результата, но внес сомнения в стражников. Они неуверенно переглянулись, и все же вновь запротестовали: — Миледи Инквизитор… — Я уже слышал, — отмахнулся Каллен. — Но если вы не слышали, то повторю: пропустите меня! Стражники были в явном замешательстве: чей приказ исполнять? Хоть миледи Тревельян находилась выше командора в иерархии Инквизиции, но она не стояла сейчас перед ними с грозным видом. Пока они стояли и не знали, что делать, Каллен попросту отпихнул их и нажал на дверь — та не поддалась. Каллен резко развернулся и рявкнул: — Ключ! Стражники с ошалевшим видом застыли на месте — лишь глаза безумно перебегали туда-сюда, не смея задерживаться на командоре. Каллен ничего не сказал — лишь грозно глянул на них; его глаза метали молнии, и стражники были поражены ими. Один из них запустил руку в карман и, нашарив ключ, чуть ли не дрожащей рукой подал его командору. Каллен резко выхватил ключ из рук и, всунув его в скважину, открыл дверь. «Что за сопляков поставили сюда?» — подумал Каллен. Извивающийся путь к покоям Виттории не был освещен, а дорогу он не запомнил — здесь он был всего лишь раз, приглашенный… на приватную беседу. Он медленно шаркал по половицам, остерегаясь напороться на нечто во тьме. И, наконец, достигнув дверей в комнату Тревельян, он глубоко вдохнул и постучался. Он не ожидал, что тут же ему откроют дверь, да еще и неизвестный лекарь; тот был рассержен. — Ясно же было сказано: никого не впускать! — грозно прошептал он. Держа свечу перед собой, он поднес ее к лицу Каллена и охнул. — П-прошу прощения, командор! Но тем не менее, — он вновь посуровел, — я никого не могу впустить. Каллен только раскрыл рот для протеста, но лекарь прервал его. — Миледи Инквизитор сейчас спит, причем крайне беспокойно — любой шорох ее может потревожить, — теперь лекарь говорил еле слышно. — Отнеситесь с пониманием, командор. Инквизитор требуется Тедасу как можно скорее, и наш всеобщий долг поспособствовать ее скорейшему выздоровлению. А на данный момент стадия лечения — сон. Каллен прекрасно понимал требования лекаря, но это не освобождало его от злобы и страха. — Скажите хоть, что с Витто… миледи Тревельян, то есть. — Точно пока не могу сказать, но это наверняка вирус из Западного предела — там просто рассадник болезней. Но ничего серьезного, уверяю вас. В комнате послышались еле слышные стоны, и Каллен машинально прошел вперед, протащив пару метров лекаря на своей груди. — Нет! — запротестовал он и отпихнул Каллена. — При всем уважении, командор, но я не могу вас впустить. — Но она же!.. — Все с ней будет в порядке! — не вытерпел лекарь. — Командор, прошу вас, уйдите! — лекарь выставил его за дверь и заперся изнутри. Каллен хотел начать яростно колотить в дверь и, если ответа не будет, попросту выломать ее, но все же оставил эту затею: Виттории действительно нужен покой, что бы с ней не приключилось. Но если этот лекарь лишь вредит ей? Множество устрашающих мыслей пробрались в его голову; все же он развернулся и ушел, гневно бурча под нос. Нужно было попросить Лелиану рассказать, что это за лекарь, и, желательно, чтобы в покоях Виттории находился кто-то верный именно Инквизиции. Пусть даже привлечет Коула: главное не оставлять ее наедине с неизвестными личностями. Выйдя на улицу через главный зал (горе-сторожи до сих пор стояли на том же месте, где Каллен их оставил; они попытались увязаться за ним и вернуть ключ, но командор их обругал и ничего не отдал), он обнаружил, что день уже закончился, уступая ночи; во внутреннем дворике не было ни души. Медленно спустившись с лестницы, он глянул в окно покоев Виттории: там зажегся свет. Вдруг у окна возник силуэт и — не показалось ли Каллену? — он поманил его рукой. — Виттория, — прошелестел командор и быстрым шагом направился обратно. Он вновь нырнул во тьму прохода к покоям Тревельян, миновав стражников. Здесь стало заметно холоднее, и озноб пробрал командора цепкими когтями, залезая под мундир. Голова загудела, а виски будто стиснули раскаленными клещами; Каллен прошипел. Вдруг он почувствовал, как на его плечо легла тяжелая рука. Каллен резко развернулся и скривился: свет, хоть и не слишком яркий, ослепил его. Поморгав, он увидел перед собой совсем еще юношеское лицо. — Каллен, ты в порядке? Он отпихнул паренька и огляделся: это не был коридор к покоям Виттории. Это даже не был Скайхолд. Каллен быстро вытащил из ножен меч, и лязг стали разнесся по всей библиотеке Башни Круга. Вслед за ним по залу раскатились крики присутствующих. Паренек, облаченный в храмовничьи доспехи, ошарашенно глядел на него и выставил руки перед собой. — Каллен! Убери меч! Что с тобой?! — когда он понял, что Каллен и не думает вернуть меч в ножны, тоже схватился за оружие. «Либо я сошел с ума, либо…» Он вновь огляделся: на него глядели десятки испуганных глаз адептов и учеников Башни Круга. Им навстречу глядел не менее испуганный взгляд; Каллен тяжело дышал и вертел головой, оглядываясь. На крики прибежала еще пара храмовников. Каллен выставил меч перед собой, никого не подпуская. Голову лихорадило, а все звуки он слышал приглушенно, будто его окунули в воду. Храмовники что-то говорили ему, переходили на крик, но он не понимал слов. «…проклятые демоны!» — пронеслось в голове. К нему начали подступать. Каллен яростно рубанул, и звон стали о сталь перекрыл все звуки в библиотеке. Теперь храмовники шли гораздо увереннее, и Каллену приходилось извертываться, чтобы отразить выпады со всех сторон. Он проскользнул через редкое кольцо окружения — наконец он видел всех своих противников. Все трое, еще совсем юные, с непониманием смотрели на него, иногда переводя взгляд на адептов и учеников, прильнувших к стенам, подальше от столкновения. Страх и удивление придали Каллену сил, и он яростно отбивал атаки храмовников и стремительно нападал на них. С каждым испуганным вскриком и звонким лязгом враги множились, и теперь Каллен кружился в финтах и пируэтах, но большинство брало свое. Его заключили в плотное, скалящееся изнутри сталью мечей кольцо. «Странно это — погибнуть в собственном бреду», — подумал Каллен. Последнее, что он почувствовал — железный привкус во рту, когда его лицо встретилось с каменным полом.

***

Каллен проснулся так же внезапно, как и потерял сознание. Голову пронзила тянущая, обволакивающая боль, а мышцы были налиты чугуном. Снаружи послышались голоса: — Куда несете! Каждого — отдельно! — У нас нет места, чтобы каждому выделять опочивальню. Пусть лежат вместе! — Они перебьют друг друга — вы этого хотите? — Тихо! — перекрыл женский голос перепалку. — Вы будите спящих своими криками. Всех размещайте по отдельности. — Но места-то нет! — оправдывающееся сказали. — Потеснимся, — ответили тоном, не подразумевающим пререканий. Послышались быстрые удаляющиеся шаги и стоны. — Бедные мальчики, — вновь услышал Каллен женский голос — судя по всему, говорящая находилась за дверью. — Это вам не мальчики, а члены ордена храмовников! — прогремело хлестко. — Что это? Эпидемия? Вирус? Демоны? Что?! — Пока не могу сказать, что именно. Массовое помешательство? Возможно. Вирус? Не факт. — Массовое помешательство? И как это понимать? — Те, кто более-менее отошел от шока и пришел в здравый ум, рассказывают, будто они жили… другой жизнью. Они прожили месяцы, годы, десятилетия во сне — или в бреду, позже определим, что это было — и вновь оказались здесь. Они не понимают, что происходит, не различают грезы от реальности. — Дыхание Создателя… Холодок прошелся по спине Каллена. Его затрясло; он не понимал, как и выразилась женщина, что, собственно, происходит. Неужели Мор, Киркволл, Корифей, все эти годы… были лишь сном? Всего лишь фантазией его воспаленного лириумом мозга? Вязкий ком застыл у него в горле, а слезы увлажнили его застывшие глаза. Он тихо всхлипывал, закрыв рот ладонью; вскоре она стала влажной. Его будто вырвали из одного мира в другой с корнем, но сможет ли он вернуться?.. и куда? В фантазию сна или в реальный мир? Он уже не был уверен, жив ли вообще: может, демоны выловили его душу в Тени и издеваются над ней? Мысли настолько поглотили его, что он беспомощно замычал и заплакал. — Еще один, — тихо сказала женщина. Каллен услышал скрип двери и приближающиеся шаги. Его мягко взяли за плечо и потянули назад, чтобы он лег на спину. Он не сопротивлялся; и не стыдился, что его увидят зареванным. Ему было вообще на все плевать, но он жаждал только одного: успокоения в истине. Каллен хотел спросить, что с ним произошло, и главное как, но вместо этого его одолел новый приступ рыданий. — Что ты видел? — спросил властный голос. — Рыцарь-командор! У мальчика стресс — и вы так сразу! — возмутилась женщина. — Дайте ему прийти в себя, отдышаться. — Нет времени на разглагольствования! У нас Мор на пороге, и нам нужно как можно больше бойцов! — Его психика нестабильна. Хвала Создателю, если он сохранит здравый рассудок. Выдерните его — и других — сейчас, и получите мясо на разделку. Гуманнее их будет убить здесь, чем отправлять на бойню с порождениями тьмы. Оставьте их в покое — мы ими займемся. Жаркая дискуссия плавно перетекла за пределы комнаты, где лежал Каллен. — Я сошел с ума, я сошел с ума… — говорил он одними губами. Уныние уступило ярости, и она немного прояснила разум. Он приподнялся на локтях и сел в кровати, осматривая комнату: в слабом лунном свете он ничего не разглядел, да и разглядывать особо было нечего — он увидел лишь очертание двери и пустующей стойки для доспехов. Каллен пытался найти признаки демонической природы вокруг себя: зловещее свечение, разломы, клокотание, шепотки… Но мгла оставалась непогрешимо темной, а слышал он лишь стенания из соседних комнат. «Что же это такое?!» — вопрошал сам у себя Каллен. Неужели у него, как у никчемного наркомана, из-за ломки начались галлюцинации? Было неприятно признавать это. Ты употребляешь лириум — тебе плохо, ты его не употребляешь — и снова тебе плохо. Отвратительная штука. — Это я, я все это придумал! — говорил сам себе Каллен, успокаивая. — И так же сам все изничтожу и забуду. «Как я впервые сюда попал, — размышлял он, — так я отсюда и выберусь». Он понимал, что идея просто спать в ожидании разрешения проблемы — не лучший вариант, да и просто наивно, но что он мог сделать сейчас? Но заснуть он не мог: мешали собственные мысли и всхлипы других — в мертвой тишине эти жалобные стоны звучали как ужасные крики, будто весь многострадальный, борющийся с Мором мир голосит о своей боли; в этих всхлипах слышались все муки живой души. Каллен, на миг отстранившись от них, пытался держаться, но вскоре тоже примкнул к этому стенающему хору. Заснуть он смог лишь после прихода лекаря: он насильно влил в рот Каллена густую горькую жидкость, которую было впору жевать. Она будто запечатывала мозг, и в голове чувствовалась коробка, куда мозг и был помещен, полностью изолированный от всего организма; тело обмякло. Когда он проснулся, перед ним вновь была эта голая, удручающая комната: она давила на него, сминала в своем нутре. Он засыпал и вновь просыпался, и снова эта комната не сменялась. С каждым пробуждением переносить ее вид было все сложнее и мучительнее, и ответом на его беспомощные крики был лишь приход лекаря и насильственный прием всяческих медикаментов. Каждый такой визит облегчал Каллена, и постепенно в нем проснулось хладнокровие и равнодушие; события двенадцатилетнего «сна» теперь казались не менее фантастическими, как грифоны. К нему пришло столь вожделенное и долгожданное осознание границ между фантазией воспаленного разума и реальностью. А реальность заключалась в следующем: последняя поставка лириума оказалась порченной, и храмовники, принявшие его, были одурманены — галлюцинации, помешательство, стресс, уныние, депрессия. Кто-то быстро вылечил отравление, а кто-то долго приходил в себя, отрезвляясь. В их число входил и Каллен. Хоть даже все эти прожитые двенадцать лет и были его ночной грезой, этот сон оставил в нем отпечаток. Вменяемым и исцелившимся его признали спустя три недели после потасовки в библиотеке. Это событие вызвало ажиотаж — никто уже не надеялся, что храмовник Каллен Резерфорд сможет вернуться в ряды ордена, служить ему ревностно и верно и блюсти порядок в Башне Круга.