Сборник.

Тонкие ноги обвивают его собственные, трут пальцами, скрытыми мягкой тканью чулков, ступни. Пушистые волосы щекочут плечо, шею и подбородок, и Сейши запускает пятерню в эти волосы, осторожно массируя и поглаживая. Кагэо мурчит, почти как настоящий кот, трётся бархатной щекой о плечо, сжимает пальчиками ладонь лежащей у Сейши на животе второй руки. Сейши чувствует приятную потягивающую истому, которая бывает после хорошего секса, и запоздало отмечает горячие ещё простыни под спиной. Они лежат в мягкой, обволакивающей, словно пушистое ватное одеяло, тишине. В полутьме: единственным источником света является приглушённый свет фонаря и улицы, пробивающийся в небольшое окно. - Кофе будешь? - Голос Кагэо такой же мягкий и бархатный, глубокий, чистый, каким обычно бывает, когда мальчишка не меняет его для поддержания образа. - Давай. Брюнет встаёт - перетекает из лежачего положения в стоячее мягким кошачьим движением, - и, тихо шурша чулками по полу, идёт на кухню. Сейши лежит - слушает, как приглушённо звякает чайник, который поставили на плиту, как звенит ложка, случайно ударяющаяяся о стенки банки и кружки, как шуршит пачка и щёлкает зажигалка. Когда мальчишка тихо выдыхает первую затяжку, гуль уже стоит у дверного косяка. Смотрит, как приглушённые разноцветные огни выдёргивают из темноты тело Кагэо, стоящего у самого окна, ложась на фарфоровую кожу хаотичными цветными мазками: он в коротких шортах и чулках, растрёпанный и без косметики, с задумчивым спокойным лицом. У Сейши подозрительно щемит в сердце от вида пушистых дрожащих ресниц и тонкой сигареты в пухлых губах. Гуль молча проходит, садится на один из двух стульев и устремляет взгляд в окно. Токио - город оживлённый, мерцающий и переливающийся неоном всех цветов даже ночью. За окном ездят машины, сверкают вывески и мигают фонари, но это настолько не имеет значения, что Сейши не цепляется за них взглядом. Совсем скоро утро - осталось, может, часа полтора или два. Кипит чайник и юноша встаёт, выключает конфорку, заливает кипятком уже приготовленную смесь кофейного порошка и четверти ложки сахара - даже эти звуки не нарушают спокойствие, сочащееся, будто бы, отовсюду. Сейши возвращается на место, ждёт, пока кофе не подостынет, что бы не обжечь язык и наблюдает за табачным дымом. Запахи табака и кофе смешиваются - осторожно и ненавязчиво, не причиняя особого беспокойства. Когда кружка наполовину опустошается, брюнет вдруг подаёт голос: - Знаешь, иногда я думаю: Вселенная ведь бесконечна, правда? Значит, есть мир, подобный нашему. И люди в нём такие же. И гули. И мы с тобой. Там может быть всё так же: такой же я сейчас рассказывает такому же тебе то же самое. А может, всё иначе. Может, где-то мы с тобой никогда не встречались. А где-то встретились, но между нами ничего нет. Совсем. И когда я думаю о мире, в котором ты меня не любишь, мне становится грустно. Сейши смотрит на него спокойным колким взглядом, долгим, как зимняя ночь. - Опять из-за херни загоняешься, - вздыхает, допивает остаток кофе и откидывается на спинку стула. Кагэо смеётся, болезненно-тихо, словно кашляет, втыкает окурок в подоконник, крутит немного и подходит к Сейши. Тонкие пальцы с идеальными ногтями скользят по скуле, ласково обнимая, и мальчишка склоняется почти вплотную. Сейши смотрит в глаза цвета Вселенной, в которых отражаются непонятные светлячки, словно ощетинившиеся звёзды. - Знаешь, Сей-чан, не смотря ни на что, ты, - картинка перед глазами несколько раз мигает, смазывается, Сейши видит испачканное кровью лицо, голос Кагэо ломается, хрипит и обратно. А потом ещё раз. И ещё. - Самое лучшее, что было в моей жизни. Сейши резко выдыхает, когда чувствует, как его волосы освобождаются от цепкой хватки, когда слышит, как в лужу мёртвым грузом плюхнулась рука и когда понимает, что чёрные, как сама ночь, глаза его отпустили. Отстраняется, пытаясь понять, что только что случилось. Кагэо смотрит в небо мёртвыми, пустыми глазами, в которых Вселенной уже нет. Мелкий холодный дождь смывает с кукольного лица кровь.