Fugitive/Беглец

Глава 13 11 октября. Ровно 6.00 утра. Билл так и не лёг спать, просидев в своей комнате всю ночь. Он читал, думал, да даже отжимался, если идеи относительно того, как скоротать время до рассвета, заканчивались. Ну что ж, до рассвета оставался примерно час, скоро начнётся новый день, а вместе с ним и новые заботы. Сегодня они должны постараться как следует, чтобы добраться до учётной записи Адлера. Что тревожило Билла – конечно, отец Тома дал подсказку… Но этой подсказке уже два года. А Адлер, как человек с явными параноидальными чертами, наверняка сменил способ защиты. И за два-то года эта защита уж точно стала куда совершеннее. И вот встаёт извечный философский вопрос – как быть и что делать? Билл спрашивал себя об этом вот уж второй час, но пока ответ так и не пришёл, затерявшись в бесчисленных алгоритмах и способах решения этой головоломки. Его мозг работал слишком быстро, настолько, что это уже начинало раздражать. Билл медленно осел на пол, скрестив ноги, и схватился за голову, будто это могло помочь ему привести мысли в порядок. Нужен кто-то, кто уравновесил бы его. Кто помог бы ему притормозить, задать нужные наводящие вопросы, которые выуживают из этого скопища вариантов хоть что-то, что было ближе всего к разгадке. Таким человеком был Том, но сейчас он точно видел десятый сон. Биллу хотелось начать как можно скорее, ведь «Фобос» не дремлет. Но тревожить покой Тома было бы неправильно… Что до Каулитца – Билл опасался, что Том не послушается его и продолжит накачивать себя кофе и сигаретным дымом, но нет. Он действительно ушёл к себе вскоре после окончания разговора с Биллом. А сам Билл потом нашёл на кухне недопитую чашку с кофе. Что и говорить, Томас удивил его, ведь он не стал спорить и делать по-своему, как обычно любил это делать. Видимо, его и в самом деле настолько потрясла запись отца… В любом случае, Билл надеялся, что, когда Том проснётся, то будет чувствовать себя намного лучшее. Билл навострил уши, услышав звук открываемых дверец навесных шкафчиков на кухне, и встал с кровати. Неужели Том уже проснулся? Однако, зайдя на кухню, молодой человек вспомнил, что они с Томом – не единственные обитатели дома. - Доброе утро, Билл, - Келар развернул голову на сто восемьдесят градусов, чтобы увидеть стоящего прямо за ним Билла. – Я разбудил Вас? - Я не ложился сегодня, - он взял из стоящей на столе миски большое яблоко и откусил довольно большой кусок. – Так что можешь не волноваться на сей счёт. - Не желаете ли позавтракать? Раз уж Вы здесь, то я готов выслушать личные пожелания. - Давай, - Билл был рад, что у него появилась компания. – Сделай свой фирменный омлет с беконом, сыром и зеленью, пожалуйста. И… капуччино, пожалуй, - вспомнил он. – Хочу попробовать наконец-таки. Ты как-то сказал, что есть несколько вариантов приготовления кофе. - Легко. Десять минут, Билл. На кухню, вальяжно ступая, зашла Мисси. Кошка тут же требовательно воззрилась на Билла и, не отрывая взгляда, неторопливо приблизилась к нему. Билл уже успел на отлично выучить этот взгляд, как и то, что он означал. - Конечно, и тебе нужен завтрак, - он подошёл к холодильнику и выудил из него заранее сваренную курицу. – Что, спит ещё твой хозяин? Пока Мисси расправлялась с мясом, Билл уселся с недоеденным яблоком на стол, глядя на вполне довольную жизнью кошку. Хорошо быть кошкой, наверно… Всё счастье для Мисси – это сытная еда, тёплый дом, сладкий сон и двое мужчин рядом. И ни о чём не нужно беспокоиться, мысли не раздирают мозг, нет страха и неуверенности в завтрашнем дне. Для Мисси Том – хозяин, для Келара – создатель, а для Билла… кто? Спаситель? Наставник? Защитник? «Куда-то не туда меня несёт», - он недовольно свёл брови в одну линию, чувствуя, что все эти эпитеты порождают только раздражение. Почему раздражение? Потому что это всё не то. Но, если это не то, то что тогда то, что нужно? Билл попробовал задать себе этот вопрос, но быстро вернулся к исходной точке этого, как оказалось, замкнутого круга. Врагом в глазах Тома он уже был. Затем эволюционировал в лицо, которое находится под подозрением. Потом – другой этап, носящий название «Верю, но не доверяю». А что происходит конкретно сейчас? И с какого лешего его вообще это всё волнует? «Всё-таки кошкой быть лучше, чем человеком», - Билл доел яблоко и одним точным и метким броском отправил огрызок в урну. Лучше он будет просто смирно ждать свой завтрак, пока не додумался до чего-то такого, от чего голова точно пойдёт кругом. А ему это было нужно меньше всего. *** Том уже давно не спал. Поспать ему удалось всего пару часов. Наверно… может, даже меньше. Неужели видеозапись отца стала той самой пресловутой соломинкой, переломившей хребет? Сколько лет ему удавалось держаться, несмотря ни на что? Это оказалось тяжелее, чем он думал. При жизни отец редко давал волю своим чувствам, он был скуп на похвалу, его отличала сдержанность и немногословность. Но вот, в те последние часы, что ему остались, он решил рассказать обо всём, что хранил в своей душе. Безусловно, он жалел о том, что не смог сказать всего этого раньше, глядя в глаза своим жене и сыну… но он знал, что Том увидит его послание. Откуда он мог знать это? Почему был так в этом уверен? «Томас», - вновь услышал голос отца Том и зажмурился, перевернувшись на спину. Он забыл, всё забыл. Забыл черты лица Каулитца-старшего, забыл, как звучит его голос, забыл, как всегда прямо он сидел за столом – его гордая и безупречная осанка выдавала в нём человека с несгибаемой волей и нерушимыми принципами. И тех нескольких минут, что длилась запись, хватило, чтобы щедро осыпать так и не зарубцевавшуюся рану самой ярой солью. Сердце Тома захлёбывалось кровью и надрывно билось в уставшей груди. Господи, как же ему не хватало отца… и мать тоже по нему очень скучает, хоть никогда и не говорит об этом. Что ж, у неё на то есть причины. Кейтлин слишком любила сына и знала, как он любил отца. И говорить о покойном супруге для неё было слишком сложно. И больно, чего греха таить… Через весь их брак, продлившийся двадцать восемь лет, он пронесла свою любовь к Ларсу и осталась верна ему даже после его гибели. Кейтлин была женщиной весьма привлекательной – даже Том признавал, что мать в свои сорок восемь лет выглядит просто бесподобно и молодо. Но она так никому и не ответила взаимностью просто потому, что не могла представить кого-то на месте своего мужа. Кого-то, кроме отца Тома. Вспышки бессильной ярости атаковали Томаса всё чаще, лишая способности мыслить собранно и взвешенно. Он хотел бы своими руками вырвать Адлеру его предательское сердце, наблюдая за его агонией, отомстить за всё, что он сделал – с ним, с отцом, с Кроссом, со всеми, кто пострадал безвинно. Но отец просил его не поддаваться низменным чувствам, не терять себя… Только это и удерживало Тома на плаву в этом чёрном океане пустоты. Это, а ещё… «Билл всегда появляется тогда, когда… нужен?», - задал он самому себе весьма странный вопрос, удивившись, что подумал в такой ситуации о Билле. Сама постановка вопроса была достаточно забавной, ведь Билл находился рядом двадцать четыре часа в сутки. Но надо смотреть дальше и шире, а именно… Кто вытянул его из омута забвения, когда Адлер пожаловал в его дом с явным намерением обыскать каждый уголок? Билл. Кто без труда всегда мог разговорить его, когда невозможно было думать ни о чём другом, кроме предстоящей опасности? Билл. Кто всегда оказывался рядом в самый критический момент, когда сил уже ни на что не хватало? Тоже Билл. Наконец, кто вчера не побоялся приблизиться к охваченному путами сотен эмоций Тому, кому было не всё равно, что он достал те чёртовы сигареты и пил уже миллионную чашку кофе? Билл. Это ему было не наплевать. И так было всё время, что он находится рядом с Каулитцем. А тогда, ночью, когда Билл внезапно обнял его? Он потом так быстро ушёл – интересно, почему? Подумал, что не нужно было этого делать, и что он допустил промах, прикоснувшись к Тому? Ведь сам Том никак не отреагировал на эти объятия. Каулитц не был поклонником случайных прикосновений, он мало кому позволял приближаться к себе. Однако, несмотря на давно и прочно устоявшиеся принципы о доступе к телу, Том не почувствовал тогда, что ему было неприятно. Это было… неожиданно. Он растерялся и будто остолбенел на те короткие несколько секунд, что Билл обнимал его. Но той типичной реакции отторжения, что возникала у него в ответ на столь внезапные контакты, почему-то не последовало. Том хорошо знал, как он ведёт себя в таких ситуациях. Он задержался на этих мыслях и не заметил, как кровь успокоилась, прекратив бурлить в венах, как дыхание постепенно выровнялось, а сжатые в кулаки ладони расслабились. Он повернул голову в сторону закрытой двери, затем посмотрел на занавешенное плотными портьерами тёмное окно… и откинул одеяло в сторону. Голоса Билла и Келара доносились с кухни, Том слышал их, как бы тихо они ни пытались говорить. Видимо, и ему нужно встать и присоединиться к ним. Заснуть всё равно уже не получится. - Не зря говорят, что каждый повар может приготовить одно и то же блюдо совершенно по-разному, - Билл с аппетитом уминал омлет. – Я пробовал приготовить его точно по такому же рецепту, но получилось иначе. Буду доверять готовить этот омлет только тебе. - Почту за честь, - Келар взбивал сливки для капуччино. – Надеюсь, и кофе Вы оцените по достоинству. - Я тоже буду рад омлету и кофе, - на кухню, щурясь с непривычки от яркого света, зашёл Том. Билл перестал жевать – он совсем не ожидал увидеть Каулитца так рано. - Доброе утро, мастер Том. Будет сделано, - робот поставил перед Биллом кофе. Молодой человек не отрывал взгляда от приближающегося к столу Тома, пока тот не отодвинул стул и уселся напротив. - Я думал, ты ещё нескоро проснёшься, - Билл вернулся к завтраку, с неудовольствием отметив залёгшие под глазами Тома тёмные круги – неизменные спутники усталости и недосыпа. – Выглядишь паршиво. - Должен сказать, что это замечание не превратит меня в неописуемого красавца, - выгнул бровь Том и, не сдержавшись, тихо засмеялся. Иногда Билл мог быть таким забавным в этой своей прямолинейной непосредственности. - Возможно, - Билл не поднимал глаз, сосредоточив внимание исключительно на своей тарелке. Он чувствовал себя… неловко. – Не спится? - Нет. Значит, и не надо, - Каулитц взял яблоко из той же миски. – Что планируешь делать сегодня? - Мои планы не изменились. Буду пытаться пробиться к Адлеру. Это будет посложнее, чем всё то, что мы уже сделали. Может, на это уйдёт даже не один день, чему я не удивлюсь. - Если будет что-то нужно по технической части – скажи. - Обязательно. - Попробую порыться в учётных записях подчинённых ему руководителей. Может, и там удастся найти что-то полезное. - Хорошо. Вечером подведём итоги. Том откинулся на спинку стула и внимательно, почти придирчиво рассмотрел лицо поглощённого завтраком Билла. Вернее, это Билл хотел, чтобы Каулитц так думал, но последнего было не так-то легко провести. Этим утром Билл стал просто-таки живым воплощением немногословности и отстранённости. Может, он думает, что Том злится на него за тот смелый поступок? А ещё Билл старался доесть как можно быстрее, и Каулитца это изрядно повеселило. Хотя, может, это довольно по-свински с его стороны, и лучше сказать Биллу, что всё в порядке? Но не тут-то было… - Келар, спасибо за завтрак, - парень встал из-за стола и отнёс тарелку на стол рядом с раковиной. – Я буду у себя, - непонятно к кому обращаясь, произнёс Билл и взял свою кружку с кофе. Том никак не отреагировал на эту реплику и остался молча сидеть за столом, постепенно приходя в себя и взвешивая все аргументы. В самом деле, не слишком ли много он на себя берёт? И причина такого поведения Билла вовсе не связана с ним непосредственно? Может, Билл настолько озадачен предстоящим штурмом главного источника зла, что больше ни о чём другом не может думать? Всё-таки это большой труд и огромная ответственность. Даже самому Каулитцу становилось не по себе, стоило ему представить, через что им предстояло пройти. И у него на сегодня забот хватит, да так, что особо не забалуешь. Значит, ни ему, ни Биллу не стоит отвлекаться от поставленных целей. А вечером, действительно, можно сложить полученные результаты в общую копилку к уже имеющимся. «Радоваться надо, если по-хорошему, - досадовал про себя Томас. – У меня появился надёжный помощник, мы пробрались в мозг «Фобоса», а я гружу себя чёрт знает чем.» Хотя… как тут не грузиться? Столько всего произошло за последние две недели – в сотни раз больше, чем за два минувших года. Было над чем подумать, чтобы сделать выводы и разобраться в ситуации, которую уж точно нельзя было оставлять так, как она есть. Иначе беды не миновать… Он и Билл – только они вдвоём выступают против огромной организации, которая распространила своё влияние по всей Германии и, скорее всего, ещё в нескольких близлежащих странах – этому можно даже не удивляться. У «Фобоса» очень острые и цепкие когти, готовые разорвать любого, кто поставит авторитет его деспотичного управителя под сомнение. И как же Тому всё это надоело… Время – 20.16. Том сидел на крыльце с планшетом на коленях, изучая новые учётные записи, одну за другой. Он уже успел наловчиться в таком непростом искусстве, как взлом паролей повышенной сложности, для него это не составило особого труда. Но ему либо не особо везло на улов, либо приближённые Адлера очень умело шифровались. Ему хотелось бы узнать ответы на многие вопросы, в частности – почему Йозеф не удалил последнюю запись отца? Ведь Каулитц-старший прямым текстом и подробно рассказал о том, где следует искать всю информацию о проекте «Объект-Икс». Что это значило? Напрашивались два вывода: первый – Адлер переименовал папку и сменил её адрес, второй – Адлер настолько уверен в своих силах и в защите базы данных, что даже столь детальные указания не могли пошатнуть его невозмутимость и веру в силу «Фобоса». Почему не была удалена запись Кросса – уже понятнее… Адлер уже положил начало своим чудовищным опытам, и кто бы смог его остановить? Кто мог бы помешать тому, что творилось в стенах «Фобоса»? Утечка любой информации каралась весьма сурово – Том очень хорошо знал это. И потому никто не рисковал свой головой и не выдавал эту тайну. - Невезуха… - Каулитц составил ноги на ступень и прислонился плечом к перилам. Непродуктивный день. Ещё и мрачный и дождливый, вдобавок ко всему. Правда, дождь убавил обороты и теперь только слегка накрапывал, застывая взвесью во влажном воздухе. Прилегающая к дому небольшая территория была освещена установленными по периметру высокими фонарями. Хвоя росших здесь в изобилии елей была усыпана каплями воды, поблескивающих в электрическом свете. Невольно возникала ассоциация с крошечными бриллиантами, застывшими в тёмно-зелёных еловых иголках, и Том даже увлёкся созерцанием этой картины, забыв о планшете. Глаза его уже дико болели и чесались после почти двенадцати часов, проведённых за экраном. Может, хватит на сегодня? Всё равно ничего существенного за день он не узнал, да и от Билла никаких новостей не слышно… А на безрыбье и рак рыбой станет, так что Том радовался любому, пусть даже и самому незначительному сдвигу. - Ну ладно, - он нажал кнопку погашения экрана и положил планшет рядом с собой на дощатый настил крыльца. Он даже не спешил уходить – что ему делать дома? Билл занят своими делами, Келар наверняка сейчас трудится над поздним ужином, который и Билл, и Том попросили немного отсрочить, чтобы не терять рабочего запала. К слову, о Билле… за весь день они так и не перебросились даже хотя бы парой слов. Непродолжительный, ни к чему не обязывающий разговор утром – вот и, собственно, всё. А иногда Тому казалось, что Билл и вовсе его избегает. Но с чего бы? Из-за того ночного откровения? Ну ерунда же. Хотя, нет, конечно, это не ерунда – это здорово, что Билл не оставил его одного наедине с терзающими мыслями. Просто не случилось ничего из ряда вон. Или случилось? Ну и дела… Каулитц вздохнул и сложил руки на груди, ощутив дуновение северного ветра. Раньше он мог месяцы проводить в тишине и ничуть этим не заморачиваться. Но молчание Билла действовало ему на нервы, как если бы кто-то водил ржавым гвоздём по стеклу рядом с ним. Ничего плохого не случилось, ни-че-го. Билл руководствовался исключительно добрыми намерениями, искренне желая помочь хоть чем-то. Возможно, это и шокировало тогда Тома, вызвав столь необычную реакцию на это объятие. Что стоила искренность в этом мире, если её почти не осталось? И если Том от неё, как выяснилось, отвык… - Всё сидишь здесь? Том оглянулся через плечо, заметив на пороге Билла. Ну, на ловца и зверь бежит… - Да. Всё сижу здесь, - констатировал Каулитц. – Ни черта не нашёл. День впустую. - У меня тоже ничего. Учётная запись Йозефа – по-прежнему неприступная крепость. - Может, присядешь, чем будешь выпускать тепло из дома? - Ну… - Билл замялся. Кажется, он не рассчитывал на такое развитие событий. - Да сядь ты, Христа ради. Не сожру я тебя. Несмотря на явный требовательный оттенок, голос Тома прозвучал вовсе не жёстко и грубо, как это обычно бывало в такие моменты. Зато Билл сумел различить усталость и даже какую-то замученность. Впрочем, удивительным это не было – Каулитц просидел, копаясь в базе данных «Фобоса», целый день, иногда забывая делать столь нужные ему перерывы. Он не спал всю ночь и даже на любимый кофе его не особо тянуло… - А что, проскальзывало такое желание? – Билл всё-таки закрыл дверь и, подойдя к Томасу, опустился на крыльцо рядом с ним. – Насчёт пожрать – Келар сказал, что через полчаса всё будет готово. - Это хорошо… - отстранённо кивнул Том. – Жаль, что сегодня ничего не удалось раздобыть. Билл смотрел на него, поджав губы и пытаясь сообразить – что с ним творится? Всегда энергичного и напористого Каулитца было трудно узнать, его взгляд погас, голос был тихим и усталым. Было ли всё дело только в банальной усталости и недостатке сна или же… - Почему ты так и не лёг спать? Я ведь просил тебя, - решился начать Билл, уже готовясь выслушать целый шквал сентенций, вроде «Не лезь не в своё дело» или «Лучше займись своими делами». Уж он-то знал, как Том не любит подобные формулировки. Но Том, похоже, и не думал артачиться… Уж лучше бы он огрызнулся, нахамил в своей манере, чем сидел вот так, безжизненным манекеном. - Я ложился. И мне даже удалось поспать пару часов. Потом мне приснился сон, и больше я не смог отключиться, - на одном дыхании проговорил Томас и замолчал. Билл обхватил колени руками, не зная, как поступить дальше. Тому приснился сон… как же тут можно было не понять, что именно этот сон стал причиной тревоги Каулитца? И можно ли спросить, что же такого ему приснилось? Хотя… если Том заговорил об этом, видимо, ему был нужен и важен этот разговор. - Что тебе приснилось? …21 августа 2046 года. Магдебург, Германия. «Фобос». Кабинет Ларса Каулитца. Время – 23.39. Полицейские-криминалисты уже давно суетились здесь, тщательно стараясь отыскать оставшиеся отпечатки пальцев или нужные для дела улики. Полковник Ларс Джонатан Каулитц, один из основателей организации по борьбе с международным терроризмом «Фобос», был найден мёртвым за своим рабочим столом. Прибывший на место трагедии судебный медицинский эксперт констатировал смерть полковника, наступившую в результате огнестрельного ранения, поразившего сердце. Предварительная версия следствия – самоубийство. Офицеры, не занятые сбором отпечатков и вещественных доказательств, опрашивали сотрудников «Фобоса», бывших по долгу службы наиболее близкими к Каулитцу, но никто из них так и не смог сказать, какие были причины у полковника, чтобы добровольно лишить себя жизни… Многие даже отказывались верить в случившееся, говоря, что Ларс Каулитц никогда бы не смог так поступить. В коридоре были слышны рыдания и причитания секретарши, в её постоянно прерываемой всхлипами речи можно было разобрать только лишь «не мог», «как же так», «почему?»… Том шёл по коридору, ведущему к кабинету отца, даже не предполагая, что его ждёт. Ему всего полчаса назад позвонил один из заместителей Адлера, прося срочно приехать. Томасу было не привыкать выезжать на вызовы в позднее время – бывало и хлеще. Но, чем ближе он подходил к кабинету отца, тем тревожнее билось его сердце, тем старательнее он вслушивался в разговоры столпившихся здесь людей. Он ловил на себе полные страха и скорби взгляды и не понимал – что происходит? Почему все эти люди так смотрят на него? - Вы – майор Томас Каулитц? Сын полковника Каулитца? – остановил его на входе высокий и широкоплечий офицер средних лет. - Да, это я, - Том попытался выглянуть из-за его спины. – Что происходит? - Прошу прощения, майор… - замялся мужчина. – Вам не доложили? - Что мне должны были доложить, офицер? – молодой человек грозно свёл брови к переносице, но сердце его затрепыхалось, точно раненая птица. – Пропустите меня к полковнику Каулитцу, я должен его увидеть. Сейчас же. Он, не взирая на возражения, проскользнул мимо офицера в кабинет отца и замер, не успев сделать и двух шагов. Осматривающие бездыханное тело Каулитца-старшего криминалисты, заметив Томаса, растерянно отступили, что-то невнятно бормоча. Том остановился у стола, не веря тому, что он видит. Такого просто не может быть… Это чья-то злая шутка, Господи, пусть всё это будет неправдой… Но глаза ещё никогда его не подводили. Отец сидел в своём кресле, голова его была запрокинута назад. А на груди, на белоснежной и безупречно выглаженной рубашке расплылось кровавое пятно… На столешнице лежал его служебный пистолет, уже упакованный в пластиковый прозрачный пакет – улика для следствия. Ларс Каулитц был мёртв. - Отец… - севшим от потрясения голосом произнёс Том, шагнув вперёд на одеревеневших ногах. – Отец… - Майор, Вы… - начал было офицер, но Каулитц прервал его резким взмахом руки. - Со мной всё в порядке, - он требовательно посмотрел на криминалистов. – Что здесь произошло? - До появления господина Адлера нам запрещено разглашать информацию о… - заикнулся один из них, но через секунду был припечатан к стене безжалостным взглядом Тома. - То, что могу с Вами сделать я, намного хуже, чем то, что с Вами сделает Адлер, - прорычал Каулитц. – Я требую полный отчёт – что случилось с моим отцом? - Наиболее достоверная и пока что единственная версия – самоубийство, - пискнул криминалист. – Полковник Каулитц покончил с собой, выстрелив в сердце из личного табельного оружия. - И я должен поверить в этот бред? – голос Тома звенел от гнева. – У него не было никаких причин делать это. Либо я чего-то не знал о своём собственном отце, что крайне мало вероятно, либо вы, недоноски, знаете своё дело намного хуже, чем никак. - Майор, отпечатки на пистолете принадлежат Вашему отцу, оружие было в его руке, когда его нашли, - вмешался стоящий на входе офицер. - Стало быть, это – единственный аргумент? Непрофессионально, господа, - зло усмехнулся Каулитц. – В его кабинете установлены камеры наблюдения, немедленно изымите информацию с камер и просмотрите записи. - Мы пытались, майор, но камеры в кабинете полковника Каулитца были неисправны последние несколько часов, - озадаченно почесал затылок полицейский. - Кто бы сомневался, - Том ощутил, как его начала охватывать дрожь. – Что-нибудь известно о том, когда наступила смерть? - По предварительным данным, между восемью и десятью часами вечера. Более подробные данные мы сможем предоставить только после вскрытия. Мы стараемся, как можем. - Ну так старайтесь дальше и докажите, что вас, - Каулитц обвёл презрительным взглядом всех присутствующих, - держат при штабе не за красивые глазки. И он, стараясь не смотреть на отца, вышел из кабинета. Том не стал дожидаться Адлера, он едва сдерживал себя от того, чтобы не перейти на бег и пулей вылететь из здания «Фобоса». Он просто больше не мог здесь находиться. Отец старался его предупредить, но он не хотел слушать. Дурак… И теперь всё поздно, слишком поздно... Том сел за руль своего автомобиля, захлопнул дверцу и прижался лбом к рулевому колесу, проглатывая подступающие к горлу рыдания, первые предательские слёзы навернулись на глаза, обжигая и застилая взор. Как же он мог быть таким слепым и глухим ко всему, что происходило? Как мог не почувствовать зловонное дыхание неотвратимой беды? Так он впервые в жизни столкнулся с чёрным и сжигающим сердце чувством вины. И оно не отпускало его и по сей день, Том стал его пленником… Всего лишь один вопрос – «почему?» - приобретал сотни и тысячи разных форм, атакуя истерзанное сознание. Он чувствовал себя зажатым в титановые тиски, сердце билось через раз, а лёгкие судорожно сжались, не давай иной раз сделать вдох. Когда Каулитц проснулся, он почувствовал, как по вискам скатываются горячие солёные капли. Как же глупо было с его стороны надеяться, что он больше никогда не увидит этот раздирающий душу в мелкие кровавые клочья сон… Покуда в нём живёт всепоглощающее и давящее его каждый божий день чувство вины за то, что он не смог уберечь отца и вовремя услышать то, что он пытался донести, демоны памяти ни за что не оставят его в покое. У них длинные и острые зубы, в их когтистых руках – по раскалённому бичу. Том уже давно с ними сроднился… - Это… ужасно, - только и смог произнести Билл, потрясённый этим откровением. – Ужасно, что тебе приходится снова и снова переживать тот день… мне очень жаль. - Это моё наказание, - Том вытянул вперёд ноги и скрестил их в лодыжках. – За что, что не открыл вовремя глаза на то, что происходило у меня прямо перед носом. Можешь запомнить на будущее, что так устроен человек. Жалеть о свершившемся, зная, что была возможность всё исправить – вот наш удел. Через это проходят все – в разной степени, разумеется… Но, поверь, нет ничего хуже ощущения, чем то, что ты понимаешь, что мог бы спасти одного из самых близких тебе людей, но его больше нет, зато ты гуляешь по Земле и продолжаешь жить. - Разве ты жалеешь о том, что остался жив? – удивился Билл. - Едва ли. Тогда некому будет отомстить за смерть отца. Сейчас я уже хотя бы примерно представляю, как это сделать. У меня появилась надежда. - Скорее всего, у меня нет права говорить об этом – я совершенно не знал твоего отца, тем более мне неизвестно, какими были отношения между вами, - Билл осторожно глянул на Томаса, ожидая услышать возражения и просьбы прекратить, но Каулитц молчал. – Но… вряд ли твой отец хотел бы, чтобы ты так себя изводил. Мне показалось, что в своей видеозаписи он изъяснился понятнее некуда. Он верил в тебя и в твои силы, в твой ум. Иначе как объяснить то, что он почему-то знал, что ты увидишь это? И уж чего он точно не хотел – это чтобы ты винил в его смерти себя. - Может, это и так. Но, раз уж ты заговорил об этом, это тоже одно из отвратительных проявлений человеческой природы – думать. - Мне-то можешь не объяснять… - начал было Билл, но закрыл рот. О своих заскоках ему думать точно не хотелось. – Помнишь, что сказал тебе отец? Не поддавайся, иначе тебя будет слишком просто сломить – это и нужно Адлеру, чтобы ты стал лёгкой добычей, уязвимым. Но ты ведь не такой, Том. - Вот как? – усмехнулся Каулитц. – Тогда скажи, каким меня видишь ты, чтоб я знал, от чего танцевать, - в его голосе явственно слышалась ирония, но Билл закрыл на это глаза. - Каким тебя вижу я? – задумчиво переспросил молодой человек, понимая, что обычные описательные эпитеты совершенно не идут на ум, потому что перед глазами проносятся целые сцены и воспоминания. – Я могу ответить. Но это будет долго. - А мы никуда не торопимся, - развёл руками Томас, разворачиваясь к нему. Билл помолчал немного, мысленно облачая в словесную форму то, что ему услужливо подкидывала память. О, ему многое хотелось рассказать Тому… и, раз уж он сам попросил… - Самый первый день, когда я оказался у тебя - помнишь его? - Такое забудешь. - Точно, - улыбнулся Билл. – Когда я впервые тебя увидел, мне стало страшно. Впервые за неделю, что я прожил на тот момент. Я увидел тебя и подумал: такого человека будут бояться все. Тогда мои мысли были весьма примитивны и обрывочны, но со своими эмоциями я нашёл общий язык куда быстрее. И что такое страх, я понял сразу. Это когда в груди всё сводит, дыхание замирает, а мышцы будто каменеют от напряжения. Но я всё же не верил, что ты выстрелишь, потому что ты говорил со мной, старался добраться до правды, гонял меня на исследования. Ты сомневался во мне, но ты давал мне шанс проявить себя. Потом – тот вечер, когда Адлер пришёл к тебе, и ты велел мне уйти. Я наблюдал за тобой вместе с Келаром из укрытия. И знаешь что? Если в первый день мне было страшно, то тогда я испытал самый настоящий ужас, глядя на тебя. Ты действовал так точно, так быстро – все твои движения были словно тщательно отрепетированными, давно заученными. И я видел страх в глазах Адлера даже несмотря на то, что на его защиту могла в любой момент кинуться орава вооружённых до зубов солдат. Он боялся тебя точно так же, как боялся и я. И поэтому никто не рискнёт выйти против тебя – тебя, даже только одного! – неподготовленным. Потому что все знают, чего ты стоишь, и на что ты способен. И тебе это говорю я, тот, кто был создан, чтобы убивать, и которому дали для воплощения этой цели всё, и даже больше. «Самое совершенное оружие», чтоб меня, - невесело рассмеялся он, цитируя слова Адлера. – Так вот… пусть они все знают тебя таким. Я буду знать тебя другого. И твоя мать знает тебя другого, как знал и твой отец. Все мы видим тебя по-разному, что нормально, в общем-то… Но раз ты спрашиваешь меня, то и отвечать я буду только за себя. Билл снова замолчал, собираясь с мыслями, в то время как Том неотрывно смотрел на него, не смея вставить даже хотя бы слово. Даже желание отпустить пару-тройку едких комментариев куда-то испарилось, что было весьма необычно для него… Он просто слушал. - Я знаю, что ты никогда не оставишь в беде тех, кто тебе близок. Ты заботишься о своей матери, потому что не перенесёшь, если с ней что-то случится. Разве человек не раскрывается в своём отношении к дорогим ему людям? И ты - не тот человек, кому будет всё равно. Ты можешь быть великодушным, хоть и хамишь при этом, как извозчик, и ничем стараешься себя не выдавать, - снова заулыбался Билл, глядя, как Том сморщил нос на этих словах. – Вот об этом я и говорю. Ночью я сказал, что ты – хороший человек, и мнения своего я пока не изменил. Ты можешь мне возражать, приводить аргументы и спорить со мной до покраснения. Я всегда внимательно тебя слушал, и я помню всё, что ты рассказывал об отце, о годах своей службы в «Фобосе»… Если бы тебе было всё равно, ты бы спокойно спал по ночам, не мучаясь ни кошмарами, ни угрызениями совести. Видимо, на слово «любовь» у тебя давно выработалась стойкая аллергия, но ты любишь своих родителей, а благодаря им в тебе ещё сохранилась вера в людей. И отец твой был прав насчёт тебя – ты никогда не был злым или жестоким. Иначе ты бы без колебаний застрелил меня в тот вечер, когда я вломился к тебе, - он задумчиво посмотрел на вечернее небо, покрытое тёмно-серыми махровыми шапками облаков. - Если я тебя всё ещё не убедил, вспомни хотя бы о Мисси. Зачем тебе, уставшему от всех вся, сдалась обычная дворовая кошка? Что тебе стоило пройти мимо в тот день, когда ты её нашёл? Или полные страдания кошачьи глаза так запали в душу? – Билл несильно ткнул его локтем. – Запали, я знаю. В общем… - парень смущённо опустил голову, заметив, как пристально на него смотрит Каулитц. – Пока что я не могу поддержать тебя в твоём самобичевании. А ещё, - он повёл носом, улавливая терпкий запах леса, принесённый холодным ветром, - здесь довольно зябко. Если простудишься, наша работа сильно замедлится. И Келар вот-вот закончит колдовать над ужином… Может, вернёмся в дом? Том не смог бы ответить на эту внушительную речь даже при желании, хоть далеко и не в объёме сказанного было дело. Может, Билл говорил немного скомканно и чуть сбиваясь, но он говорил искренне. Хотя, если подумать - разве когда-то было по-другому? Кроме того, Каулитц понял одну вещь – ему никто и никогда не говорил таких слов. И правильно ли то, что он чувствует какой-то непонятный внутренний отклик? Том старался подобрать описание этому чувству, но из стандартного спектра почему-то ничего не подходило… Но, если попробовать подобрать хоть мало-мальски подходящую дескрипцию, то, пожалуй, это было похоже на обретение чего-то долгожданного, желанного. Очень похоже… Не радость, нет. Что-то такое, что сглаживало острые углы, успокаивало разбережённые раны и усмиряло боль. Словно панацея. - У тебя уже пальцы красные, - обратился к нему Билл, открывая дверь. – Идём. Том взял планшет и поднялся на ноги, чтобы последовать за Биллом в дом. Он думал о том, что, несмотря на то, что за последние несколько дней случилось столько дряни, изрядно потрепавшей нервы им обоим, они всегда находили правильные слова друг для друга. И никто из них не оставался один на один с тем, что всаживало в надрывающееся сердце кинжал за кинжалом. Они выручали друг друга, хоть никто никого об этом и не просил. Просто так было… нужно. И правильно. И это имело своё действие – ведь Тому действительно стало легче. «Я верю, что ты не останешься один», - так сказал отец. «Ну… вот я и не остался один», - подумал Каулитц, растирая замёрзшие пальцы и садясь за уже накрытый стол. Впервые за день он вздохнул свободно.