Погром и катавасия, творившиеся в квартире Арсения в первый месяц совместной жизни с Тошей, немного утихали. Нет, их постоянство, периодичность и разнообразие никуда не делись, но масштабы ущерба медленно, но верно уменьшались.
Этому обстоятельству радовались, как дети, оба их участника. Антон начинал верить, что у него получится исправиться и научиться контролировать в себе эти крушительные и ломательные замашки, что его хозяин, такой замечательный и, впервые, всепрощающий и добрый, станет последним, не выгонит и не оставит. А Попов просто был счастлив, что урона мебели и вещам наносится меньше, и не нужно каждый раз покупать новую настольную лампу или пару ботинок. Его питомец, кажется, наконец, разобрался, как работают собственные лапы, и как нужно ими управлять, чтобы ничего не ронять. В душе мужчина надеялся, что такое послушание вызвано именно его воспитанием и дисциплиной, чем втайне даже гордился.
Тоша уже почти неделю не вытворял несусветных выкрутасов, поэтому Арсений решил, что пришло время расширить круг знакомств его пса.
В субботу, оставив дома животное, отличившееся примерным поведением с самого раннего утра, Арс уехал по делам. Антона удивило это незапланированное исчезновение и разбудило уснувшие в недрах души страх и тревогу. Щенок, как и обычно, остался ждать хозяина у двери на коврике, держа осанку не хуже, чем профессиональные балерины.
Спустя часа четыре мужчина, к нереальной радости и облегчению Шастуна, вернулся, но не совсем один. Как только механизм замка щёлкнул, а входная дверь распахнулась, домашний сквозняк втянул в прихожую не только родной запах хозяина, но и чей-то чужой. Этот новый шлейф немного отдавал карамелью и ромашкой, ещё в нём заметно закрепился отпечаток атмосферы другой, незнакомой квартиры.
Пёс, перестав гиперсильно махать хвостом и пытаться допрыгнуть до лица брюнета, немного попятился и отошёл, усевшись посередине прихожей. Из-за Попова, нерешительно держась за полу его пальто, вышел маленький, по пояс мужчине человек. Одет он был в лилово-розовую курточку, серые штанишки и фиолетовые сапоги. Арсений, ласково стянув капюшон и шарф, закрывающие детское раскрасневшееся от холода лицо, успокаивающе произнёс:
— Вот, Кьяр, тот самый Тоша. Ты не бойся, проходи, он детей не обижает. Так ведь? — последнее полуутверждение-полувопрос было адресовано псу, осторожно разглядывающему только прибывшую гостью.
Девочка, улыбнувшись смеющимся голубым глазам, кивнула и начала снимать верхнюю одежду, аккуратно складывая её на полочку вешалки. На самом деле ребёнку, только увидевшему это лохматое, ушастое, удивлённое чудо, захотелось со всех ног броситься к нему и погладить по голове, почесать пузо, попросить дать лапу, потрогать чёрный нос, но щенок отодвинулся на довольно большое расстояние и всем видом показывал, что насторожен и недоверчив к новому посетителю. Поэтому Кьяра, как уже «большая и взрослая барышня» (со слов отца) решила использовать тактику спокойного и благоразумно постепенного знакомства.
Стянув сапоги, и тем самым избавившись от всей верхней одежды, девочка нерешительно направилась к собаке, так и не удосужившейся сдвинуться с места. Заметив, что ребёнок немного побаивается его непоседливого питомца, Попов мягко тронул дочку за плечо, присел на корточки рядом с ней и позвал Тошиюки. Услышав голос Арса, в котором нотки одобрения переплетались с просьбой, Антон не смог и дальше оставаться недвижимой скалой и, повиливая хвостом, неспешно поплёлся к ожидающей его парочке.
Остановившись в большей степени перед мужчиной, нежели ребёнком, щенок снова прижал свою пятую точку к полу, с вниманием разглядывая маленькое личико и обнюхивая воздух вокруг него. Арс был немало удивлён такому странному поведению своего пса, но не смотря на это, уверенно водрузил ладонь на шерстяную макушку, тем самым показывая, что зверь не опасен. Немного потрепав Тошу по голове, Попов взял ручку Кьяры в свою и положил её на мохнатую, тёплую холку. Маленькие пальчики прошлись по длинной шерсти, пока ещё очень осторожно и деликатно.
Не обращая внимания на то, что ласка от девочки была не плоха, Антон поклялся бы, что хочет ощущать на своей голове только хозяйскую руку. Гостья не то чтобы не нравилась щенку, просто Шасту было непонятно, зачем Арс её привёл, и для чего им этот ребёнок в и так хорошей совместной жизни. А ещё немного неприятно было наблюдать, какими до неприличия тёплыми и любящими взглядами одаривал брюнет эту незнакомку. Сердце щенка легонько кольнул укор, ведь когда Арсений смотрел на него, солнца и счастья в глазах было гораздо меньше. Но раз уж хозяин так по-особенному относился к девочке, Тоше не оставалось ничего иного, как послушно принимать её внимание и выполнять то, что она хочет.
Осмелев и получив неограниченный доступ к перемещениям, игрушкам пса и беготне по комнатам, Кьяра явила свою настоящую, озорную и заливисто хохочущую сущность. Громкие ножки носились по коридору и гостиной, мастерски огибая все препятствия, чего не могли себе позволить скользящие по паркету, все ещё немного неуклюжие лапы. Поэтому, использующий бегство при любой открывшейся возможности щенок в сотне случаев из ста отлавливался, схватывался и утаскивался обратно. Бедный Антон, у которого сердце уже выскакивало из груди, а язык свешивался из задыхающегося рта, пару раз был оседлан, стукнут резиновым мячом, оглушён диванной подушкой и даже обрызган освежителем воздуха, случайно попавшим в прыткие на выдумки ручки.
Апогей этой пыточной игры случился тогда, когда девочка, не рассчитав траектории, одной ногой со всего размаху приземлилась на не успевший увернуться, многострадальный хвост. Отчаянный и жалостливый вой заставил Арса, все это время находящегося на кухне и готовящего ужин, отвлечься и выйти к дочери. Обрадованный появлением спасителя Шаст подумал, что мужчина отчитает ребёнка, и истязания закончатся, но хозяин лишь мягко попросил «не мучить» собаку и вернулся к своему прежнему занятию.
Поняв, что самый близкий человек ему не поможет, и спасения ждать неоткуда, пёс с поселившимся в глазах ужасом забрался под комод, сжавшись почти до невозможных размеров. Лишь бы только этот кошмар прекратился.
Через полчаса вынужденного затворничества Тоши, показавшегося ему вечностью, в гостиную вышел Арс и, увидев, что Кьяра заметно заскучала, потеряв объект игры, подхватил её на руки, начав щекотать, подкидывать и крутить. Девочка заливисто и счастливо смеялась, повторяя: «Ещё! Выше хочу, пап!», и для Антона открылась незамысловатая и простая правда, кто же этот ребёнок.
В сердце защемило и заболело, закололась и заскрежетала дикая ревность и обида. И горечь. Не был и не будет Шаст самым близким и нужным Арсению, ведь у него уже есть, кому дарить свою любовь. Дети — это тебе не собачки и кошечки, которых в магазинах и приютах, на остановках и в переходах пруд пруди, это не питомцы, которых выкинул и забыл. Дети — это родная кровь и сильнейшая связь, чистейшая нежность и привязанность. А он, Тоша, просто смешной и лохматый питомец, живая игрушка для самой важной Попову девчонки. И он спустит с рук и простит ей все забавы, все проделки и сломанные вещи, ведь она — дочка.
И Антон должен и будет терпеть её выходки, будет сносить все случайные удары, потому что Кьяру любит Арс. А Арса любит Шастун. И, по нехитрому уравнению, Шастун должен любить Кьяру. Всё просто.
Когда Попов снова вернулся на кухню, дабы накрыть на стол, случилось самое страшное для Тоши: девочка нашла, в спешке недостаточно хорошо спрятанного, любимого плюшевого друга-медведя. Прикасания к своему самому главному сокровищу пёс стерпеть не смог, поэтому пулей вылетел из-под комода и кинулся на помощь игрушечному товарищу. Ухватив зубами лапы несчастного мишки, недовольно порыкивая, щенок стал тянуть его на себя. Кьяра тоже не сдавалась, крепко держа мохнатую голову медведя в ручках: новая игра показалась достаточно интересной.
В один момент ребёнок предпринял попытку одержать верх в этом нелепом перетягивании, дёрнув игрушку посильнее. Такой прыти Шаст не ожидал, поэтому случайно выпустил схваченные лапы из пасти. Внутри него с каждой секундой нарастала волна негодования и злости, которую знатно приправляли нисколько не утихшие обида и зависть. Проигрывать в состязании с девочкой Антон не собирался, тем более отдавать собственность, которую ему радушно подарил хозяин.
Все случилось мгновенно: Тоша решил ухватить своего медведя не меньше чем за пузо, чтобы ему принадлежала бОльшая его часть, но безбожно промахнулся. Зубы несильно цапнули маленькие пальчики, невольно попавшие под раздачу. Квартиру огласил громкий, истошный крик, оглушив чуткий собачий слух. К рыдающей, сжимающей здоровой рукой укушенные пальцы девочке, подлетел ничего не понимающий Арсений. Он упал перед дочкой на колени, вглядываясь в её лицо и стирая крупные слёзы, безостановочно льющие из глаз. На встревоженные вопросы брюнета, ребёнок ничего не отвечал, захлебываясь в горьком плаче.
Щенок сидел там же, куда ошарашено отполз после случайно содеянного нападения. Он весь словно внутренне окаменел, наблюдая, как мужчина пытается успокоить дочку и узнать, что случилось. Как он, сраженный пониманием, смотрит на своего питомца очень страшными глазами.
Шаст ещё ни разу не видел такого убийственного сочетания укора, гнева и уничижения в этих прекрасных, лазурных озёрах. Да он даже представить не мог, что такие чувства могут проявиться во взоре хозяина. И самое ужасное было то, что каждую негативную эмоцию Попова, направленную в его сторону, Антон полностью заслужил. Хотя, этот удручающий факт не вызывал удивления: пёс всегда всё дерьмо, методично выливаемое на него судьбой, заслуживал сам. Сам ломал, рушил, разносил по частицам свою жизнь, с тупой методичностью испытывая терпение очередного владельца. Одни выкидывали сразу, других хватало на несколько недель. Попов продержался дольше всех. Но даже он, самый добрый, самый честный и лучший человек, Шастуна не простит. Это было кристально ясно, это билось неоспоримой истиной, аксиомой в голове щенка, испытывающего сейчас внутреннюю катастрофу.
Бесполезно было теперь поджимать хвост, опускать голову, отводить глаза и скулить. Бес-по-лез-но. Никакие слова не выторговали бы прощения, а у Тоши и их-то не было. Только лай, абсолютно ненужный, никчёмный и напрасный.
Немного успокоившись, всё ещё изредка всхлипывая, Кьяра сразу начала проситься домой, к маме. Арс прекрасно понимал желание дочери вернуться в безопасную квартиру, где её пожалеют, приласкают и утешат, но и предчувствовал, что это обернётся скандалом. Жена, узнав, что её ребёнка покусал «нерадивый, блохастый приёмыш из перехода» с радостью запретит Попову брать девочку с собой не только в гости, но и водить хотя бы на прогулки, потому что: «Какой из тебя отец, если за своей псиной приглядеть и то не можешь». Но отказать дочке мужчина не мог, поэтому быстро собрал ее и повёз к матери, заперев виновника произошедшего в квартире.
Тоша даже не пошёл к двери занимать своё привычное место ожидания. К полу пригвоздили горечь и вина, вдоволь разлившиеся и разгулявшиеся по венам. Сердце сбивалось и трепыхалось, давая волю холодному и липкому страху. Он знал, что будет дальше, знал, чем всё закончится. Но, мысленно возвращаясь к любимым, весёлым глазам, к заботливым рукам и мягкому голосу, пёс таил крохотную надежду на то, что хозяин простит. Он ведь самый добрый, самый лучший и родной. Он ведь может подарить ещё один, мало-мальски возможный, но катастрофически необходимый шанс. Он ведь Арс.
***
Разъярённая, по-настоящему взбешённая мать устроила Попову полный разнос. Нет, она не кричала так, что было слышно всему этажу, не била посуду, не кидала вещи в брюнета. Алёна, успокоив Кьяру и уложив её спать, вывела мужчину в коридор и очень тихим, свистящим от злости голосом высказала всё, что она о нём думает, запретила любые визиты и участие в жизни ребёнка, прокляла идиота и его дебильного пса как только могла. Выставив виноватого, изрядно помрачневшего Арсения на лестничную площадку, женщина с силой захлопнула перед ним дверь, словно отрезая от маленького мира дочери. Кажется, большего пиздеца в отношениях с бывшей женой и семьёй у брюнета не было.
***
Щёлкнул замок, открылась дверь. Медленные шаги прозвучали в коридоре, затем в спальне. Скрипнул ящик комода, звякнули металлические детали поводка. Попов прошёл в гостиную, где так и сидел щенок. Молча, почти не глядя на него, застегнул ошейник на несопротивляющейся, повинной шее. Дрожащие, неслушающиеся лапы обречённо понесли Тошу за хозяином. Входная дверь снова открылась и закрылась.
***
За стеклом, покрытым россыпью ползущих от движения машины капель, мелькали городские, вечерние огни. Но смотреть на них совершенно не хотелось. Не было сил даже просто повернуть голову. В салоне играла первая попавшаяся в эфире радиостанция, пахло сандаловым ароматизатором и горечью. Обоюдной.
В мыслях и сердце Арсения творился полнейший хаос. Гнев перекрывался непониманием, его сменяло бешенство, которое заворачивалось в новый прилив злости. Боль саднила слева под ребром, изредка разбавляясь отчаяньем. Он уже всё решил, он не мог поступить иначе. Он сделал тяжелейший, но правильный выбор.
В глубине души Шаста всё давно затихло. Замерло, растрескалось и раскрошилось. Неровные края обвалившейся надежды больно впивались и кололи естество, мысли свелись к одному простому и молящему слову: «Пожалуйста». А больше не было ничего. Боль и это жалкое «Пожалуйста».
Стройные высотки по обочинам дороги сменились тёмными, пугающими деревьями. Уже на километра два шоссе уползло в лес, оставив город за спиной. Достаточно ли двух километров? Как же было чертовски больно думать над этим вопросом.
Разрывая свой плавный бег, колёса затормозили, шурша по мокрому асфальту. Арс вылез из машины, не заглушив мотор, и открыл дверцу переднего пассажирского сидения. Ничего объяснять не пришлось. Не пришлось ничего делать. Щенок сам затравленно выпрыгнул из салона и, тихонько отойдя к обочине, сел на землю.
Ну вот и всё.
Милый, добрый, родной хозяин.
Я понимаю.
Прости.
И... Спасибо.
Боясь хоть мельком глянуть на опустившего голову щенка, Попов метнулся обратно к машине, изнутри ломаясь и крошась. Сел за руль и выжал сцепление. Глазам мешала смотреть влага, и дождь был совершенно не при чём. Не бывает солёных дождей. Руки дрожали как у человека, пожираемого лихорадкой, хотя, можно сказать, что мужчину именно лихорадило. Автомобиль медленно тронулся, выворачивая на середину дороги.
Тоша сидел смирно. И смотрел. Смотрел и умирал. С каждой секундой, каждым кадром, что зрение ловило и отправляло в мозг. Вот Арс. А вот он убегает, садится в машину. Колёса начинают крутиться и авто удаляется. Вот так просто. Вот так неотвратимо. Вот так легко и жестоко. Автомобиль всё дальше, внутри всё больнее, кислорода в лёгких всё меньше. Его уже не хватает, да он теперь и не нужен.
«Пожалуйста».
«Пожалуйста».
«Ну пожалуйста».
Вдруг сознание взрывается, сердце на миг встаёт, а потом начинает бешено колотиться. Лапы срываются с места и пёс несётся. Он не мог не попробовать. Не мог не попытаться догнать. Плевать, что виноват, плевать, что должен принять всё это. Плевать, что силы давно покинули, а машина почти скрылась из виду. Уж если не догонит, то кинется под колёса другой, должны же здесь ездить другие. Потому что Арс — это, блять, всё. И без него лучше совсем не быть.
Сил и правда не хватает, лёгкие готовы выпрыгнуть из груди, язык свесился практически до земли, а глаза почти ничего не видят. Но Шаст не посмеет остановиться. Потому что больше ничего у него нет. Совсем. Только этот бег и уезжающий автомобиль.
Костяшки пальцев побелели от напряжения, с которым руки сжимают руль. Скорость на спидометре никак не набирается выше сорока километров в час. Зеркало заднего вида — самое запретное и страшное в этот миг — туда нельзя смотреть. Солёные капли так и катятся по щекам, вторя дождю на оконном стекле. Губа закушена до крови, внутренности тянет и выворачивает. Невозможно нормально дышать.
Один вдох, камнем ухнувший в лёгкие. Боковое зрение ловит в отражении тёмную точку, движущуюся далеко позади. Сердце попросту не выдерживает, рвясь на части и захлёбываясь кровью. Нога резко, с немыслимой силой бьёт по тормозам. Шины скрипят, оставляя на асфальте неровный след.
В голове мысли разрывают разум: «Нельзя так. НЕЛЬЗЯ, МАТЬ ТВОЮ! Нельзя его оставить, нельзя его бросить, нельзя. Неужели не ясно?! Ты идиот, Попов, серьёзно. Ты правда хотел выкинуть живое, родное, лохматое существо, как какую-то игрушку? Ты правда этого хотел? Ты взял ответственность за него, ты его приютил и приручил. Ты полюбил его, в конце-то концов! И ты думал, что избавиться от него — это выход? Не смей даже думать о таком. НИКОГДА»
Неумолимо отдалявшаяся машина вдруг остановилась. Или это ему так показалось. Мозг, не получая достаточно кислорода, утонул в иллюзиях. Иначе и не объяснить. Антон, всё ещё несясь и ничего не понимая, различил вдалеке движение. Дверь распахнулась, и мужская фигура обежала автомобиль, тревожно останавливаясь посреди шоссе.
Не может этого быть.
Арс не уехал. Арс остановился. Арс вернулся. Арс не бросил.
Почувствовав кроткую, но яркую искру радости в совершенно опустошённом и обессиленном теле, хвост всё равно тихонько завилял. Лапы понесли еще быстрее, а в сознании воцарился сумасшедший, но счастливый сумбур.
Боже, спасибо.
Тоша, его родной, невозможный пёс, его личная головная боль, его непробиваемая и чистая любовь, бежал. Простив, по сути, жестокое предательство, бежал и возвращался. «Собака — лишь часть нашей жизни, но для неё — мы и есть вся жизнь. Разве мы заслужили собак?»
Мужчина присел на одно колено, призывно распахнув дрожащие руки. Щенок на всей скорости врезался в своего хозяина, принявшись неистово лизать тому лицо и руки, тыкаться носом в грудь и счастливо лаять. Арсений пытался обнять этот лохматый, мокрый ураган, но Шаст просто не мог успокоиться и унять ту радость и нежность, что заполнили всё внутри.
— Прости, хороший мой, прости меня, пожалуйста! Я такой идиот. Никому тебя не отдам и не оставлю больше. Поверь. Я чуть не совершил ужаснейшую ошибку. Прости меня, — сквозь смех и слёзы выговаривал Попов.
Антон слышал это и ликовал всем естеством. Хозяин и правда самый лучший. И самый добрый. И самый родной. Он простил и даже сам прощения просит. Ну разве бывают такие люди? Таких как Арс, конечно же, больше нет. А Тоше никого другого и не надо.
***
Измотанные, истощённые и выжатые как лимоны Попов и Тошиюки вернулись домой. На кухне горел свет, ужин на столе давно остыл. В гостиной был небольшой кавардак. Пройдя сразу в спальню, брюнет, еле раздевшись, рухнул на кровать, через минуту провалившись в сон. Щенок тоже приплёлся в комнату к хозяину, и, решив, что и на полу хорошо, растянулся возле прикроватной тумбочки. Оба погрузились в ночные дрёмы.
***
Когда на горизонте, заглядывающем в щёлку зашторенного окна, просветлело, а небо над ним впустило в палитру к чернильно-синему немного светлых тонов, на кухне щёлкнул выключатель. Свет погас, благодаря человека, сжалившегося над ним, за передышку. Как можно тише чиркнула зажигалка, и чайник водрузился на плиту. Табурет возле стола скрипнул, и его гость осторожно замер, стараясь создавать меньше звуков. Пожалуй, он подождёт до полноценного утра и не станет шокировать Попова прямо сейчас. Тем более, объяснение придётся продумать досконально и убедительно. Не каждый же день люди у себя на кухне встречают высоких, худощавых, зеленоглазых незнакомцев, которые представляются именем их собаки. А чтобы собаки в людей превращались — это уже совсем на абсурд смахивает.
Но Антон надеялся, что брюнет и это поймёт и примет. Он даже придумал, с чего речь свою начать. «Арс, поверь мне…
Нет, не так. Арс, поверь в меня».
