Средь нехоженых троп

Квартирка насквозь прокуренная и замусоренная от начала и до конца, пустая, немебелированная была их основным жилищем, той точкой не возврата, когда после всех Октябрьских событий он остался ни с чем - снятое видеообращение Мирона Яновича к народу о его мнении о произошедшем, где он заявляет, что несёт ответственность лишь за себя, и больше не будет иметь никаких дел со своим бывшим другом Димой; бесплатный акапелла проведённый в Москве концерт, на котором Слава и сам присутствовал самолично в толпе, и его отъезд в Лондон подзаработать деньжат. Они немало заморочились, это правда, стараясь поддерживать отношения через расстояние, и были вознаграждены - Слава с нетерпением ждал, когда Мирон вернётся, и не просто вернётся в Россию, а именно в Питер, начало всех начал. Он, наконец, окончил своё образование, но первые ступеньки в его карьере не прельщали. Слава устроился сисадмином работать в аквапарк поначалу, но плата за его труды пообещала быть больше в другой сотовой компании, и он устроился туда. Все очень просто, кажется, но в насмешку - ему не жилось просто ни один чертов день. Усталость, нехватка денег, не самые благоприятные условия жилья, жрать почти нечего, мотивация одна - дожить до того дня, когда Мирон вернётся. Одним огромным плюсом оказался Светло, у друга которого они совершенно случайно встретились и всю ночь наверствывали упущенное за столько лет. Мимо, как когда-то давно эффектом дежавю намеревался пробежать таракан, но наученный Слава прихлопнул его не думая Ваниным тапком. Слава богу, он спал: сей факт, что его вещь использовали как оружие, не способен обрадовать. Прикрыть бы завесой расцветающий весенний вид из окна вкупе с грязью, заполонившей улицы от оттаявшего снега. Люди все ещё тонут, ступая ногами в эти лужицы. Скоро он окажется среди них, уже нахохленный от жизненных невзгод и прочих гадостей, обученный безразличию и терпению. Но оптимист в Славе работает как никогда, выуживая даже самые мелкие и незаметные просветы, плюсы. Например, солнце светит чуть больше; Костя, их сосед, настроил антенну на их старом ящике, и, может быть, даже получится глянуть новости или ж долбоебов на ТНТ; соседка, старая кляча отсыпала им сахарку, осталось надыбать денег на маргарин, и будет советское угощение - корочка, правда, старенького хлеба (все старое - всегда более на виду, чем новое), намазанная маслом и чуть посыпанная сахаром. Живём нынче! - Сигаретка есть, Кость? - Костя странная личность, серьёзная и одновременно грустная. Он не больший красавец, чем все они вместе взятые. Кивает на своё барахло, и Слава выуживает оттуда дешевую полупустую и последнюю в их арсенале пачку сигарет. Иной не предвидится уж точно много лет. - Дай тоже курнуть, - они курят по очереди: Костя, пока Слава отправляется к толчку, пальцем очищая зубы заместо щетки и без зубной пасты. Он моет лицо набравшейся в кастрюлю дождевой водой, потому что воду им отключили уже давно. Очень трудно изощряться в выборе одежды на работу, когда её особо и не имеется. Но сегодня не будет таким, как вчера и множество других прошедших "вчера". Мирон скоро приезжает. Только одна мыслишка об этом повергает его чувства в восторг, и Слава уже не видит ни собственной дистрофии, ни нищеты. Белая футболка, на ней клетчатая синяя рубашка, поверх коричневая старая курточка, которую он носит столько, сколько себя помнит. Он бы посмотрел на своё отражение да зеркала нет, ну и страшновато. - Выглядишь как пидор, - выявляет своё никому ненужное мнение Ваня и отмахивается от другого тапочка, что в него опять же летит. Он сидит, развалившись на своей лежанке, и лениво потягивает руки, точно котяра, объевшийся сметаны, хотя в желудке у него пустота точно. - Шёл б ты кукарекать кому другому. Слава отмахивается от него, как от назойливой мухи, с улыбкой на лице ( по словам Кости у него правда красивая улыбка, ) он бредет на остановку, к маршрутке и умудряется проехать тихим зайцем. *** Воскресенье несёт в себе ожидание лучшего - это и выходной, и приезд Мирона, но не лучшее: Слава оказывается не одним таким, кто поехал кого-то встречать, и не одним, кто отдыхает. Поэтому добраться, оказалось, сложновато, а найти нужного человека ещё сложнее. А Мирон, когда он его видит, ещё успевает болтать с какой-то девицей, разодетой в разноцветную одежку. Он его не замечает, стоит с сумкой и ждёт, склонив голову набок. На лице играет улыбка, и быть напротив, видеть его гладко выбритое, красивое лицо одновременно хорошо и плохо; ему выбивает почву из-под ног, а сердце скачет где-то в глотке, не давая Славе дышать. Приближается медленно и, будто оттягивая момент встречи, но срывается раньше и не один он. Его наконец замечают оба, оборачиваясь, раскрыв рты от радости вперемешку с ужасом, и Слава не понимает, почему, приглаживает волосы на бегу, а заканчивает за него, впрочем, сам Мирон, пустивший свои пальцы как голодный путник в расстрепанные космы. Так хорошо и совсем не хочется отходить, мало ли вдруг не за горами конец света, и они скоро помрут все как мухи. Он утыкается носом в его щеку, глаз не открывает, прижимая к себе со всей силой. Но его все-таки отодвигают, и начинаются упреки и ор, до чего он дошёл, пока в его обзор не входит эта девушка альбиноской внешности. Образ лезет из прошлого и пробивает настоящее. - Соня, - выдыхает как ошалелый. Опустить голову вниз или смотреть напролом, прямо и не отводя взгляда своих глаз, как она, кажется, изменившаяся за это время лишь слегка. Те же волосы, только чуть постриженные, правда, и те же голубые глаза, целый океан. - Привет, Слав, - вылетает как птичка из её рта, будто кто-то перед этим объявил, что фотографирует их, и сказал громогласное "сыр". Мирон стоит рядом и, не сдерживаясь, берет его за руку, обдувает своим воздухом холодные ладони и сетует на то, что они худые и красные, и ему необходимо купить перчатки или засовывать их в карманы куртки. Ну или купить новую куртку, потому что эта слишком тонкая даже для весны. - Ну, мы не такие богатые. Тем более, это отцовская куртка. Он её мне оставил, ещё давно, когда не был с мамой в разводе. Она ещё тогда мне была большая, а сейчас уже впору. Буду носить до смерти. Соня впервые обращает на себя внимание за их маленькую прогулку, она улыбается, будто он пошутил, и пожимает плечами, держа руки в карманах. Приходится опустить взгляд вниз, чтобы увидеть это, потому что вся его компания - это низкорослый люд. - К тому времени, я все-таки куплю тебе куртку. А вообще ты выглядишь так, как будто тебя зачали в канаве, честно. Кто тебя стрижет? - Мирон засовывает его руку к себе в карман на ходу, сжимает пальцы и идёт максимально близко, насколько позволяет отвлеченность людей. - Я Ваню уговорил, а то совсем зарос. Он сначала отнекивался. - Я могу тебя подстричь. Я работаю тут недалеко в одной парикмахерской. Как думаешь, я постригу хуже? - Соня поворачивает голову к Мирону и подмигивает ему. - Хуже точно не будет, - он улыбается ей в ответ и, уловив момент, когда никто не смотрит, будто бы поправляет на Славе капюшон, а на самом деле быстро целует в шею, заставляя дрожь пройтись по телу. Соня смеётся, поправляя волосы. *** Они прибывают домой в сумерках, и успевают лишь слегка увидеть Костю и познакомиться с ним, пока он не ушёл в какой-то клуб работать в ночную. Обычно днём он или прохлаждается где-то или спит, но Ваню они застают на своём излюбленном месте - на подоконнике с последней сигаретой во рту. И он смотрит по едва кажущему телеку Уральских Пельменей по СТС. Видимо, эта штука забавная, потому что мало что способно заставить его сконцентрировать на себе внимание надолго. Переменчивая натура. Он подает свою руку крайне недоброжелательно, видимо вспомнив попойки Славы давным давно, когда Мирон его чем-то расстроил, и они заглушали страдания дешевеньким алкоголем. - Ну, я пошла. Мне ещё домой ехать. Соня кивает всем и как птичка, будто быстро вылетает из комнаты, предварительно улыбнувшись напоследок, как и не бывало. Лишь запах её духов остался после неё. - Здрасьте, - Ваня кивает и успешно делает вид, что их тут вообще нет. За окном тьма тьмой, но в нем видится их отражение - переплетённые руки, уткнувшийся в шею Славы нос Мирона, его закрытые глаза и бритая голова, склонившаяся к груди. Рядом - стол, едва-едва держащийся на заклеенных скотчем ножках. На столе блюдце, полное печенья и ирисок, те самые с кошкой. Мирон их просто обожает, почему на них не потратить пару купюр, оставленных на чёрный день? Кроме этого ничего нет, в тумбах и шкафах пусто, а в холодильнике стоит лишь заплесневелый хлеб. Что он делает именно в холодильнике и как он оттуда попал - неизвестно. Потом они сидят за столом, и Мирон его кормит, засовывая ириски или печенье в раскрытый рот. Жалуется, что Слава слишком худой и ничего не ест. Ну что ж, неудивительно, ведь каждая копейка высылалась ему, если требовались деньги. Но он не отвечает на эти сетования, а просто лежит головой на столе, считает секунды до момента, когда он рухнет, не выдержав этого веса, и смотрит на Мирона, его глаза, губы и горбатый нос. И даже не слышит, о чем тот говорит. Просто голоса уже достаточно, и нужда, голод и нищета отходят куда-то далеко, этого больше нет, это не важно, когда пальцы гладят волосы, а лицо максимально близко. Когда он заканчивает, то просто без слов берет его за ладонь и ведёт за собой в туалет, закрывая дверь на щеколду. Начинает с волос, зарываясь в них носом. Потом расцеловывает лицо - веки прикрытых глаз, красный нос, скулы, уголки губ, подбородок, и наконец целует, роясь во рту, исследуя его языком и слизывая кровь с прикусанной губы. Мирон стаскивает с него футболку медленно и аккуратно, будто боясь повредить дорогую хрустальную вазу, переходит от шеи к тонким и хлипким плечам, склоняется ниже головой к груди туда, где бьётся его вымененное сердце, и в очередной раз убеждается, что отдал его, отдал себя целиком в надёжные руки. Он хочет доставить ему удовольствие, расстегивая ширинку брюк и снимая с него штаны, вспоминает свои былые навыки и те рассветные часы, когда будил его таким образом. Когда пальцы держат его за голову, он отрывается поцеловать и их, облизать. Очередь доходит до самого Славы, он проделывает тот же ритуал, и они смеются, падая на холодную плитку и расстилая одеяло, пытаются вместиться на нем. Боль спустя столько времени почти такая же сильная, как в первый раз, но ради Мирона Слава способен вытерпеть и не такое. Ради выражения блаженного удовольствия, ради приоткрытого рта и его низких стонов, чередующихся с засосами, которые он оставляет на его теле абсолютно везде не страшась возмездия и того, что другие люди узнают, а вот кожа Мирона для Славы - запрет. Шею и плечи - не трожь. Нерушимый закон. И Слава трепетно его чтит, преклоняясь и в то же время осыпая засосами все остальные открытые для него части тела. Мирон целует его, плюет в рот. - Блять, я уже думал придётся жениться на своей правой руке. И на этих словах кончает громко и крышесносно, теперь от него можно и не ждать, что он отойдет от Славы. Будут как сиамские близнецы, всюду вместе, никуда по одному. Один ссыт в раковину, другой - в толчок. Трахаются раз за разом, меняя лишь гондоны и позы. - Выеби меня. Сожри. Это все - твоё. Мирон в ответ только усмехается, будто бы Слава сказал очевидную для всех и каждого вещь, предопредеделенную судьбой, свыше, и сомневаться в этом - глупо, себе дороже. Он счастлив. - Я утомил тебя? Ну прости, я не видел тебя целый год. Зато сейчас мы все наверстаем, да, каждый день, что мы не могли увидеться? - Нет, нет, все хорошо, - Слава качает головой, возвращая позу. Мирон не верит, это видно по его глазам, Слава устал, пусть и пытается скрыть это, лишь бы продлить удовольствие другого. Но ведётся, пока Слава не засыпает без сил под самое утро, и нести его оказывается несложно. Он - легче пушинки, маленький и беззащитный, принадлежащий ему. - Славочка... - Тянет долго, не может заснуть и поверить в своё счастье. Его голова лежит совсем рядом, на плече, глаза закрыты, и он тихо сопит во сне - маленький ребёнок. *** Свет Ваня не включает, электричество нужно беречь, так просто следует на кухню в потемках, случайно чуть не падает, спотыкаясь об сплетененные мужские ноги и заваривает чай для всех по утру, Костя приходит с работы и приносит зарплату, жизнь хороша. По дороге до дома он купил в магазине самое необходимое - яйца, масло и хлеб. - Пиздуйте есть. Я тут зафигачил вкуснятину, - провозглашает Ваня. Но никто не идёт, все спят до обеда. *** Жизнь постепенно направляется в нужное русло, разглаживает неровности и засыпает черноземом выбоины, давая растительности процветать на раннее бесплодных землях, когда любая маленькая причина - повод для радости и счастья. Они гуляют по вечерам немного под свет уличных фонарей, когда Слава приходит с работы, а Мирон ещё ищет ту, с которой будет хотеть быстрее вернуться домой и продолжает писать рэп, копит и копит текст, но больше, конечно, просто ходит за ним по пятам, только его одного и видя. Этот вид слепоты сложно назвать любовью, но Слава другого названия этому не знает. Теперь жизнь - не беспросветная череда дней, не попытки отыскать в плохом что-то хорошее. Теперь искать нет необходимости, все рядом и ничего не нужно. Иногда они гуляют дотемна, убаюканные теплом их тел и тишиной, забываются в прогулке. - Ночь, улица, фонарь, аптека. Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века - все будет так. Исхода нет, - Слава тихо и хрипло начинает, петляя по улочкам под руку с ним. Сутулится, головой ниже склоняясь к его лицу, Мирона. - Умрешь - начнешь опять сначала. И повторится все, как встарь: ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь, - заканчивает за него он. Они блуждают долго, пока Слава не начинает зевать и проситься домой. Иногда к их компании присоединяется Соня, она проводит с ними время по выходным, когда оба работающих свободны и могут позволить себе прогульнуться по Таврическому саду или забрести в какую-нибудь глушь по принципу, куда глаза глядят. Посидят себе на лавочке, попьют купленного в киоске пивка и побалакают о чем-нибудь насущном или высоком, а могут и просто дурачиться, то ли строя иллюзию дружбы, то ли и вправду являясь лучшими друзьями друг друга. Весна цветет и поёт, прогоняя тусклую осень и холодную зиму. Кормят голубей кусочками хлеба, обзаведясь любимой лавочкой и просиживая целые дни. Жизнь как никогда миролюбива.