Средь нехоженых троп

Трава шелестела между их ног, поддуваемая гудящим ветром, и буквально била по открытым голеням, заставляя ступать дальше и дальше к далеким бережкам Невы близ Отрадного. Водичка оказалась не то, чтобы тёплой, но и не отталкивала: всей их большой компашке и не нужно было давать команды, все соскучились по плаванию, ванны, видимо, слишком маленькие. Небо голубое и чистое, ни облачка. Куда не глянь, одна синева, перекликающаяся со светом солнца. Скинули тапочки и с криками ринулись вперёд, будто в Чёрное море, а не в заблудшие, потерянные для всех места речонки. Слава как примерная мамаша скинул всю одежку в одно место и положил камни на случай, если ветер решит унести их подальше - либо в воду, либо в небеса. Камень на камне, маленькие вдавливаются в голые стопы и оставляют свои следы. Ему махали какие-то дрищи, плавающие в холоднючей воде, бессмертные ребята. Ваня лёг на спину и помахал ему пяткой, что-то оря на своем курином. Их солнечные тёмные очки лежали поверх одежды, они плавали в плавках, не дождавшись лета. Холодно до жути, когда даже просто касаешься кончиками пальцев кромки воды, самой её поверхности. Как они выдерживают подобную температуру, хочется спросить? Мирон машет ему ладонью, что-то орёт, видимо, зовёт к себе. Ну нет, на такое он не подписывался. Так и остаётся Слава сидеть на большом камне, водить пальцем по воде и кидать блинчики в шортах и цветастой футболке. Он вытягивает шею, высматривая их, кто куда заплыл, и качает головой, когда они пропускают мимо ушей его просьбу не залезать далеко. Но улыбается, пусть сварливо немножко, но улыбается. Пусть порадуются. В жизни так мало причин даётся им для радости. А сам вдыхает ещё первые запахи настоящей весны. На носу - очки. - Хэй, а ты чего сидишь? Пошли к ним! - Откуда-то сзади вылетает Ваня Второй, двухметровый лось. - Да вода холодная, чего лезть? Ну, подхватишь ты воспаление лёгких. - Мирон, твоя девушка полная зануда! Где ты только её нашел? - Да пошёл ты нахуй, - и на раз два толкает в воду в одежде, но Евстигнеев все равно даже не обижается, а умудряется превратить это нападение в свою бомбочку и, крутясь в воздухе, падает в речку. Ни Охра, ни Светло друг друга не чурались и даже подшучивали, брызгали на Мирона водой. Просто смотрели, и Слава тоже на них смотрел одним глазком, а другим выглядывал буквы в книжонке, выясняя смысл слов. Мирон сунул ее ему, как бы невзначай, а теперь нашлось время прочитать немного. - Перережь глотку, выпусти кровь. Вроде прошептал, а все равно что крик, долгий и где-то глубоко внутри его смердящей душонки, как тихий призыв Повелителя Мух. Отчего он так вживается в старый как мир сюжет? Одни на острове, взрослых нет. Как сравнение с ними самими. - Ну, долго сидеть будешь, а, Слав? - Я дочитываю. Интересная вещь. Мирон уже успел три раза искупнуться и погладить его по голове, поцеловав ворох волос. - Давай хоть голову твою помоем, а? - Ладно, - Слава все-таки сдался. Он отложил книгу к одежде и так же накрыл её аккуратно, будто боясь загнуть каким-то образом её обложку и или причинить боль своим неуважением к жизни слов. - Тебе так понравилась книга? - Ага, надо почаще тебе давать мне книжонки, но не Сэлинджера. Я не стану его читать, предупреждаю, я серьёзно, хватит подсовывать мне. Мирону не потребовалось даже делать напускной вид того, что он якобы не виноват, потому что был сзади, и его лица не было видно. - Я? Ты что-то путаешь. И вообще, а почему он тебе так не нравится, а? - Да потому что его восхваляют, как будто он там огого написал, а на самом деле обыкновенная хуйня, нет там ничего особенного. Есть дохуя недооцененных книг получше этой. Все гении - пидорасы, Мирон. Мирон улыбнулся, видимо, коснувшись носом его волос и омывая специально купленным мылом. Его пальцы были нежными и мягкими, почти что женскими. На них можно было залипать вечность. - Ладно, ладно, не буду, вредина. Слава лишь усмехнулся, закинув дальше камень, сделавший целых шесть блинчиков. Если сам себе не похлопаешь, никто и не похлопает. - Красава, - но Мирон явно оценил. Слава откинул голову назад, разлегся и испачкал Мирона мыльной пеной с волос, но тот лишь со смехом поцеловал его нос. - Я, наверное, умру, когда ты уйдёшь. Уголок рта Мирона дрогнул, но он поспешил улыбнуться ему, уткнувшись в его щеку. Глаза его странно сверкали в тени солнца. - Я всегда буду с тобой, Sonne. Даже, когда умру, - он явно не до конца понял смысл сказуемого - Слава имел в виду не его смерть, а то, что он скорее всего может бросить его. Но разъяснять не стал. Пусть так. *** В её глазах плясали огоньки, дьяволица вышла из преисподней, поднявшись по лестнице вверх, и каждое движение, ею совершаемое, завораживало и в то же время грозило смертью. Не смотреть на неё было нельзя, а не слушать - тем более. Казалось, ее зубы заточены так, чтобы рвать глотки врагам. В походке даже ощутимо веяло холодностью и небрежностью. Все ей, очевидно, были не по нраву, и сама тусовка, устроенная на просто так, будто и следа её сапог не стоила. Мужское восхищение вкупе с женским презрением к её стервозным манерам лишь добавляло ей шарма. Красивая. Нет, не просто красивая. Роковая женщина, кажется, так таких называют. Слегка склонила плечи, курточка спала вниз - и, схватив цепкими пальцами, она бросила ее на диван. Наслаждаясь вниманием, но и не принимая абсолютно его в счёт, показала себя как настоящая сучка. Только пришла, а уже разогнала стадо овец и показала им, кто львица. Сожрать недолго, и кажется, что в её зубах все ещё торчат ошметки окровавленной плоти. Она улыбнулась им - ярко, но холодно, будто они и её взгляда не заслужили, но на Мироне остановилась чуть дольше, осмотрев с головы до ног. Мирон же на неё не смотрел, совсем в хлам, а потому не особо не чурался, развалившись на коленях Славы. - Очень мило. Вы друзья? - Интереса в голосе ни на йоту, но зачем-то же она обратилась именно к ним, выбрала их. Приподняла голову, склонила её набок так лениво, опустив взгляд на пальцы Мирона, крепко вцепившиеся в его ладонь. - Ага, что-то типа того, - уклончиво проговорил Слава, как-то не упомянув, что они наряду с дружбой трахаются. Мирон, видимо, давным давно заснул, потому что на её слова не обратил никакого внимания. Он сидел на нем, уткнувшись носом в шею и спал. Сколько уже? За бутылкой пива Слава совсем не заметил то, как Мирона сморило. Как он вообще смог заснуть при таком-то шуме и оре, вообще неизвестно. Впрочем, скоро они смогут поехать домой, а пока невежливо и не по-дружески валить с вписки, затеянной Ванями. - Соня, - она будто оценила их, начав с дешевого прикида и до взлохмаченных волос, но имя сказала. Что ею движет, интересно? Слава чуть поменял позу, а то совсем закоченел на одном месте, Мирон дернулся тоже и схватил его ещё крепче за руку, обвив за талию. - А вот это чудо долговязое - Слава. Пробормотал во сне, значит, спит неглубоким сном, поверхностно, в суть разговора вникает. Однако глаз не раскрыл, так или иначе оставив голову на плече. Дыхание умиротворенное, губами прощупал пульс у Славиной шеи, поцеловал. - Мирон, - кивнув в его сторону, представил Слава. - Вообще респект тебе. Я большинство этих свиней лицемерных терпеть не могу, а ты их на раз два. Мог бы так же, да только они все - его друзья. Соня улыбнулась уголком губ и не показалась ему такой уж тварью. - Не ахти друзья. Глупые, мелочные. Слава усиленно закивал, закинув ногу на ногу так, что Мирону необходимо было сменить позу и так или иначе услышать её слова. - Слушай, а сигаретка у тебя есть? - Я не курю, - Соня улыбнулась ему. Слава кивнул, похвалил и решил бросать так или иначе. Может, годика через два всё-таки бросит. - Может, потрахаемся? - В шутку буркнул Слава, проверяя спит ли Мирон, и проверил таки - получил укус в шею, чуть не взвизгнул как свинюшка от боли. Сонино лицо оказалось ближе, и он увидел не просто темноту, а её саму полностью такую, какая она есть, в прямом смысле окольцованную - на нижней губе и в носу были проколоты колечки. Короткая стрижка, блондинка, широкая улыбка. Она умела не только огрызаться, но и просто улыбаться. - Твой друг будет против, - он и не заметил, как она села рядом, как расположилась точно хозяйка, и все ей было все равно, и, кажется, ничто не способно было смутить. Она может обматерить всех и каждого, как вылитый сапожник, пойти по головам, такие хороши в постели. Неожиданно ему на ум пришла другая Соня, носящая фамилию героини Достоевского. Добрая и всепрощающая Соня, которая и мухи не обидит, которая поможет. - А мы и его пригласим, да, Сонь? - Без проблем, - по ее виду можно было подумать, что она совсем не против и вовсе - ради этого пришла. Но Мирон лишь выразил надежду, что вечеринка подошла к концу и они могут валить домой наконец. *** У старухи за стенкой села батарейка в слуховом аппарате, и потому каждый может услышать о малолетней пьянчужке из Омска, явившейся на шоу "Пусть говорят". Плохая изоляция - это и причина того, что необходимо закрывать ему рот в санузеле, когда Мирон ебет его не по-детски, не жалея сил и частенько забывая про самого Славу, что он с трудом сдерживается, чтобы не оттолкнуть его, потому что больновато. Сейчас они на балконе, от него предсказуемо не отходят, и они сидят вместе на вытащенном старом и дырявом диване. Курят и дерутся с друг другом пальцами ног, и рука Мирона может в любую минуту так якобы случайно расположиться на его колене, поползти вверх и залезть в штаны, отодвинув резинку трусов. Он делает это всегда и везде, если хочет, даже пусть это общественное место, нисколько не чурается, и Славе приходится краснеть за двоих, от взглядов прохожих с округленными глазами закапывать и себя, и Мирона глубоко под землю. Но сейчас их могут увидеть лишь звезды, да и те - шизанутые и безразличные ко всему, мёртвые. - Может, мне тоже делать рэпчик? - Например? - Рука лезет под кофту. - Ну не знаю, я не придумал ещё. Мирон улыбается ярко-ярко, как солнышко, вернувшееся на небеса, хотя на дворе вечер и темно до жути, что не видно не то, что рыскающих по помойкам собак, а даже своих вытянутых вперёд ног. - Придумай. Придумай сейчас. Дрожь гуляет по телу от его прикосновений, он это знает, но своих действий не прекращает, наоборот, а Слава пытается что-то выдумать. Что-то, стоящее и хорошее. Чтобы Мирон похвалил. - Ну блять... Коммунист как Маленков, как сиротка не могу надышаться моментом. Ты взял мое сердце в аренду и твой образ в мою Москву понаехал. Оставим в постели похоть, я люблю тебя, и это вполне неплохо, - а рука держится на шее, голос чуть хриплый и совсем не зачетное флоу вступает в свои права. Дышит едва-едва. Дым сигарет настойчиво бьётся в нос. Реакция не заставляет себя долго ждать - в следующую секунду Мирон уже оставляет засосы на его шее, сосёт и выгрызает кожу, будто крови хочет. Поднимается выше к подбородку, и расцеловывает все его лицо от треснувших губ до прыщавого лба, покрывая маленькими поцелуями нос и веки прикрытых глаз. Зарывается пальцами в его растрепанную копну волос и прижимается к нему. - Мой, - Вопрос ли, утверждение, но Слава кивает и улыбается, ему нравится быть чьим-то, а ещё больше - Мироновым. Нравится, что он от головы до пят принадлежит ему и только. И даже дырка на носке вряд ли его смутит, как и дешёвые треники, и проглядывающие сквозь кожу ребра. Он, конечно, начал набирать вес, но все равно недостаточно. На улице воет собака, и Слава тоже готов завыть как преданная собачонка, только лишь бы гладили, целовали вот так, как Мирон, и любили, как он. А другое особо и не имеет значения. Ему, кажется, скажи Мирон спрыгнуть, он запросто перемахнет через ограждение и рухнет трупом живым вниз. Найдут на следующее утро какие-нибудь бабульки с лавчонок. - Я только что представил, что будет, если я помру, - он фыркает от смеха. Мирон же неодобрительно хмурится, ему вообще все эти разговоры о смерти не доставляют. - И что же? - Куснул в плечо за то, что угробил такой прекрасный миг. - Ай! Опять? - Но не ругается, наоборот улыбается и поглаживает плечо через ткань кофты. Мирон прячется у его шеи. Кажется, у него там что-то типа дома, где он без проблем прячется от мира сего. - Не опять, а снова, - приговаривает. Где-то клинит электричество, и близ их многоэтажки у малость народа вырубает свет. Теперь даже освещающих окошек нет, домоседы притихли от досады, прижав коленки к груди, и наверняка ругают всех на чем свет стоит без разбору. - Я представил тебя еврейкой-кукловодом. Как ты говоришь мне спрыгнуть. А что делать? И прыгаю. Слава разводит руки, будто это безвыходная ситуация, и деться некуда. Вниз сиганешь, лишь отсрочишь, по глазам Мирона ясно, что тот прыгнет за ним после того, как скорую вызовет, а если надо дотащит до ближайшего в округе врача. Ну, и пульс прощупает у шеи. - А если я попрошу уйти, уйдёшь? - К чему это? Куда уйти? Зачем? - Просто, гипотетически. Представь. И Слава представил горькое и пустое "уйди", на которое даже эмоции растрачивать не охота. Как Мирон его бросает, он, вылитый мазохист, своим одурманенным алкоголем не раз видывал и снова увидел, а зрелище это не из приятных совсем. Обычно после этого кошмара он просыпался, оглядывался, ища его глазами, и спотыкался об него, когда встал идти его искать. Громко звал, как народ не перебудил. И было это не один раз. А как увидишь его, на душе легче, и жить куда легче. Жить хочется, а не просто существовать. - Хуй знает. Но когда об этом подумаю, как не посмотрю, впереди ничего нет. Будто шторкой закрыто. Не видно нихуя, темнота. Мирону эта тема уже надоела, и он больше вопросов не задавал, наверное, потому что ответ услышал. Приятно ли знать, что дорогой тебе человек не видит без тебя будущего, что он состроен из твоих мечт, желаний и взглядов? - Пойдём чем-нибудь перекусим, голодный, наверное, а, милашка? - Иди ты нахуй, какой я милашка? - Мой милашка. А ты против что ли? - Сейчас въебу, Мирон, я серьёзно. Они разок спотыкаются, опрокидывают кресло и шумят, стуча дверьми и мешая Ваньку наблюдать новый выпуск того же шоу, что смотрит и старуха. Пусть бы тогда пошли к друг другу, чего таить свои общие взгляды и вкусы? Ваня на его шутейку лишь качнул головой и влупил ногой в зад, пихнув плясать на кухню. Побоку от него сидел с непроницаемым лицом Костя в то время, как Ваня Второй спал, развернувшись кое-как и положив голову на колени Вани. - Умилительное зрелище, правда? - Да тут полный дом пидарасов. Он поспешил уйти, прежде чем Светло разберет его говор и поймёт, о ком идёт речь, а пока он даже не вникает в то, что тот балоболит. На ногах - тапочки белые, его, Ванины. - И все-таки очень мило, что они так подружились. Я думал, они сожрут друг друга с потрохами и живого места не оставят, - Мирон держит его за руку крепко, подле себя. И отпускать её, ну совсем не охота.